Она вышла, я прочитал письмо и вынес его в приемную, к Джули.
— Великолепно, — сказал я. — Прелестная череда точек с запятыми, а к тому же тебе удалось сохранить несколько моих «в соответствии с» и «в дальнейшем именуемые». Даже я не написал бы лучше.
— Собственно говоря, я почти ничего не изменила, — ответила Джули. — Ты в совершенстве овладел искусством пустых угроз и туманных недомолвок. Они, разумеется, оставят это письмо без ответа.
— Наверное, — ответил я. — Я бы оставил. Они же не знают, что у нас спрятано в рукаве.
— А что, собственно, в нем спрятано?
— Согласно Дугу Эппингу, — сказал я, — эта «Всеамериканская» контора нанимает поденщиков на улицах Лоуэлла. Делу они не обучены, руководят ими из рук вон плохо. Скорее всего, и оплату они получают черным налом. Насколько я понимаю, «Всеамериканские Инк.» не перечисляют Дядюшке Сэму ни процентов от заработной платы, ни налогов на социальное обеспечение. Ну и то, как они страхуют своих сотрудников, меня тоже очень занимает. А Дуг может дать показания насчет отсутствия у них профессиональных навыков.
Я постучал пальцем по письму.
— Отправь факсом копию Дугу и Мэри — с припиской насчет того, что машину мы запустили и скоро свяжемся с ними. А «Всеамериканским», как обычно, — заказным письмом.
Джули кивнула, улыбаясь:
— Если бы я знала тебя немного хуже, то сказала бы, что тебе не терпится броситься в драку с этой конторой.
— Готов признать, — ответил я, — что нам давненько не доставался судебный процесс, в котором хорошие люди схватывались бы не на жизнь, а на смерть с плохими и наносили им сокрушительное поражение, а здесь мы получаем возможность здорово повеселиться. Однако ради блага наших клиентов…
— Ну да, конечно, — сказала она. — Мы будем рады уладить все миром.
В тот вечер мы с Генри смотрели телепрограмму «Ночной футбол по понедельникам» — «Детройтские львы» играли на чикагском стадионе «Солдатское поле» с «Чикагскими медведями», — и, как бывало при каждом просмотре НФП, я вспоминал сиплый голос Говарда Коселла, его агрессивный комментарий и скучал по нему.
На столике рядом со мной зазвонил телефон. Я отключил в телевизоре звук, снял трубку и произнес:
— Алло.
— Привет, — сказала Алекс.
— А, — сказал я. — Привет.
— Ты получил позавчера вечером мое сообщение?
— Да, — ответил я. — Получил.
— А ответить на него не собираешься?
— Нет, — сказал я. — Пожалуй, что нет.
— Большой обходительностью ты никогда не отличался, — хмыкнула она.
«Как и Говард Коселл», — подумал я.
— Ладно, — помолчав, сказала Алекс, — возможно, мне следует счесть себя польщенной.
— Возможно, — согласился я. — Да.
— Похоже, ты неправильно истолковал мои намерения, — сказала она. — Все это связано исключительно с Гасом, договорились? Я польщена, конечно. Но я приехала сюда вовсе не для того, чтобы осложнять тебе жизнь.
— На этот счет не волнуйся.
— Я просто хотела угостить тебя ужином, — сказала Алекс. — Узнать, о чем вы договорились с Гасси. Какое впечатление он на тебя произвел. Выяснить, чем мы можем помочь моему брату, и поблагодарить тебя за то, что ты взялся за его дело. Вот и все.
— Ты звонишь мне, разговариваешь своим замечательным сонным голосом, — ответил я, — уведомляешь меня о том, что лежишь в постели, воскрешаешь миллион моих давних воспоминаний. Что я, по-твоему, должен при этом думать?
Она не ответила.
— Я с удовольствием поужинал бы с тобой, — помолчав с минуту, сказал я. — Тем более что нам нужно поговорить о делах твоего брата.
— Только поэтому?
— Ты не сказала мне о том, что жена Гаса добилась запрета «два ноль девять А». Не сказала, что он угрожал своей семье пистолетом.
— А ты, зная об этом, взялся бы за его дело?
— То есть тебе все было известно?
— Было, — ответила она. — Да. Гасси мне все рассказал. Его это очень мучило. Он сказал, что стал словно бы другим человеком. Именно поэтому он и не хотел, чтобы кто-то защищал его интересы.
— Я взялся бы за его дело, — сказал я. — Выбирая клиентов, я не ограничиваюсь исключительно ангелами. Как не ограничиваюсь и делами, относительно которых уверен в победе.
— Мне следовало помнить об этом, — сказала Алекс. — Прости.
— И главное, — продолжал я, — именно он должен был рассказать мне об этом. Гас — мой клиент. Он и обязан говорить мне правду, не ты.
— Я тоже обязана, — сказала Алекс. — Я же твой друг.
— А в результате меня огорошила адвокат его жены.
— Прости. Так что мы теперь будем делать?
— Поужинаем вдвоем, — ответил я. — Пятница тебя устроит?
— Я не об этом, я о Гасе.
— Он мой клиент, — повторил я. — Я намылю ему шею, и мы пойдем дальше.
Я услышал, как Алекс облегченно вздохнула.
— Спасибо, — сказала она.
— Я чувствую себя виноватым из-за того, что не перезвонил тебе, — сказал я. — Ты мой друг. А с друзьями так не поступают. Ты все еще живешь в «Бест-Вестерне»?
— Я сняла номер на две недели, но могу и продлить этот срок.
— Тогда давай в пятницу поужинаем у меня, — сказал я. — Я смешаю джин с тоником, поджарю на гриле цыплят. Мы поедим в саду. Вечернее платье надевать не обязательно.
— Я помню, с каким удовольствием ты жарил гамбургеры на засаленной жаровне, которая стояла на твоем балконе в Льюис-Ворф, — усмехнулась она.
— Теперь у меня шикарный газовый гриль. Около семи, идет?
— Хорошо, — ответила Алекс все тем же хрипловатым, словно созданным для спальни голосом.
Закончив разговор, я посидел немного, спрашивая себя: как по-твоему, Койн, какого черта ты делаешь?
Мы с Генри улеглись только после полуночи, когда закончился матч «Медведи» — «Львы». И вовсе не порождаемый игрой приток адреналина гнал от меня сон. Нет, его гнали мысли об Алекс, моей давней любви, которая придет в мой дом — мой и Эви, — чтобы выпить и поесть со мной, перемежавшиеся мыслями о том, как Гас тыкал пистолетом в свою жену и дочерей и получил в результате запрещение приближаться к ним.
Я был зол на Гаса, но понимал, что жизнь бедняги словно утекает от него, как вода сквозь пальцы. И насколько я понимал, возможность как-то справиться с этим зависела теперь от моих усилий.
И я решил следующим утром устранить все наши недоразумения.
А вот как мне быть с Алекс, я не знал.
Во вторник, в восемь утра, я позвонил Гасу домой и договорился о том, что через час мы с ним встретимся в Конкорде, в кафе «Сонная лощина». От этого кафе было рукой подать до фотомагазина, в котором работал Гас. А в магазине он должен был появляться в десять.
О чем я собираюсь говорить с ним, я Гасу не сказал.
Я вывел свою машину на Сторроу-драйв. Был еще один день, словно сошедший с почтовой открытки с изображением новоанглийской осени. Я покидал город, а большинство машин въезжало в него, так что доехал я быстро и на стоянке «Сонной лощины» оказался на десять минут раньше, чем рассчитывал.
Помимо зала под крышей у этого кафе имеется дворик с дюжиной накрытых зонтами столиков. За одним из таких столиков и сидел Гас Шоу, причем не в одиночестве.
Стул напротив него занимал латиноамериканского вида мужчина лет тридцати с небольшим. Плотный, подтянутый, с быстрыми движениями. Черные волосы, черные усы, черные очки. Он и Гас оживленно разговаривали, склонившись над столиком поближе друг к другу. Их позы и жестикуляция сказали мне, что разговор этот лучше не прерывать, поэтому я остановился, еще не зайдя во дворик.
Говорил главным образом Гас. Его собеседник все больше покачивал головой, а потом вдруг встал, уперся ладонями в стол и наклонился к Гасу. Разделявшее нас расстояние позволяло мне услышать страстность, звучавшую в его голосе, однако разобрать слова я не смог.
Гас откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и отрицательно потряс головой.
Латиноамериканец некоторое время молча смотрел на него, потом улыбнулся и кивнул.
Вот тут я к ним и подошел.
Гас, подняв взгляд от столика, увидел меня.
— Простите за опоздание, — сказал я ему, хотя никакого опоздания и в помине не было.
— Я уже ухожу, — сообщил латиноамериканец, и я увидел, что он старше, чем мне показалось.
— Брейди, — сказал Гас, — это Пит. Пит — Брейди.
Мы с Питом обменялись рукопожатиями.
Затем он, приподняв подбородок, взглянул на Гаса:
— Пока, друг.
— Пока, — кивнул Гас.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Случилось? — Гас покачал головой: — Нет, ничего.
Я присел за столик:
— Ничего такого, о чем вы хотели бы поговорить со мной?
— Ничего. Никаких проблем. Жизнь прекрасна.
— Сарказм вам не к лицу, — сказал я.
— Ну, попробовать-то можно, — улыбнулся он. И спросил: — Вы съесть ничего не хотите? Я тут оладьи заказал. С финиками и орешками, они мне нравятся больше всего. И те, что с отрубями, тоже неплохи. В общем, они здесь все хороши. Домашние. И кувшинчик кофе. Вы ведь любите кофе, я запомнил.
