-- Все это, конечно, бесспорно,-- произнес Альберт, до сих пор молчавший, и, обращаясь к мистеру Стэйтону, в то же время мило улыбнувшись Оливии, заметил,-- Но, папа, ведь вы согласитесь, что кузине не стоит хоронить себя заживо даже в обществе любящих ее слуг, что ей стоит чаще появляться в обществе?
Оливия почувствовала, как ее сердце наполняется дьявольской радостью и поспешно опустила глаза, чтобы невзначай не выдать своих истинных чувств этому юноше, уже готовому стать для нее лекарством, жертвуя своим собственным душевным покоем. Быть может и не подозревая еще об этом, с самого начала вечера Альберт и сохранял внешнее равнодушное молчание, но по его взволнованно-восхищенному взгляду, то и дело устремлявшемуся на элегантную, преобразившуюся в кроткую кузину Оливию, и невооруженным глазом можно было заметить, насколько изменилось его к ней отношение. "Видимо дядя в мое отсутствие провел здесь внушительную разъяснительно-профилактическую беседу."-- подумала она.
-- Разумеется, разумеется.-- ответил мистер Стэйтон,-- Альберт прав. В твоем возрасте, Оливия, женщина должна очаровывать, должна быть королевой бала, а не домоседкой. Тем более, если она принадлежит фамилии Арнгейм.
Оливия, играя смущение, слегка покраснела. Мистер Стэйтон отложил в сторону десертный нож и с улыбкой добавил:
-- Кстати, на нашем последнем званом обеде, приглашение на который ты соизволила принять, многие, очень многие, обратили на тебя внимание.
-- В самом деле? -- наивным тоном поинтересовалась Оливия.
-- Да-да. Сэр Джеймс Гарди, например, очень сожалел, что в свое время не был представлен твоей матери и, как он сказал, "потерял столько времени не будучи знакомым с юной леди Арнгейм".
-- Сэр Джеймс Гарди? Этот пожилой джентльмен, барон?
-- Нет, Джеймс Гарди младший, его сын, баронет. Ему всего тридцать два, очень богат, блестяще образован и, по-моему, если бы ты уделила ему немного больше внимания, его намерения были бы самыми серьезными.
Оливия сделала удивленную гримаску.
-- Мне, признаться, никогда бы и в голову не пришло задуматься о серьезных намерениях сына сэра Гарди.-- заметила она.
-- И очень зря,-- возразила Николь Стэйтон,-- Кстати, леди Уорвик тоже заметила, что за эти три года со времени твоего первого появления в свете ты превратилась, как в сказке, в прекрасного лебедя.
-- Вот видите,-- улыбнулась Оливия,-- значит перерыв в три года был мне на пользу. Иначе метаморфозы гадкого утенка, наверное, были бы не столь заметны и на них никто не обратил бы особого внимания.
-- Что ж, в этом тоже есть доля правды.-- согласился мистер Стэйтон.
* * *
А потом все было, словно в милом любовном романе для домохозяек: как по нотам разыгранные диалоги, сцены словно из классических пьес, замкнутый круг причин и последствий среди людей не пишущих, но лишь читающих между строк именно то, что им хотят сказать.
Перехватив два-три кротких томных взгляда Оливии, Альберт после десерта заметил, что сегодня в "Ковент Гарден" "Паяцы" и элегантно намекнул, что их ложа будет почти что пустовать, если Оливия не согласится составить им компанию.
Последовала сцена настойчивых уговоров, позволивших ей, еще раз изобразив скромность, согласиться.
Потом мистер Стэйтон вспомнил, что около восьми их ждут на ужин у лорда Уорвик, поэтому они с женой не смогут сегодня насладиться бессмертным творением Руджеро Леонкавалло.
-- Оливия, я надеюсь, вы не возражаете насчет того, чтобы послушать солистов Ла-Скала лишь в моем скромном обществе? -- поинтересовался Альберт, обворожительно улыбнувшись и глядя ей в глаза.
-- Нет, конечно.-- ответила она, смущенно отведя взгляд.
Однако основное действо развернулось лишь во втором акте, хотя Оливия до этого совершенно идеально играла свою роль робкой, еще не до конца оправившейся после смерти матери, девочки, которой очень нравится ее спутник, но которому она боится это продемонстрировать. И Альберт с упоением первооткрывателя ловил ее тщательно и специально для него на показ замаскированные нежные взгляды из-под опущенных ресниц, слушая сбивчивые ответы на его вопросы, одновременно все больше попадая под влияние чар ее красоты и неотразимого, когда она того хотела, обаяния.
Оливия ждала, когда он сделает первый шаг и ей можно будет сменить эту робкую маску девочки-ромашки на маску влюбленности и легкого недоверия.
Она знала. Она была уверена.
А что было потом?
Альберт нежно взял ее за руку. Она, краснея, взглянула ему в глаза. Видимо, ему очень хотелось, чтобы его взгляд в этот момент пылал и метал молнии в нежное сердце Оливии -- она заметила это по его выражению лица.
-- Почему ты так на меня смотришь? -- запинаясь спросила она.
-- Как это "так"?
Она выдержала паузу, опустив томные ресницы.
-- Слишком откровенно...
-- Почему же слишком? Наверное, у меня такой уж взгляд... Особенно когда я смотрю на тебя.
-- Что ты этим хочешь сказать?
-- То, что ты мне очень нравишься, то, что ты -- самая красивая и самая милая из всех девушек, которых я когда-нибудь встречал.
Оливия подняла на него недоверчиво-влюбленный взгляд своих красивых голубых глаз.
-- Ты смеешься? Ты хочешь меня помучить?..-- она хотела сегодня вытянуть из него весь его набор стандартных фраз и насладиться затем картиной, как он будет искать, что бы ему сказать, когда она прекратит разыгрывать эту комедию.
Он с трепетом сжал ее руку.
-- Зачем ты так говоришь?! Ты же видишь по глазам, что я не вру...-- он метнул на нее еще один пылкий взгляд,-- Я не понимаю, как я мог так обмануться тогда, при нашей первой встрече!.. Ты теперь, наверное, уже никогда после этого мне не поверишь...
-- Почему же...
Их взгляды встретились, зачарованно остановившись друг на друге.
-- Ты, правда, так думаешь?..
-- Правда...
Его рука гладила ее руку.
-- Оливия, знаешь, чего бы мне сейчас хотелось больше всего?
Нет, подумала она, он никогда не посмотрит, как Ричард и не скажет, как именно он хочет меня сейчас трахнуть... Ему не дано органично соединить воедино фразу "Ты мне веришь?" с фразой "Почему бы мне не поиметь тебя, пока ты не догадалась", как это делал Ричард, соблазняя... Его удел -- быть жалким лекарством от ран, нанесенных девятнадцатилетним мальчиком...
Она, вновь слегка краснея, опустила глаза.
-- Чего же? -- еле слышно спросила она.
-- Позволь мне тебя поцеловать...
Это "позволь мне" добило ее окончательно. "Все, пошлая элегия превращается в пародию,"-- подумала Оливия, хитро улыбаясь про себя.
-- Позволяю...-- ответила она, но так мило и нежно, что Альберту и в голову не пришло задуматься над сутью происходящего диалога.
x x x
Они вошли в темный холл и большое зеркало смутно отразило их светлые фигуры внутри своей мутной бездны. Альберт щелкнул зажигалкой, зажигая две восковые свечи в его массивной бронзовой раме -- холл осветился бледным светом.
Оливия, слегка приподняв подбородок и взглянув на себя в зеркало, даже поразилась нежной и поэтичной одухотворенности своего прекрасного лица.
Сейчас ей даже не было больно видеть рядом со своим отражением отражение Альберта, пожирающего ее глазами -- ей было все равно -- более того, в ней даже просыпалось, некое подобие "жажды крови".
Альберт обнял ее за плечи, страстно прижимая к себе.
-- Мы с тобой смотримся, не правда ли? -- спросил он,-- Женщина в белом и мужчина в белом.
-- Пошленький сюжет из сказки про Золушку.
-- Которая встретила своего принца?
-- Нет, чужого,-- Оливия посмотрела на него невинными глазами,-- и побоялась убить своего, чтобы стать свободной.
-- Что? -- он недоуменно сдвинул брови, бросив на нее ошарашенный взгляд.
-- А может быть, она еще и решится.-- добавила Оливия; ее глаза были словно воплощенная детская
наивность,-- по крайней мере, она к этому вполне готова...
-- Шутка? -- осведомился Альберт после напряженной паузы, натянуто улыбнувшись.
-- Конечно,-- улыбнулась она в ответ, сверкнув ледяным взглядом своих холодных голубых глаз.
Они рассмеялись.
Альберт привлек ее к себе, страстно целуя в губы.
-- Знаешь,-- произнес он,-- в тебе есть что-то дьявольское, что-то сквозящее через эту детскую невинность внешнего вида...
-- И поведения?
-- Тебе смешно?
-- Ну почему же... Странно, что же во мне может быть "дьявольское"? В девочке, у которой умерли родители...
-- Прости...-- он опустил глаза.
-- Так ответь же!..
-- Я даже не знаю, как сказать... Иногда в твоих словах проскальзывает что-то, заставляющее искать двусмысленности. И очень озадачивает, когда их не находишь, еще раз потом глянув в твои глаза.
Оливия усмехнулась про себя -- она считала, что говорит практически открытым текстом, хотя, с другой стороны, Альберт мог и не понимать -- он не знал ее языка, не знал даже всех тех стандартных подтекстов, которые она и Ричард употребляли постоянно и которые для нее уже стали чем-то вполне обыденным и однозначным. Однако она придерживалась другого мнения -- ей нравилось думать, что Альберт просто туповат для этого.
