Пашка был из тех, кто умеет «найти подход». Я была за него спокойна – он пробился в жизни, как я и думала. Я знала, что он обо мне не вспомнит без особой надобности. Не было в нем привязанности к прошлому, к людям. Он жил настоящим и будущим, а я была для него совсем уж «прошедшим временем».
Я уверена, что Лене пришлось его уговаривать прийти на юбилей. Или ему просто было скучно.
«Неужели эта дура Лена до сих пор на что-то рассчитывает? – подумала я тогда. – Неужели не прошла у нее та детская влюбленность? Пашка ведь ее никогда не выделял. Так, подшучивал, приобнимал, мог в щечку чмокнуть – Ленка краснела и бежала в туалет пить воду. Но все это было несерьезно».
Да, как выяснилось, Лена рассчитывала «пробудить воспоминания». Встреча одноклассников как встреча родственников. Вроде не виделись сто лет, а родные люди в каком-то смысле. И чем черт не шутит, может, и роман получится по старой, так сказать, памяти. Без лишних слов и экивоков – ведь знаем друг друга как облупленных.
Нет, Лена определенно нафантазировала себе страстную любовь, которой не страшны годы и которую она сохранила и сберегла. Смотрела на своего принца с животом, одышкой, лысиной и, судя по искреннему безразличию к Лене, импотенцией, как кошка, и все салатики подкладывала.
– Паш, скажи честно, что тебе нужно? Ты ведь не просто так сюда пришел салатики поесть, – спросила я его тихо, когда тот исполнил все положенные торжеству сценки – тосты, поцелуи рук, поздравления, заверения в любви.
– Я вас умоляю, Александра Ивановна, – драматично возмутился Пашка, – что мне может быть нужно? Только упасть вам в ноги и целовать.
– А конкретнее?
– Надо младшего моего сына поднатаскать по русскому. – Он вдруг стал серьезным.
Это его свойство – мимика лица, расслабление лицевых мышц – меня всегда потрясало. Он улыбался, а когда снимал с лица улыбку, становился жестким, холодным и страшно одиноким. И глаза – ледяные-ледяные. Жестокие. Даже я вздрагивала.
– Во сколько ты оцениваешь мой труд? – спросила я. На самом деле мне было все равно – за деньгами я никогда не гналась. Просто хотела его подзадорить, что ли. Поговорить на равных.
Пашка опять заулыбался.
– Я вас обожаю, Александра Ивановна. Вы – удивительная женщина. Ни маразм, ни Альцгеймер вам не грозят никогда! Вы – воплощение цинизма и здравого смысла! Договоримся. Бесценная вы наша!
Лена в этот момент пошла плакать в ванную. Мне даже стало ее жалко. Мечты в очередной раз рухнули. Пашка пришел ко мне с конкретной целью – нанять в качестве репетитора, а Лена просто попалась под руку. Вовремя позвонила.
С Пашки за занятия с его сыном я драла немыслимую сумму. Пашка хмыкал, но платил, видимо, понимая, за что. Странно, но мне даже не было стыдно. Сын, Паша-младший, Павлик, как называли его родители, был бестолочью, лентяем и хамом, если говорить откровенно. Избалованный, «педагогическая запущенность» в последней стадии. Павлик дерзил, смотрел нагло. Ему не репетитор был нужен, а воспитатель с ремнем. Чтобы драл как сидорову козу. Мне кажется, что Пашка это прекрасно понимал, поэтому и обратился именно ко мне.
Мать Павлика, которая во время первых занятий тихонечко сидела на кухне, уткнувшись в книжку, была совершенно аморфная, серая, забитая. Тетка и тетка. Я таких много видела. Даже не помню, как ее звали. То ли Света, то ли Наташа, что-то такое незатейливое. Удивительно, что Пашка на ней женился. Хотя, наверное, именно такая серость ему и была нужна. Чтобы слушалась, сидела раскрыв рот и внимала. Павлик мать ни во что не ставил, издевался над ней даже при мне, дерзил и не слушался. Отца боялся. Это я тоже сразу поняла.
– Павлик, положи тетрадь и ручку в рюкзак, – сказала его мама, когда мы закончили заниматься.
– Сама собирай, – огрызнулся он.
– Если ты еще раз ответишь своей матери в таком тоне, останешься у меня до утра. Я буду учить тебя, как нужно разговаривать со взрослыми, всю ночь будем заниматься, – вмешалась я.
Павлик, привыкший к каким-то другим угрозам, никак не ожидал такого. И замолчал. Не знаю, как дома, но при мне он старался помалкивать.
– Или ты будешь работать на уроке, или мы прекратим занятия. Мне позвать маму из кухни? – спросила как-то я, когда Павлик, вместо того чтобы слушать, втыкал в ластик ручку и карандаш – делал то ли самолет, то ли вертолет.
– Зовите, мне-то что, – пожал плечами мальчик.
– Нет, лучше давай я сразу отцу позвоню и скажу, что отказываюсь с тобой заниматься.
– Он вам деньги платит, вы не можете отказаться, – сказал Павлик и зыркнул на меня выжидательно.
– Еще как могу, – ответила я, – только вместо меня твой папа наймет другого репетитора, который тоже от тебя откажется. Никто тебя терпеть не будет, если ты не прекратишь выкаблучиваться. И папины деньги не помогут. Только плохо от этого будет не мне и не другой учительнице, а тебе. Я советую тебе самовыражаться по-другому. Для начала – стараться и заниматься. Тогда папа будет тобой гордиться и твоими достижениями тоже.
Видимо, Павлик тоже боролся за внимание, как и его отец. Только Пашка Куницын «завоевывал» маму, а Павлик – другим способом – отца, которому, по большому счету, было не до сына и не до жены. Павлику очень не хватало своего вечно занятого отца, вот он и привлекал к себе его внимание как мог, как умел.
Но дело было не только в поведении и воспитании. Павлику не перешли по наследству способности отца. У Пашки все-таки была блестящая память, почти фотографическая, он владел словом, умел говорить, считал более чем прилично. Он не был явно выраженным гуманитарием или технарем. Был способен ко всему и, если хотел, предмет знал. А то, на что не хватало способностей, – запоминал. И кстати, окончил школу с серебряной медалью. Павлик же был обычный мальчик, как говорят, со средними способностями, без папиной харизмы, амбиций и, я должна это признать, трудолюбия. Павлику было лень, он пасовал перед первым же серьезным заданием, где требовалось «напрячь мозги». Напрягаться Павлик не умел и не хотел. Отсюда и проблемы в школе. А Пашка, я его понимаю, он хотел, чтобы его сын был отличником или талантом хоть в чем-то. Но тут Пашку ждало самое горькое разочарование, какое может быть в жизни, – разочарование в собственном ребенке. Павлик не оправдывал надежд отца. Тут были задеты чувства Пашки, и очень больно. Отсюда и все проблемы.
При этом нельзя сказать, чтобы Павлик был совсем уж, грубо говоря, тупым. Нет, не был. Когда он прилагал минимальные усилия, заставлял себя, у него получалось. Но к умственной работе тоже должна быть привычка. А Павлик быстро сдавался – уставал, становился рассеянным, невнимательным. Иногда мне казалось, что он меня даже не слышит, как будто отключается. И на следующем занятии приходилось возвращаться к тому правилу, которое, как я считала, мы с Павликом вызубрили.
Я решила поговорить с его мамой, хотела ей объяснить, что я одна, без ее поддержки, не смогу вытянуть ребенка, что она тоже должна с ним заниматься, если надо – заставлять.
– Когда у Павлика возникли проблемы? – Я решила зайти издалека.
И никак не ожидала услышать того, что услышала. Его мама была из тех родительниц, кто все время «в претензии».
– Вы как Паша, – сказала она, – он тоже считает, что я Павлика разбаловала, распустила и все ему позволяю. Муж меня во всем винит. А его самого дома почти не бывает – то совещания, то заседания, то командировки. Да, он много работает, приходит уставший. Он хочет, чтобы Павлик хорошо учился, и даже стыдится его. У Павлика все хорошо, просто к нему подход нужен. И программа сейчас сложная, и с учителями нам не очень повезло – ставят двойки ни за что, придираются. А он мальчик чувствительный. К нему нельзя так, как ко всем. Я все время хожу в школу, с учителями разговариваю, но это же бесполезно.
– Ну почему же бесполезно? Возможно, вы просто не хотите слышать то, что вам говорят? Может, проблемы не в школе и в учителях, а все-таки в Павлике? Так не бывает, чтобы все были плохие, а только один Павлик – хороший.
– У вас ведь нет детей? – вдруг спросила меня мама Павлика.
– Нет, – ответила я.
– Тогда не давайте мне советов, как воспитывать моего сына. Вам не за это платят, и, между прочим, очень большие деньги. Мы наймем другого преподавателя, который не посмеет называть моего сына идиотом.
– Заметьте, я этого не говорила. Это вы сказали, что очень показательно.
Она вскинулась, подскочила так, что рухнула табуретка, сграбастала в охапку Павлика и кинулась вниз по лестнице. Даже дверь за собой не закрыла. Вечером позвонил Пашка и попросил не прекращать занятия. Павлика стала привозить бабушка. Мать я больше не видела.
Меня так разозлила эта родительница, что я не выдержала и рассказала все Лене, хотя обычно не имею обыкновения обсуждать с кем-либо свою работу, детей или родителей. А тут просто накипело. Лена слушала и, как всегда, поддакивала. Тогда я и не знала, к чему это приведет. В голову не могло прийти.
