пять. Затем, выглянув в открытое окно, дал команду:
– Подводы за сарай, засыпать сеном, лошадей распрячь, больных в избу.
С хозяином, Осипом Ивановичем, договорились быстро и с выгодой. Туманов кратко довёл, что их гостевание неизбежно, есть больные, поэтому он покупает этот хутор за… сколько он стоит? Двести? За триста. Отсчитал триста романовских рублей, из тысячи полученной еще в Оренбурге, и сказал обалдевшим от такой негоции деду с бабкой, что доплата – за неудобства, ибо жить им придётся пока тут же, но где-нибудь в другом помещении, так как в избе будут больные. Хозяйка, Ефросинья Савельевна, сноровисто собрала в большой узел нужное и увела деда обустраиваться в баню, захватив иконы.
Разместились так: обе комнаты избы-пятистенки оборудовали нарами, одну отвели под больных, кухню вынесли в сени. В сарае хватило места для лошадей, сена было запасено много, но едва-ли на три месяца, если распределить на всех. Дрова были заготовлены, вода была в колодце и пруду. Неожиданным бонусом стало то, что бабка Ефросинья успела послужить санитаркой в Русско-Турецкую, там же сама переболела тифом, и теперь с больными управляться стало гораздо легче.
К вечеру болезнь свалила Шумилова и Суматова. Оставшиеся в строю Аюпов, Нуртдинов и Шайдавлетов несли караул, и присматривали за хозяевами, по наказу Туманова. Деду Осипу поручили приглядывать за лошадьми, настрого запретив подходить к подводам (оружие не фунт изюму, поэтому строгость, нечего тут). Туманов, прислушавшись к своим ощущениям и не найдя предпосылок болезни, следующим днём запряг лошадь в трофейную телегу, измазав ее сажей до неузнаваемости, и проехался по окрестным деревням, вернувшись с запасом провианта для отряда на месяц – другой. Еще рейс пришлось сделать в следующий день, за овсом для лошадей. Любопытствующим говорил, что командирован для снабжения Народной армии, следы заезда к хутору аккуратно путал, а въездную дорожку, за версту, перегородил бревном с табличкой «КАРАНТИН. ТИФ».
Две недели безвылазно находились на хуторе, к этому времени тяжело болели все, кроме переболевших тифом ранее: Туманова, казаков-башкир и бабки Ефросиньи. Дед тоже держался, наверное стараниями хозяйки. Между тем август заканчивался, было совершенно очевидно, что из графика передвижения отряд выбился окончательно, и крайне была необходима информация о происходящих событиях на фронтах, и в округе. Да не мешало бы раздобыть каких-никаких медикаментов, ибо народные средства в лечение особых результатов не привносили, Туманов уже обоснованно страшился возможных осложнений у больных, грозящих непредсказуемыми потерями личного состава. И он принял решение отправиться в Спасск. До уездного центра было около 25 верст, если добираться верхом, то выйдет быстрее и мобильнее. К тому же прямого пути не было, а окольные дорожки накручивали еще лишних 15 верст.
Вышло даже с гаком: мимо Босякова на Ямобухтина, оттуда уже на Спасск – по карте набралось 40 с лишним верст. 4 сентября, ранним утром, отдал распоряжения по отряду на предмет бдительности и неукоснительного соблюдения конспирации, и выехал.
Человек в чёрном
(3 сентября)
Неяркая лампа, под малинового цвета абажуром с бахромой, освещала круглый стол в центре комнаты, в которой находились два человека. Один из них, одетый в облегающий чёрный костюм, с длинным лицом и глубоко посаженными глазами, по хозяйки расположился в большом кресле, стоявшем в тёмном углу, а второй, в полувоенном френче, с короткими усиками на узком лице, сидел у стола, закинув ногу на ногу и откинувшись на высокую спинку венского стула. Под световым кругом остывали два стакана с крепким чаем.
– Как вышло, что вопреки всем приказам и установкам штурм Казани был спланирован и осуществлён? – негромко, но внятно спросил невзрачный человек в кресле, бесстрастно посмотрел на собеседника, и продолжил, – Осуществлён успешно и не баз вашей помощи, Клепинов, и мы были вынуждены приостановить вывоз золота, едва его начав. В чём дело?
– Вы, уважаемый человек из Центра, не совсем по адресу обращаетесь. – качнув ногой, человек за столом выдержал взгляд и недвусмысленный напор собеседника, приложив к этому определённое усилие. – Планирование и управление операцией осуществляла Самара. Мы же тут, на месте, подстраивались под развивающуюся ситуацию и процессом не руководили. Образно говоря, мы бежали впереди паровоза.
Человек в кресле с минуту разглядывал Клепинова, и продолжил:
– Ну-с, вот и расскажите, что за партизанщина тут у вас происходила. Самара свои объяснения уже дала, дошла очередь до вас, Флеогонт Францевич. И отнеситесь к разговору серьёзней, утеря золотого запаса делает всех, к этому причастных, потенциальными преступниками.
Клепинов засмотрелся на стакан янтарного чаю, словно через его густую призму смог разглядеть нечто важное, имеющее отношение к разговору. С июля месяца он осторожно, шаг за шагом подбирал себе новых хозяев, за которыми о своём ближайшем будущем можно было-бы не беспокоиться. Иначе говоря – за которыми и было оно, будущее. Сидевший напротив в кресле человек представлялся сейчас едва обозначившимся мостиком, способным переправить его на твёрдую и сухую почву из того болота, в котором он с недавних пор себя ощущал. Его нынешнее командование и начальство думало больше о себе, чем о подчинённых, и он интуитивно чувствовал, что станет разменной монетой в первой же острой ситуации, на которые так богато неспокойное время гражданской войны. Очень показательным было само присутствие этого непонятного человека, из красного Петрограда, в захваченной Народной армией Казани. Не сидит, как мышь под веником, а ведёт себя хозяином. Может это и есть настоящая власть?
– С представителем чего или кого имею честь беседовать? – сухо спросил он.
– Вот это по деловому, Флеогонт Францевич, вы начинаете мыслить в правильном направлении. Извольте: я представляю лично председателя Петроградского ЧК. Глеб Иванович Бокий вам должен быть известен. Теперь вам известен и его личный интерес к происшедшим событиям в Казани.
Клепинов уважительно качнул головой. Судя по всему, ему сейчас следовало быть искренним и проявлять сотрудничество, иначе будущее могло оказаться совсем коротким и безрадостным. И Клепинов начал рассказывать всё, что имело отношение к событиям непосредственно перед взятием Казани, и первым дням после её штурма. Не обошёл он вниманием и странное появление в Казани Туманова, и его странное исчезновение, которое неявно, но возможно, было связано с пропажей золота из банка. Подробно доложив внимательно слушавшему собеседнику о своих подозрениях, Клепинов не посчитал лишним обозначить свою отстранённость, как рядового исполнителя, от глобальности всего происшедшего. Ну правда же, что он мог поделать, когда запущен такой механизм, как фронтовая операция? Да и задачи никто лично ему не ставил. О своих соображениях он докладывал, тому же Фортунатову. А он, в свою
