– А если вы не ведьма, – спрашивала Люба, – как вы тогда зашли так тихо?
– Очень просто. Я, когда в магазин хожу, дверь на ключ не запираю. Всё равно у меня красть нечего.
– А домовых почему вы видите? Взрослые не видят обычно… Только один сосед у нас видел, когда пьяный был.
– Старая я очень, Любушка. Люди не зря говорят: старый, что малый… Многие вот думают, что я из ума выжила.
– А вот череп у вас на столе, я сама видела…
– Это мне мои второкурсники подарили, – усмехнулась Аделаида Семёновна. – Они думали, это очень оригинально.
– А это? – Люба показала на пучки трав над столом.
– Это я укроп сушу. Огурцы солить. Ну и чабрец с мятой – для чая.
– Уф, – Люба вздохнула с облегчением. – Значит, всё-таки ведьм не бывает?
– Сложно сказать, – Аделаида Семёновна поболтала ложечкой в чашке с чаем. – Вот мне иногда кажется, что наша завкафедрой – ну сущая ведьма! Про соседку через стенку я уж молчу…
– А мы боялись, что вы Глазку заберёте… Но если вы не ведьма, то и ничего страшного.
И Люба с Нюсей, перебивая друг друга, рассказали, как они нашли котят на чердаке, и что Тихоня теперь живет у Любы, а Драчун – у Славиных (только его теперь зовут Рыжиком), и как они испугались, что «старая ведьма» захочет забрать чёрного котёнка и сделать из него ведьмовскую кошку.
Аделаида Семёновна над рассказом от души посмеялась, а потом переспросила:
– Так, выходит, Мурыська с двумя котятами всё ещё на чердаке? Вот хорошо, что я молока к чаю купила!
– Вы Мурыське молоко отнесёте? – уточнила Люба.
– Нет, зачем же. Я Мурыську, с малышами вместе, к себе заберу. И им теплее будет, и мне веселее. Как, вы говорите, их зовут?
– Снежка и Глазка, – обрадовалась Люба. – Они красивые-красивые! Значит, теперь у всех хозяева будут!
– Ну вот и славно, – подытожила Аделаида Семёновна. – А тебя, дорогая, родители ещё не потеряли?
– И правда! – вспомнила Люба. – Мне, наверное, пора уже. А можно, мы с Нюсей к вам в гости будем иногда приходить? Мурыську с котятами навещать и вообще…
– Мы можем и когда вас дома нет заходить, – уточнила Нюся, – но лучше всё-таки, если вы разрешите.
– Ни стыда ни совести у этой Нюськи! – продребезжало из-за плиты. – В мои времена домовые знали своё место!
– Да будет тебе, – благодушно сказала Аделаида Семёновна. – Сама бы лучше выходила! Не первый же год вместе живём. А вам, – она обернулась к Любе и Нюсе, – я всегда рада буду. Заходите, милые, в любое время. Только по понедельникам, средам и пятницам я до пяти в академии. А в остальные дни – милости просим!
* * *
Подниматься на восьмой этаж пришлось пешком – лифт всё ещё был занят. На площадке между вторым и третьим этажами девочки встретили Анчутку-коридорного.
– Ну как там? – с жадным любопытством спросила Нюся.
Анчутка пожал плечами:
– Разложили на полу Оксанины папки и сидят на них, прислонившись друг к другу. Уже и петь что-то хором пробовали… как это… «О чём, мол, дева, плачешь?..». И «Как же мне, рябине…».
– И как? – поинтересовалась Люба.
– Ужасно! – с чувством сообщил Анчутка и скорчил рожицу. – Даже не знаю, кто из них хуже поёт. А сейчас Оксанка какие-то стишки наизусть рассказывает.
Любе почему-то представилось, что Оксана Соколовская, сидя на полу в лифте, с выражением, как на уроке, декламирует: «Зима! Крестьянин, торжествуя…»
Люба прыснула.
– Ничего смешного! – строго отрезала Нюся. – Думаю… Думаю, это может стать началом прекрасной дружбы…
Глава седьмая
Мальчик Миша
– Сегодня будут гости, – сказала мама однажды в субботу. – Соседи, Славины, очень милые люди. У них мальчик твоего возраста.
– Я знаю, – ответила Люба. – Миша.
– О, так вы уже познакомились? Прекрасно! Я думаю, вы должны подружиться. А то ты вечно сидишь одна в своей комнате.
– Ничего мы не знакомились, – буркнула Люба. Объяснить маме, откуда она знает про Мишу, она всё равно не могла. Да и рассказывать о том, что в комнате она сидит вовсе не одна, было занятием безнадёжным. Видимо, просто придётся сегодня потерпеть. Одна радость: в честь прихода гостей мама испекла совершенно невероятной красоты торт, украшенный дольками мандаринов и ананасов. Но, честно говоря, есть торты Люба больше всего любила без всяких там гостей, за кухонным столом с мамой и папой. И чтоб потом можно было незаметно отнести кусочек для Нюси.
* * *
– Ну и подумаешь! Не очень-то и хотелось! – с обидой в голосе заявила Нюся, когда Люба объяснила ей, что от торта вряд ли что-то останется, потому что – гости. Обе они привычно стояли на балконе, облокотившись на перила, и смотрели вниз. – Раз вам эти ваши гости дороже собственной квартирной…
– Да нет же! Я наоборот! – в отчаянии возражала Люба. – Ой, – она что-то заметила внизу, – посмотри-ка! Там Толик Мухин, домой – с цветами идёт…
Нюся перевесилась через перила.
– Гвоздики какие-то грустные, – недовольно заметила она, – не мог поприличнее чего выбрать. Кстати, Оксанка-то снова бусы носит… – Она обернулась к Любе. – Ну, в общем, насчет торта ты меня поняла. Кусочек – оставишь!
* * *
Вечером всё было именно так, как Люба себе и представляла. Стол был накрыт в гостиной, телевизор включен чуть громче, чем всегда. Мама расцеловалась с тётей Светой, папа и дядя Костя пожали друг другу руки.
– Привет, – не очень-то приветливо сказал мальчик Миша.
– Привет, – в тон ему недружелюбно ответила Люба. Друг на друга они не смотрели.
Миша был обычным худощавым тонконогим мальчиком, белобрысым, с серыми глазами, курносым носом и веснушчатой физиономией.
– Вы знаете, – говорила за столом Любина мама, накладывая салат гостям, – я так рада, что ваш Миша одного с Любушкой возраста. Мы раньше жили в другом районе, и в детском саду у неё всегда было много друзей, а теперь…
– Удивительно вкусный торт, – говорила потом тётя Света, – а как вы делаете этот крем?
– Да, я всю жизнь болею за киевское «Динамо», – говорил Любин папа. – Ну вот как-то так сложилось ещё в детстве, тогда ведь Украина ещё не была отдельной страной…
– Да, – говорил дядя Костя, – вся эта политика вызывает только головную боль. А что вы думаете о последнем заявлении президента?..
После того как все поели, папа достал из стеклянного шкафчика графин и бокалы, а мама сказала, что дети могут теперь поиграть в Любиной комнате.
«Начинается, – вздохнула про себя Люба. – Можете поиграть. Ну о чём с ним играть, она об этом подумала?»
Судя по всему, Миша думал примерно так же, но вслух он тоже ничего не сказал. Зайдя в Любину комнату, он, прежде всего, осмотрелся, потом молча сел на кровать и стал болтать ногами.
Надо что-то сказать, понимала Люба. Больше всего на свете она ненавидела вот такие неловкие паузы, когда совсем не знаешь человека, и надо что-то говорить, и оба думают только о том, что же сказать, и молчание в итоге затягивается так, что теперь уже, что бы ты ни сказал, это прозвучит слишком значительно и оттого глупо.
Уж эти взрослые! Они думают, любые дети сразу начинают друг с другом играть, как только встретятся.
– У тебя книжек много, – сказал наконец Миша.
– Ага, – ответила Люба, – я читать люблю.
– А я совсем не люблю, а мама заставляет… Я на компьютере играть люблю.
Люба промолчала. У многих ребят в её классе были собственные компьютеры – по крайней мере они так говорили, и Люба им втайне чуточку завидовала. Но мама говорила, что компьютерные игры – это пустая трата времени, и Любе пока не разрешали трогать папин ноутбук.
Снова затянулась пауза, в течение которой Миша остервенело чесал покрасневшую коленку.
– Ты что, упал?
– Да нет вроде бы…
– А у тебя под кроватью пыль! – ляпнула Люба неожиданно для самой себя.
– Чего? – изумился Миша и почесал вторую коленку. – А ты откуда знаешь?
– А я умная. Я вообще всё знаю. У тебя, например, кровать стоит вот у этой стенки, а рядом с ней тумбочка…
– Точно… – Миша чесал уже шею, которая тоже стала красной и казалась почему-то уже не такой тонкой. – Ты что, была у меня дома?
– Не-а… ну не то чтобы… да что с тобой такое?
Миша чесался уже двумя руками, и по всему телу у него проступали крупные красные пятна.
– Я не знаю, – он мотнул головой, – мама тебе, что ли, про мою комнату рассказывала?
– Не, я сама видела… ты перестанешь чесаться? Невозможно же с тобой говорить! Или ты всегда так?
– Я не могу перестать, – пожаловался Миша. – И не всегда я вовсе…
«Странный он какой-то», – решила Люба.
Светская беседа всё не клеилась, зато пятен на Мише всё прибывало, и очень скоро он уже бесповоротно походил на леопарда, причем довольно упитанного – он как-то незаметно распух и увеличился в объёме.
В итоге Люба решила, что пора положить этому конец, и отправилась в гостиную, оставив Мишу чесаться в одиночестве. «Раз уж на то пошло, – рассуждала она, – если так пойдет и дальше, он либо лопнет и заляпает мне всю комнату, либо так раздуется, что всю комнату займёт и в дверь пройти не сможет, и тогда мне негде будет спать. В любом случае, он пухнет не в мою пользу».
