— Хорошо бы английские войска… из-за границы… для помощи святому делу ислама, — поблескивая азартно глазами и захлебываясь, вслух размечтался Якуббай.
— Из Синь-Цзяна киргизов позвать бы, — пробасил Тойчибай. — Головорезы что надо и все-таки мусульмане.
— И англичане помогут, и киргизов из Синь-Цзяна позовем, — пообещал Истамбек. — Самое главное — нужно наших всех поднять. Всех — и почтенных людей и голытьбу.
— Поднимешь таких вот, как эти…
— Трусливые собаки…
— Им бы только ковыряться в земле да набивать брюхо пловом, — сокрушенно возвел к небу глаза мулла Мадраим. — А о попранной вере отцов они и не думают.
К лагерю галопом мчался всадник. Собеседники Истамбека всполошились. Мулла Мадраим, вскочив, наклонился к уху Истамбека:
— Что там?! Красноармейцы?..
— Сейчас узнаем, — недовольно бросил Истамбек. Чувствовалось, что и он сильно встревожен.
Всадник подскакал, спешился и подбежал к Истамбеку, бросив поводья одному из басмачей.
— С дальнего перевала спускается отряд, — громко доложил он. — Джигитов триста, не меньше.
— Красноармейцы? — повысив голос, нервно спросил Истамбек.
— Неизвестно. Далеко еще… — растерянно ответил гонец. — Не разглядишь…
А в долине уже началась паника. Первым прямо по ковру, по остаткам угощения рванулся к лошадям мулла Мадраим, а за ним и остальные собеседники Истамбека. Хрустнул поднос под медвежьей стопой Тойчибая, брызнули соком куски недоеденного мяса. Басмачи торопливо, с руганью кинулись разбирать и седлать лошадей. Оставленная без присмотра толпа дехкан нерешительно топталась на месте, а наиболее смелые и сообразительные начали разбегаться. Паника все нарастала, но в это время, покрывая крики перепуганных басмачей, по всей долине раскатился рев Истамбека:
— Чего разорались?! Кто приказал седлать?! Каждую собаку, которая сядет в седло, сам сниму пулей!
Все замерли, понимая, что эти слова — не простая угроза.
Истамбек, сделав шаг навстречу гонцу, яростно ударил его нагайкой его лицу. На лице гонца вспыхнула багровая полоса, из рассеченной губы полилась кровь.
— Грязная собака! — выдохнул Истамбек. — Немедленно узнать, какой отряд спускается с перевала. Через полчаса я должен знать все. Поезжай.
Гонец, пошатываясь и отирая с лица кровь, пошел к своей лошади.
— Еще один скачет! — раздался чей-то испуганный голос. — Беда!!!
По долине действительно скакал второй всадник. Среди басмачей вновь готова была вспыхнуть паника, но Истамбек потемневшими от ярости глазами оглядел своих подчиненных и вынул из коробки маузер. Этот молчаливый жест заставил всех, даже самых трусливых, остаться на местах. Гонец подскакал и, не слезая с лошади, крикнул:
— Благородный ляшкар-баши Насырхан-Тюря и его воины спускаются с перевала!.. К вечерней молитве будут здесь!
— Ты принес хорошую весть, — едва справившись с радостным волнением, сказал Истамбек. — Дайте этому доброму джигиту одного жирного барана.
Обрадованные вестью, басмачи выхватили из стада барана и, связав ему ноги, взвалили на седло гонца. Истамбек, подойдя вплотную к гонцу, понизив голос, сказал:
— Будьте внимательны. Сейчас особенно зорко следите за всеми тропами. За ляшкар-баши могли увязаться красные собаки. Смотрите, чтобы сало жареной баранины не ослепило ваши глаза, иначе участь этого барана будет легкой и радостной по сравнению с тем, что ожидает тебя и твоих товарищей. Скачи к ним, обрадуй их этой вестью.
Гонец, приложив руку к груди, поклонился и повернул коня, Истамбек крикнул басмачам:
— Эй, джигиты! Поставьте для ляшкар-баши благородного Насырхана самую лучшую юрту, — затем с пренебрежительной вежливостью обернулся к своим недавним собеседникам: — А вы, почтенные, чего всполошились? Если бы красные решились заглянуть сюда, мы прогнали бы их, как собак. Мулла Мадраим своими огненными словами вдохновил бы моих джигитов, — закончил он с нескрываемой насмешкой.
— Дух мой силен, но плоть немощна, — сконфуженно пробормотал мулла Мадраим.
Собеседники Истамбека начали снова усаживаться на ковер. Опускаясь на свое место, Истамбек негромко, так, чтобы слышали только его собеседники, проговорил:
— А в бою для нас главное — плоть. Дух-то у красноармейцев покрепче нашего. Плотью мы их должны победить, плотью.
* * *
На другой день после прибытия Насырхана-Тюри объединенная шайка готовилась покинуть долину. Басмачи увязывали вьюки, разбирали и седлали лошадей… Мадумар, Истамбек и Атантай, распоряжаясь сборами, криками и руганью подгоняли подчиненных. Только арестованные дехкане по-прежнему сидели на своих местах, под неусыпной охраной. Сейчас вид их был еще более жалок. Холодная горная ночь, проведенная без сна, не прошла для них даром.
В юрте, поставленной по распоряжению Истамбека, на ковре около тлеющего костра сидели Насырхан-Тюря, Эффенди, Гунбин и мулла Мадраим. За их спинами в почтительных позах стояли Тойчибай, Якуббай и Умарбай. Около юрты с четырех сторон несли охрану часовые-басмачи. Часовым у входа стоял Тимур. Ему было слышно все, что говорилось в юрте.
— Вы, почтенный Тойчибай, сейчас же поезжайте к Гаип Пансату, — негромко, обдумывая каждое слово, приказывал Насырхан-Тюря, обращаясь к толстяку. Тот, несмотря на огромное брюхо, склонился в низком почтительном поклоне. — Курбаши Гаип Пансат с джигитами сейчас скрывается в горах под Хаджиабадом. Передайте ему мое благословение и скажите, что я жду его к себе ровно через две недели. Я буду в кишлаке Ренжит. Пусть соберет как можно больше джигитов и идет. Главное, пусть не дает красноармейцам поймать себя, пусть уклоняется от всяких стычек и сам не нападает. От Хаджиабада ему лучше всего двигаться на Чангырташ и пробираться горами. Дальний путь тогда будет коротким путем. Я сказал все. Да сопутствует вам милость аллаха.
— Ваши молитвы послужат мне защитой в пути, — снова склоняясь в почтительном поклоне, ответил Тойчибай и, выбежав из юрты, кинулся к своей лошади.
— А вы, почтенный Якуббай, спешите в кишлак Узок к мулле Ахуну. Я повелел, чтобы кишлак Узок выслал мне по одному джигиту-добровольцу с каждых пяти дворов… Вот мое письмо. Я пишу, чтобы мулла Ахун выслал мне всех жнецов-уракчей, но он поймет, в чем дело. Людей приведете в кишлак Ренжит.
— Через два дня все джигиты будут приведены в Ренжит, — склонился в поклоне Якуббай и направился к выходу из юрты.
— Вам, почтенный Умарбай, с таким же письмом придется съездить в кишлак Ак-су. Успеете за два дня? — подавая письмо, спросил Насырхан-Тюря.
— Мой скакун не уступит лошади Якуббая в резвости, а моя приверженность святому делу вам хорошо известна. — Умарбай взял письмо и вышел из юрты.
— Я долго думал сегодня ночью и нашел, что совет благородного Эффенди — правильный совет, — дождавшись, когда шаги Умарбая стихли за юртой, обратился Насырхан-Тюри к Гунбину. — Вам необходимо выехать в Россию. Зовите всех, кто может быть полезным газавату. До Коканда доберетесь вместе с ним, — кивнул он на вошедшего в юрту мюрида Миян Кудрат Хозрета, — святой отец поможет вам выбраться из Туркестана и снабдит деньгами. Вот письмо, которое вы передадите лично моему другу Миян Кудрат Хозрету. Сколько времени вам нужно на поездку?
— Я думаю, что управлюсь в две недели, но на всякий случай давайте условимся о двадцати днях.
— Хорошо, — согласился Насырхан-Тюря. — Через двадцать дней я жду вас с людьми. К этому времени я буду в Кассан-Сае, а возможно, и в Намангане.
— Главное, не забудьте, — вмешался в разговор Эффенди, — нам не нужно людей вообще. Солдат мы найдем сколько угодно и здесь. Вербуйте и везите сюда бывших офицеров, участников гражданской войны с красными. Найдите таких хотя бы десять-двенадцать человек и обязательно одного-двух оружейных мастеров.
— Да, да, — подтвердил Насырхан-Тюря, — привезите обязательно людей, умеющих перезаряжать патроны к винтовкам и ремонтировать оружие.
— Если со средствами все будет в порядке… — начал Гунбин.
— О деньгах не беспокойтесь. Святой отец по моему письму обеспечит вас полностью, — перебил его Насырхан и вопросительно взглянул на мюрида Мияна.
— Лошади готовы, господин, — низко поклонившись, ответил тот на безмолвный вопрос Насырхана.
— Поезжайте, сын мой, — благославляюще поднял руку Насырхан, — и помните, вам доверено очень многое. Успех святого дела во многом зависит от того, когда и с каким результатом вы вернетесь.
— Главное, помните, — снова напомнил Гунбину Эффенди, — нам нужны боевые офицеры, умеющие заставить людей драться.
— Будет исполнено, господа, — по-военному козырнув, ответил Гунбин и, отвесив низкий поклон Насырхану, вместе с мюридом вышел из юрты.
Кажется, все, — устало прикрыл глаза Насырхан. — Из Ренжита пошлю гонцов к Джаныбеку-казы, Дадабаю и Алакулу. Сейчас я не повторю кассансайской ошибки. Восстание в Туркестане запылает сразу с четырех сторон.
