Чтобы стал несколько понятнее дух этого времени, надо вспомнить о той, кто его наилучшим образом воплощала самим своим существом, одной из самых известных римлянок XVII века Кристине-Августе, королеве шведской, отказавшейся от престола, даже сменившей протестантскую религию на католическую, чтобы жить так, как ей нравится, и там, где она сама предпочитала. Это была женщина умная от природы, кроме того, прекрасно образованная, знавшая семь языков и владевшая лучшей библиотекой своего времени, эмоциональная и увлекающаяся, сам папа робел перед ней, римские аристократы считали за честь принимать ее у себя и, зная ее любовь к праздникам, устраивали их, соревнуясь друг с другом в изобретательности по части всяческих представлений, розыгрышей и развлечений. «Мое времяпрепровождение, – откровенно говорила Кристина-Августа, – состоит в том, чтобы хорошо есть и хорошо спать, немного заниматься, приятно беседовать, смеяться, смотреть итальянские, французские и испанские комедии и вообще жить в свое удовольствие».
Прошли века, но дух времени барокко, без сомнения, сохранился в «элегантном» Риме. Многими людьми, путешественниками, знатоками итальянской жизни и просто теми, кому посчастливилось провести в этом городе довольно продолжительное время, замечали, что жизнелюбие, переходящее временами в откровенное валяние дурака, – характерная черта римлян.
Есть на этот счет, как мне кажется, свидетельство и более весомое, хотя и не прямое: Гоголь писал первый том своих «Мертвых душ», живя в Риме, на Виа Феличе (Счастливой улице), что неподалеку от пьяцца ди Спанья. Отсюда он посылал многочисленные письма своим друзьям и знакомым, и почти в каждом были строчки о том, что он влюблен в этот город. А может, город, как живое существо, тоже был влюблен в него? Мне это кажется вполне вероятным. Дар иронии, умение создавать фантастически прекрасные гротески – это ведь жило в них обоих… Вернее, живет. Мог ли уникальный талант Гоголя найти более благоприятную для себя подпитывающую среду, чем эта площадь с ее знаменитой лестницей? Во все времена здесь устраивались выставки и базары цветов, а в середине девятнадцатого века на лестнице собирались еще и натурщики и натурщицы, предлагавшие свои услуги художникам, обитавшим в окрестных кварталах. Само собой, на хорошие заработки в таком деле, как позирование, рассчитывали достаточно пригожие молодые люди. Одевались они, приходя на площадь Испании, как правило, в живописные национальные костюмы жителей Балкан – то ли мода тогда была такая, то ли специализация, как сказали бы мы сегодня… Как здесь, должно быть, было тогда весело, как искрилась шутками и белозубыми улыбками на молодых загорелых лицах атмосфера теплого летнего вечера…
…В январском Риме 1995 года цветов на площади Испании не выставляли – нежные лепестки южных цветов и холодные ветры несовместимы – но молодых и красивых лиц здесь было много, правда, одета была молодежь не в фольклорные костюмы. Впрочем, кожаные куртки-«косухи», «банданы» (платки такие, с этническими или «металлическими» орнаментами) на головах – чем не фольклорный костюм молодого горожанина в конце нашего века? Это ведь тоже знаки определенного стиля и образа жизни, принадлежности к особому роду-племени. А может, уже бродит и среди них свой, какой-то новый Гоголь?..
Гоголь не Гоголь, но, может быть, некий дух, что знаком был и ему, принял на себя роль моего покровителя и гида с того момента, как я покинула площадь Испании. Во всяком случае, мне хочется в это верить, потому что дальше меня ждали удивительные в своем роде встречи.
Итак, сориентировавшись по карте, я направилась к церкви Санта-Мария-ин-Космедин, считающейся одной из самых прекрасных достопримечательностей Рима, и, насколько я могла судить по виденным ранее снимкам и репродукциям, совсем не «элегантной», а какой-то иной (мне очень хотелось своими глазами убедиться в том, в чем заключена здесь разница). И вдруг заметила, что рядом со мной явно туда же идут два пребывающих в прекраснейшем расположении духа, невысоких коренастых мужичка такого, знаете, особого вида, который приобретает всякий крестьянин, когда принарядится, – типажи этаких пройдох-труффальдино, но с таким же успехом они могли сойти и за гоголевских хуторян. Мы познакомились совершенно естественно, было бы даже странно, если бы этого не произошло. Слово за слово, и оказалось, что Антонио и Луиджи шли, действительно, к той же церкви, но не столько к ней самой, сколько к так называемым Устам правды – древнегреческой мраморной маске, которая украшает одну из стен древней базилики. Кто в те уста положит свою ладонь, врать не должен, а то уста ее откусят. Рассказывают, один римлянин приладил ее здесь еще в незапамятные времена, потому как имелись у него серьезные сомнения относительно верности своей супруги. Но супруга, однако, испытание выдержала.
– А ты, а ты, Луиджи? В последний раз спрашиваю: не боишься руку туда сунуть? – подначивал приятеля Антонио.
– А чего мне бояться? У нас в Виджевано всякий знает, что я самый правдивый парень, – не смущаясь ответил Луиджи.
– Да-да, тебе всегда попадается самая большая рыба, самые красивые девушки сходят от тебя с ума и скоро на тебя свалится большое наследство.
– Ну-ка, давай, давай повтори все это тут, перед русской синьорой.
– Ну ладно. Признаю, что мы с тобой оба – самые правдивые парни в Виджевано. Ты лучше расскажи русской синьоре, как это ты выиграл в шахматы у Карпова, ей будет интересно послушать.
Русская синьора, признаться откровенно, с детства обожала вралей и хвастунов – лучших украшателей серых будней, а потому, пользуясь уже апробированным методом – соединив кусочки заученных выражений, произнесла на доступном ей итальянском примерно следующее:
– Уважаемые синьоры! Я вижу, вы оба – очень правдивые люди. Поэтому позвольте запечатлеть вас на память.
Как ни удивительно, меня поняли. И руки в Уста правды Луиджи и Антонио засунули одновременно. Пережив столь волнующее испытание, мои новые знакомые решительно объявили, что им необходимо срочно восстановить душевное равновесие, и пригласили русскую синьору в ближайший бар, но мне хотелось еще побродить по Риму. Расстались со взаимными пожеланиями доброго здоровья и общества веселых людей.
А где в Риме можно быстро найти общество веселых людей? Ну конечно же, вернее всего у фонтана Треви. От толпы, говорящей на всех языках мира, то и дело отделяется человек десять-двадцать и, повернувшись к бассейну спиной, через плечо (чтобы не подглядывать за Фортуной) бросают монетки в прозрачную бирюзовую воду – просто на счастье и с практической целью – чтобы еще раз побывать в Риме. Небедные, должно быть, люди – чистильщики этого бассейна, даже если и сдают в муниципальную казну какую-то часть своих ежедневных сборов. Фонтан появился здесь как обрамление древнего источника, называемого Аква Вирго (Вода Девы), содержащего самую свежую и чистую в Риме воду. По преданию, воинам Марка Випсания Агриппы на него указала прекрасная девушка, и было это еще в I в. до н.э., в эпоху императора Августа. Вспомнив об этом предании, я почему-то оглянулась, и сделала это не зря: Господи, да вот же она, та самая девушка, красивая, стройная, со смеющимися глазами, только в полицейской форме, и лошадь рядом! Действительно: как же без лошади-то говорить на равных с воинами? Ну что ж, подумала я, сегодня мне явно везет на собеседников… Решаюсь и спрашиваю:
– Это вы указали солдатам Агриппы источник?
– Я! – с ходу отвечает красавица-полисменша и заразительно хохочет.
Потом с нарочито серьезным видом добавляет:
– Это было, это было… две тысячи лет назад. Не так давно.
Очень хорошо: условия игры приняты.
– Так, значит, вы здесь для того, чтобы охранять свой источник?
– Да!
– А почему вода в нем такого необыкновенного цвета?
– Это мой секрет! Но одной вам, синьора, скажу: к этой воде примешан кусочек неба Италии. Вы, наверное, из Москвы. У вас там есть фонтаны?
– Есть, – ответила я, представляя в тот момент почему-то только монументальные золоченые тела представительниц пятнадцати республик – «пятнадцати сестер» фонтана «Дружба народов» на бывшей ВДНХ.
Ничего удивительного, что девушка сразу распознала во мне москвичку: постоишь на площади Треви несколько часов, быстро станешь физиономистом. Тем более, что на самом деле ее задача тут – отнюдь не воплощение образа Девы Источника; мелких воришек по центру Рима снует едва ли не столько же, сколько туристов. Нашу столь интересно завязавшуюся беседу неожиданно пришлось прервать, потому как одного из них, видимо, новичка среди истинных римских виртуозов этого древнейшего ремесла, схватили за руку туристы… Тут-то я и вспомнила данный мне с утра совет держать покрепче свою сумку и непроизвольно схватилась за нее обеими руками.
