— Почему ты такой нетерпеливый? Осталось совсем чуть-чуть.
Если бы у меня была возможность, я бы резко встал с кровати и отнял бы этот проклятый альбом. Но она хитрая, устроилась подальше, да еще и на подоконнике, а моя травма не позволяет делать резкие движения. Пока что.
Доктор обрадовала меня новостью. Я смогу ходить и вести полноценный образ жизни. Всего несколько месяцев реабилитации, и я стану как огурчик. Но меня это не особо обрадовало. На поле я все равно не смогу выйти, как и не смогу повернуть время вспять, чтобы увернуться от противника. Ничего не вернуть, случилось то, что случилось. Я пытаюсь смириться со своей судьбой и, лежа один в палате, пытаюсь понять, почему судьба поступила так жестоко. Я спрашивал «почему?». Но одна только постановка вопроса не решит проблему.
Наверное, я бы загнулся за эти недели, если бы не одна белобрысая особа. Она приходила каждый день. Даже когда не хотел ее видеть, даже когда боль в ноге казалась невыносимой. Я посылал ее, а затем просил остаться. Я прогонял ее, а когда она уходила, нуждался в ее внимании. Почему? Потому что чувствовал себя одиноким.
Мое отношение к сводной сестре резко изменилось. Раньше я ненавидел ее за показную невинность, не подозревая, что она на самом деле такая. Ее округлившиеся на новость о свадьбе родителей глаза, подрагивающие руки и шок на белоснежном лице расставили все по своим местам. Мне не стоит ненавидеть человека за то, что мы оказались в одной лодке, что мы слишком похожи.
Больше, чем я подозревал…
Отец с мачехой еще не вернулись с Мальдив, друзья уехали на какую-то вечеринку, парни из команды скорее обрадовались, что такой наглец, как Даниил Богатов, больше не будет играть вместе с ними. Марина пришла однажды после шопинга и расплакалась, когда увидела ногу. Ужас и страх в ее глазах дали понять, что лучше ей не появляться здесь, да она и сама не горела желанием.
— Знаешь, милый, я так не люблю запах лекарств. Меня от них подташнивает, — говорит она жалобным голосом по телефону.
После этого я сбросил звонок и брал трубку только в редких случаях, когда было настроение, а его почти никогда не было. Ключевое слово — почти.
— Ты готов? — Эльза вытаскивает меня из воспоминаний.
— Ну, давай.
Она медленно разворачивает альбом ко мне лицом и глядит на меня в немом ожидании. Она прекрасно рисует, я оценил ее талант, когда впервые увидел черно-белые рисунки, точнее, себя на них. Линии не всегда четкие, я замечал, как она прищуривается, когда рисует, и слишком близко подносит альбом к лицу. Интересно, это из-за зрения?
После того как Эльза рассказала о проблемах со зрением, я прочитал все, что связано с альбиносами, и даже больше. Именно поэтому попросил медперсонал поменять цвет постельного белья.
Интересно, как она живет в нашем светлом доме?
На рисунке я изображён анфас. Глаза закрыты, лицо умиротворенное, спокойное. Одна рука вытянута вдоль туловища, а другая закинута за голову. Губы чуть приоткрыты. Не сильно, как показывают в кино у пьяницы, заснувшего на газоне, а слегка. Чувственно, что ли, будто готов поцеловать прекрасную девушку из сновидений. Что-то меня понесло не в ту сторону. О чем я думаю?
— Я такой умиротворенный здесь.
— Ты только во сне такой спокойный, — растягивает полные, слегка покрасневшие губы в улыбке.
— И все? А за рулем?
— О, вряд ли!
— Почему это? — возмущённо смотрю на Эльзу, которая тут же строит серьезную гримасу.
— Ты слишком напряжен и зол за рулём.
Просто в те дни, когда я подвозил тебя в университет, проклинал пробки, родителей и все живое за то, что мне приходилось тратить время на тебя, «сестренка».
Однако вслух не произношу эти слова. Зачем ее обижать? Не сомневаюсь, что она поняла бы меня, однако в глубине души держала бы обиду, но никогда не показывала ее. Закрытая, как одуванчик в ночи, но раскрывается, когда наступает рассвет. Однако мне хочется постепенно раскрыть ее самому. Так я узнал, что у нас похожий музыкальный вкус, одинаковая любовь к року и ненависть к современной музыке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вот ты понимаешь, что они лепечут? Ощущение, как будто им в рот прыснули лидокаин и заставили записывать трек! — возмущенно начинает Эльза. — Даже скримеры поют понятнее.
И я полностью солидарен с ней.
— Очень красиво, — улыбаюсь, глядя на карандашный рисунок. — Оставишь его мне?
— Зачем? — небесные глаза испуганно распахиваются в ответ на мою просьбу.
— На память. На что я буду смотреть ночью?
— Ночью ты будешь спать.
— А ты?
— А я буду штудировать конспекты, днем с тобой сижу.
И я рад, что хоть кто-то приходит ко мне и веселит, кроме родителей. Точнее, кроме отца. Он позвонил один раз, спросил, как у меня дела, и когда я рассказал о травме, ответил только: «Ясно». Вот и все сочувствие. Я уже говорил, что ему будет плевать на мою боль утраты и разочарование в жизни. Странно, что по телефону не заставил меня знакомиться с документами винодельни.
— Кстати, у «Скиндеров»[1] вышел новый альбом. Хочешь послушать? — беру со стола телефон и наушники в кейсе.
— Правда? — прозрачно-голубые глаза моментально выражают радость и предвкушение. — Как я пропустила релиз?
— Ты очень невнимательна, холодное сердце! — усмехаюсь в ответ.
— Я не холодное сердце! И вообще, что за дурацкое сравнение с мультиком? Мы совсем не похожи!
Еще как похожи, просто ты этого не замечаешь…
Эльза садится рядом со мной на кровать, втыкает один наушник в ухо. Мы вместе слушаем глубокие басы, ударные, вокал. То спокойный, то слишком резкий. Люблю такую музыку. Именно она дарит умиротворение и нереальный кайф. Чувствую, как она наполняет каждую мою клеточку, дарит драйв и мотивацию к борьбе.
Или дело не в музыке, а в компании?
«Сестренка» неожиданно кладет голову мне на плечо, что заставляет меня повернуться к ней. В ноздри проникает нежный аромат спелой клубники. Светлые волосы немного щекочут лицо, но я не поправляю их. Не хочу спугнуть умиротворение, возникшее между нами. Чувствую, как сердце начинает биться в такт музыке, как ее дыхание сливается с моим. Ее ладонь лежит рядом с моей. Мне стоит лишь дотянуться пальцем, чтобы почувствовать тепло белоснежной кожи. Она не холодная, как у вампиров или у той дурацкой принцессы из мультика. Я в этом уверен.
Она задерживает дыхание, когда я тянусь пальцем и касаюсь ее кожи. Мимолетно, почти незаметно, но я чувствую ее дрожь. Ее саму чувствую — сквозь грубые рокерские нотки. Темные ресницы, наверняка накрашенные какой-то дрянью, подрагивают, прозрачно-небесные глаза не смотрят на меня.
А я бы этого хотел…
— Привет больным! — в палату врывается звучный низкий голос Эдгара, моего друга. Я думал, он укатил с парнями на моря, а он стоит здесь, на пороге палаты. — О, ты не один.
— Я, наверное, пойду, — Эльза аккуратно встает с кровати, забирает рюкзак и мешковатый свитер и идет к двери. — Я приду завтра.
— Не задерживайся, — подмигиваю «сестренке» и замечаю легкий румянец на ее щеках. Однако насладиться этим не успеваю: она быстро покидает палату.
Пустота, возникшая в помещении, накрывает с головой. Несмотря на то что я не один, чувствую себя одиноким. Как всегда, когда она уходит домой. Пока там никого нет, наверное, ей хорошо.
Но мне без неё плохо…
Снова дурацкие мысли лезут в голову. Я не маленький мальчик, чтобы тосковать по какой-то девчонке, тем более по сводной сестре. Это бред.
— Красивая телка, — замечает Эдгар, вытаскивая меня из странных фантазий.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это моя сводная сестра, — произношу с нажимом в голосе, ощущая, как внутри все сжимается, а желание дать другу по лицу внезапно оказывается очень сильным.
— Эй, не кипятись так. И не сжимай одеяло — порвешь.
Я его сжал? Правда? Я и сам не заметил, как накатила злость. С чего это?
— Я думал, ты отшил Марину и закрутил с новой девчонкой, — ухмыляется друг.
