- Этот фильм о тебе? - его беспокойство подкупает, но в этом вопросе я давно обросла толстой кожей.
- Нет, не обо мне. Мне повезло. Фильм о тех, кому повезло меньше, - неловко встаю из-за стола, освобождая свою руку, и ощущаю мгновенное чувство потери. - Будешь чай? Я заварю. Тоже по маминому рецепту.
Сознательно меняю тему, не заботясь о том, насколько грубо это выглядит. Мне не больно, не стыдно, мне просто некомфортно говорить обо всем этом с Димой. Я не хочу, чтобы он меня жалел. Не хочу, чтобы думал что-то, что ему совсем не нужно. Да и фильм действительно не обо мне. Он о сотнях, тысячах женщин и мужчин, которые сталкиваются с принуждением любого рода: на работе, дома или в кругу так называемых друзей. В кадре меня нет. То, что я сама пережила в прошлом просто помогло мне задать правильные вопросы людям, чтоб они открылись перед объективом моей камеры.
- Тебе нужен лимон и сахар? – интересуюсь я, продолжая суетится с заваркой и чайником.
Дима удивленно поднимает глаза.
- Что ты сказала, Ника?
Повторяю свой вопрос, ощущая растущую внутри обиду. Он совсем меня не слушает! Думает о своем даже тогда, когда находится рядом.
- Без сахара, с лимоном, - просит он.
Я ставлю перед ним кружку, достаю бисквиты, довольствуясь повисшей над столом тишиной, пью чай. На Диму не смотрю, но чувствую его изучающий взгляд на себе. Не мешаю ему, стараясь не подать вида, что заметила его пристальное внимание. О чем он думает, когда разглядывает меня так пристально?
- Мы сможем забрать мою машину? - спрашиваю я, отправляя в рот кусочек пирожного.
Дима бросает взгляд на часы на запястье.
- Можем съездить прямо сейчас. Потом мне нужно будет уехать.
Конечно, ему нужно будет уехать, думаю с тоской. Его ждет неведомая Даша, с которой он проведет свой субботний вечер.
- Хорошо, - от досады я готова топать ногами, но сохраняю видимую невозмутимость. - Тогда уберу со стола и...
- Ты достаточно поработала, - категорично перебивает он, вставая со стула. - Я в состоянии прибраться здесь. Иди переодевайся. Через пятнадцать минут можем выезжать.
Не решаю протестовать, хотя в голове вертится мысль остаться и максимально растянуть уборку, чтобы Платов дольше оставался дома. Но что я этим добьюсь? Он ведь может уехать, а моя машина так и будет стоять на парковке у клуба. Поэтому я киваю и ухожу из кухни.
Я не имею на это никакого права, но не желаю, чтобы Дима уезжал.
14
Дима
Больше часа прошло с тех пор, как Ника рассказала мне о своей дипломной работе, а я все еще не могу прийти в себя. Такой парадокс: ведь то, что случилось с ней пять лет назад никогда не было для меня тайной, и все же, на этот раз я воспринял саму мысль о том, какой опасности она подвергалась, с совершенно новой для себя опустошающей яростью.
«Мне повезло», - призналась она.
Что было бы, если бы мы с Кириллом тогда опоздали?
Я очень хорошо помню тот день: слепое отчаяние друга, судорожные попытки выяснить что-то новое о местоположении Ники, бесцельные поиски по ее одноклассникам и знакомым, бесконечные разговоры с полицией, ощущение собственной беспомощности и страх, от которого внутри все леденеет.
К концу дня у нас не было никаких зацепок, но нам помог счастливый случай. Таксист, у которого Самохин угнал машину, оставил в бардачке второй телефон. Несмотря на то, что к моменту старта поисков он разрядился, нам удалось отследить его последнее местонахождение - старые гаражи на окраине Москвы, за которыми не было ничего кроме густой лесополосы. Я старательно отгонял от себя дурные мысли и не позволял погрязнуть в них другу, но мы оба понимали, что нахождение Ники в подобном месте не сулило нам ничего хорошего.
Чтобы добраться до места нам потребовалось почти два часа, но стоило лишь свернуть на разбитую грунтовку и проехать пятьдесят метров, как мы заметили угнанное такси. Оно стояло на обочине, рядом с кирпичным гаражом с прогнившими воротами - Самохин был настолько самонадеян, что даже не закрыл их.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда я увидел хрупкую фигуру Ники, привязанную к стулу, то испытал мгновенное облегчение и злость, равной по силе которой до этих пор не испытывал. Пока Кирилл превращал в мясо обидчика сестры, я рванулся к девочке. Опустился перед ней на колени, вгляделся в бледное лицо.
Ее голова подвисла на тонкой шее, глаза были закрыты, щеку пересекала огромная ссадина, нижняя губа опухла и в уголке рта запеклась кровь. Розовая толстовка тоже была вся в крови.
Выругавшись сквозь зубы, бережно приподнял ее за подбородок.
- Ника, - позвал тихо, но твердо.
Ее ресницы дрогнули, веки приподнялись. Она явно пребывала в шоке. Смотрела на меня огромными голубыми глазами, опухшими от слез, но словно не видела.
- Ты пришел за мной, - прошептала она, делая попытку улыбнуться, но тут же поморщилась от боли.
Убедившись, что девочка в сознании, осторожно развязал ей ноги и руки, растирая онемевшие конечности, развел в сторону разрезанные куски толстовки, и только удостоверившись, что рана на груди не столь глубокая, как я опасался, стянул с себя спортивную куртку и укутал в нее Нику.
В прогнившем, провонявшем сыростью гараже раздавались стоны избитого Самохина. Где-то вдали уже звучали сирены полицейских машин. Я заставил Кирилла бросить мудака и двигаться к выходу, взял на руки Нику, отметив как доверчиво она прильнула к моей груди, и понес в свою машину.
После этого дня по ночам меня долго мучали кошмары. Не могу даже представить, через что пришлось пройти Нике и чего стоило для нее после этого случая не растерять веру в людей и способность улыбаться. Ведь улыбка у нее всегда была особенно чарующей.
Настойчивый автомобильный гудок выводит меня из глубокой задумчивости и возвращает к реальности, в которой я за рулем. Горит зеленый свет светофора. В соседнем ряду активно двигаются машины, только я торможу. Выжимаю газ и трогаюсь с места, стараясь не выпустить из поля зрения синий Mini, за рулем которого сидит Ника.
До паркинга в моем доме она доезжает первая. Ставит машину на гостевое место и, не дожидаясь пока я припаркуюсь, идет к лифтам. Догоняю ее, едва успевая проскочить между закрывающимися створками.
- Забыла меня подождать? - интересуюсь насмешливо.
Но на самом деле, мне совсем не смешно. По какой-то одной ей известной причине Ника злится на меня с тех пор, как мы вышли из квартиры час назад. Впрочем, может быть, это началось даже раньше, когда я предложил поехать за ее машиной не медля, попутно ставя ее в известность о том, что вечером меня ждут дела.
Ника бросает на меня равнодушный взгляд и скрещивает тонкие руки на груди, подчеркивая ее деликатную округлость. Лифт начинает медленно ползти вверх.
- Нет, не забыла, - недовольно бурчит она.
- Почему не подождала? - с нажимом спрашиваю я.
- Кто тебя знает, - она дергает плечом. - Может, ты сразу поедешь по своим делам.
- Я чем-то обидел тебя?
- Разве такое возможно? - язвительно бросает она, демонстративно отворачиваясь от меня.
Лифт останавливается на моем этаже. Ника тут же, даже не глядя на меня, выскакивает на лестничную клетку и двигается в сторону квартиры.
Что на нее нашло? За приготовлением борща она была куда более сговорчивой.
Тут меня прошибает холодный пот. Что если она заметила мое возбуждение? Может быть, это ее разозлило? Или даже вызвало отвращение? Нет, это исключено. Она ведь на меня почти не смотрела. И потом, когда мы сидели за столом, была вполне дружелюбной.
Иду следом, даю Нике возможность открыть квартиру дубликатом ключа, который я вручил ей утром, но не позволяю скрыться в своей комнате: настигаю ее за порогом, хватаю за руку и дергаю на себя.
- Постой, - говорю подчеркнуто спокойно. – Не расскажешь, что произошло?
- Отпусти! – Ника сердито дергается, но я держу крепко.
- Отпущу, как только скажешь, что случилось.
