раздел так и назывался: «К атомной бомбе нет короткого пути». Ниже давалось пояснение: «Чтобы победить атом, русская техника должна быть на уровне американской техники». А какова она, эта американская техника, показывалось в последующих главах с красноречивыми названиями: «Завод-гигант», «Чудо механики и химии», «Использовались все ресурсы Америки», «Потребовалась новая автоматическая аппаратура», «Мы превзошли алхимиков», «Фантастические мощности», «Подъемный кран, который думает…».
«Все это только запевка, — подумал Кирилл Иванович, — главное, разумеется, впереди».
И это главное действительно высказывалось во второй части публикации, названной: «Россия готова к войне — но не атомной».
Читая аргументы в доказательство нашей «неспособности создать атомную технику», Кирилл Иванович загибал пальцы:
…«Отрасли советской промышленности, производящие точные приборы, мало развиты… Со временем Россия, конечно, сможет повысить количество и улучшить качество продукции своих заводов точных приборов. Но на это потребуется много времени»…
…«Россия будет иметь затруднения в получении достаточного количества урана…»
…«Проблема снабжения электроэнергией…»
…«Объем русских научно-исследовательских работ уменьшился…»
…«Русская промышленность перегружена работами по восстановлению…»
«Решающий вопрос — когда? В этом месте авторы прямо выходят из себя», — подумал Щелкин и подчеркнул прогноз: «В России бомба будет через 6 лет, считая с настоящего момента. Это значит — не раньше 1954 года».
Курчатов вернулся, когда Кирилл Иванович уже прочел статью, и положил перед ним текст, напечатанный на машинке.
— Предисловие к брошюре, в которой будет напечатан у нас перевод этого выступления американского журнала.
Предисловие давало достойную отповедь предсказателям.
«Авторы пророчествуют, — говорилось в нем, — что советская промышленность, хотя и занимает, по их собственному признанию, второе место в мире, все же не может рассчитывать на сооружение в ближайшее время атомных предприятий… Утверждая… что Советский Союз отстал в этом отношении от Америки в среднем на 22 года, авторы делают отсюда вывод, что СССР может создать атомное оружие никак не ранее 1954 г.
Эти утверждения рассчитаны на незнакомство американского читателя с фактами».
Очень понравился Щелкину конец предисловия: «Совершенно бесспорно, что практическое решение задачи использования атомной энергии — дело исключительно трудное и сложное по своей новизне. Ясно, что эта задача не может быть решена без большого напряжения сил людей нашей науки и техники, сил всего советского народа. Но советские люди неоднократно доказывали на деле, что они умеют справляться с трудностями.
Лучшим судьей в таких случаях является сама жизнь. Пусть «пророки» гадают на кофейной гуще, в каком году Россия будет иметь атомную бомбу.
Поживем — увидим!»
— Однако хватит просвещаться, — сказал Курчатов, заметив, что Щелкин дочитал предисловие. — На все это можно ответить просто словами Толстого: «Важно не то место, которое мы занимаем, а то направление, в котором движемся». Перейдем к делу.
Он жестом пригласил Щелкина к столу и развернул схему с большими окружностями в центре.
— Посмотри, что теоретики предлагают. Недурной вариантик. А?
Когда Курчатов встал во главе урановой проблемы, он сформулировал три направления будущей великой работы: 1) измерение ядерных констант урана и замедлителя; 2) создание теории реактора и 3) макроскопические опыты с решетками урана и замедлителя.
Надо было в кратчайшее время сконструировать и запустить совершенно незнакомую, принципиально новую установку — атомный котел. Курчатов выбрал наиболее трудное направление, избрав урано-графитовую систему. Но именно оно оказалось технически самым перспективным.
Это была титаническая работа. Требовалась невиданная чистота урана и графита. Перед конструкторами вставали сотни совершенно головоломных технических задач, работа велась круглосуточно. Но в самое кратчайшее время котел был спроектирован и запущен.
Реактор не раз перебирали. Проделывались многочисленные опыты. Многие из них были опасными. Очень опасными. И тут снова сказалась интуиция великого ученого. Сколько раз он предугадывал результаты сложнейших теоретических расчетов! И вот наконец настал знаменательный день, когда в присутствии представителей Советского правительства Игорь Васильевич Курчатов сам запустил первый в Европе атомный реактор.
Пуск первого реактора, его успешная работа позволили Советскому правительству уже осенью 1947 года на весь мир заявить, что секрета атомной бомбы не существует. К этому заявлению на Западе отнеслись недоверчиво, особенно за океаном. Научные авторитеты Э. Ферми, Р. Оппенгеймер и другие утверждали: на создание атомного оружия Советскому Союзу потребуется не меньше 10 лет. А генералы называли и более далекую цифру — 20 лет.
Советский народ, его выдающиеся ученые, инженеры, производственники были полны решимости перечеркнуть все эти расчеты. И. В. Курчатов решительно проводил в жизнь программу смелых научных исследований.
На разгадку тайн атома партия направила лучшие научные силы. Это был наиболее героический период в развитии атомного дела, ибо от решения атомной проблемы во многом зависела жизнь государства, жизнь советского народа. В поход за энергией атома двинулись и многоопытные геологи с приборами, настроенными на уран, и самые изощренные технологи, которым предстояло совершить революцию в процессах производства, чтобы обеспечить выпуск в массовых масштабах веществ, получавшихся до тех пор лишь в лабораториях. В походе были химики, физики, электронщики, металлурги, а рядом с ними проектировщики и строители.
Успех дела в значительной степени обеспечивало руководство им Игоря Васильевича Курчатова, который смело брал на себя всю полноту ответственности за гигантские затраты, указывал важнейшие направления, на которых надо сосредоточить максимальные усилия. Он был великий стратег науки. Великий ученый, патриот, организатор.
С самого начала работы Щелкина поразило, как бесконечно верил Игорь Васильевич в то, что делает. Пресловутый научный скепсис Игорь Васильевич отметал полностью. Более того, он создавал большие установки зачастую при весьма скромных теоретических и экспериментальных предпосылках.
С каждым днем Щелкин все отчетливее понимал стиль работы Игоря Васильевича, знаменитый курчатовский стиль. Прежде всего Курчатов требовал от сотрудников умения отделить главное от второстепенного, внести ясность в запутанные вопросы, отсеять «зерно от половы»: «Где физический смысл? Укрылись за формулами и довольны», «Эмпирически решаете, на брюхе ползаете», «Постой, что-то слишком научно говоришь. Мы сейчас сообразим по-простому, по-рабоче-крестьянски». И тут же появлялось поистине четкое и ясное объяснение. Однако особенно поражало Щелкина в Курчатове его умение «заразить» своих сотрудников одержимостью, творчеством. Творческого отношения к делу он требовал от каждого, независимо от занимаемой должности и звания.
Не раз наблюдал Кирилл Иванович такие сцены. Приходит Курчатов в одну из многочисленных своих лабораторий и предлагает доложить о состоянии дел не начальнику, а рядовому исполнителю: «Пусть докладывают ребята, посмотрим, как они понимают свою задачу!»
Он был руководителем, по существу самым главным участником множества научных работ, но никогда не ставил свою подпись под соответствующими отчетами и статьями. Щелкин, как и другие сотрудники, не слышал от Курчатова выспренних фраз о молодежи и научной смене. Но он знал: Игорь Васильевич никогда не забывает молодых соратников и учеников.
Громадные трудности создания
