Это был Ларри Гарбер, один из его прихожан. Движимый религиозным рвением и потребностью в самобичевании, по вечерам он на общественных началах работал над проектом будущей церкви Святого Иосифа в Норт-Форке.
— Святой отец, — сказал он. — Я понимаю, что звоню очень поздно. Мне неловко беспокоить вас в такое время, но у меня возникли кое-какие вопросы. Не могли бы вы уделить мне минутку?
— Я всегда к вашим услугам, — ответил отец Коллинз. — Кроме того, еще только половина десятого.
— Так вот, помните, мы говорили про алтарную часть? Вы что-нибудь решили? И насчет трех вариантов размеров ризницы, которые я показывал вам на прошлой неделе. Вы готовы это обсудить? И немного поговорить насчет потолка.
— Хорошо, что вы позвонили, — сказал отец Коллинз. — Давайте начнем с ризницы. Я много об этом думал.
«Бог не осудит меня за ложь во спасение», — подумал он. На самом деле сейчас ему меньше всего хотелось обсуждать гипотетическую ризницу. Собственно говоря, гипотетической была вся будущая церковь — денег на ее строительство не было. Спад деловой активности в городе и безразличие епархии к приходу в Норт-Форке не позволяли надеяться, что положение изменится. Идея новой церкви возникла года за два до появления в городке отца Коллинза. В данный момент общая сумма средств, которые предполагалось пустить на строительство, составляла семнадцать тысяч долларов, при трех с половиной процентах годовых. Вся эта затея представлялась отцу Коллинзу пустым и бесплодным времяпрепровождением. Бесконечная возня с чертежами, бессмысленные разговоры о том, в какую сторону будут открываться двери и каким лаком покрыть петли, казались ему игрой, наподобие детского конструктора, и он не понимал, как архитектор может тратить время на подобные вещи, так же, как не понимал, как можно поклоняться сатане. Его «работа» над планами новой церкви была чистой воды спектаклем. Правда, неожиданно обнаружилось, что она оказывала на него чрезвычайно благотворное влияние, не хуже резьбы по дереву или изготовления моделей судов. И все же в этой игре было что-то тоскливое и зловещее, как в затяжной осаде. Он не делал ничего по-настоящему значимого, и это вызывало у него страх, с которым не справился бы и Кьеркегор.
— Что касается ризницы, — сказал он Ларри Гарберу, — я предпочел бы второй вариант. Мне кажется, он лучше всего позволяет распорядиться пространством. От кабинета я готов отказаться. Третий вариант — это чересчур. Я потеряю нишу, где мог бы хранить бумаги. Поэтому лучше вернуться к прежнему варианту.
Они несли подобный вздор минут десять, после чего Ларри Гарбер осторожно спросил, дошли ли до отца Коллинза слухи о девушке, которая утверждает, что видела Деву Марию.
— Да, — сказал священник. — Я о ней слышал.
— И каково ваше мнение?
— Как вы сами сказали, это всего лишь слухи.
— И что же вы слышали?
— Разное.
— Насколько я понял, она из грибников.
— Да, вроде бы. Поживем — увидим.
— Похоже, она немножко того. Ненормальная.
— Ненормальная, — повторил отец Коллинз. — Все святые были ненормальными. Святая Тереза Авильская и святой Иоанн Креста. Святого Франциска Ассизского тоже считали ненормальным.
— Верно.
— В ближайшее время нам надо обговорить дренаж фундамента.
— Сначала мне надо переговорить с инженером. Я его потороплю.
— Спешить некуда, — сказал отец Коллинз. — Да благословит Господь ваш труд, Ларри. Бог в помощь.
Повесив трубку, он бросил газету на пол и стал рыться в книжном шкафу, ища что-нибудь, имеющее отношение к явлениям Богородицы. Не найдя ничего подходящего, он вымыл оставшуюся посуду и, не раздеваясь, улегся в постель. С волнующей ясностью он вспомнил болезненную красоту девушки и ее слова: «Не так уж я чиста и невинна»; потом ему вспомнились минуты блаженства с рыжей девчонкой на пароме, плывущем на Аляску. Мало-помалу эти образы потускнели, фантазии улеглись, и он вспомнил, что его мать состояла в обществе Помощников Девы Марии и платила там членские взносы, а кроме того, поддерживала Легион Девы Марии, хранила в альбоме фотографии Лурда и ездила поклониться Пресвятой Деве в Скоттсдэйл, благо одновременно там проводился съезд планеристов. Тогда он учился в семинарии, и она прислала ему открытку с видом Аризоны и изображением Девы Марии, похожей на куклу Барби: «Ужасно жарко, очень сухо, кругом красные скалы. От здешней воды у отца расстроился желудок, но в конце концов я уговорила его принять лекарство. Съезд прошел успешно, мы полюбовались потрясающим закатом в Большом каньоне, а потом приехали сюда, к Пресвятой Деве в Скоттсдэйл, и эта поездка, по правде сказать, нас несколько разочаровала. Ждем тебя в День труда. Горжусь тобой. Папа тоже. Мама».
Теперь она не посылала ему открыток. Недавно его мать открыла для себя компьютер и втянула его в обмен мгновенными сообщениями, из-за чего ему приходилось, преодолевая отвращение, выходить в сеть. Она донимала его непрестанными расспросами. Он отвечал ей нехотя, уступая ее настойчивости. «Когда ты приедешь домой?» — «Мне кажется, я и так дома». — «Ты знаешь, о чем я». — «Когда будет время, наверное не раньше 2013 года». — «У твоего отца скоро день рождения». — «Папа стареет — его это удручает?» — «Твой отец никогда не унывает». — «А жаль. Ему бы это не повредило».
Он внес в список контактов своих сестер. «Прости меня, отец, ибо я согрешила», — нечто в таком роде нет-нет да и появлялось у него на экране. Еще что новенького? «Я сплю с любовником моего любовника. Скажи, как смотрит на это Господь?» — «При случае я спрошу Его об этом, но мне не хочется докучать Ему подробностями твоей сексуальной жизни». — «Еще я сплю с черным лабрадором моего соседа». — «Это жестокое обращение с животными». — «Лучше, чем ничего».
Или: «Ну, сколько лесорубов ты наставил на путь истинный на этой неделе?» — «Я сбился со счета». — «Хочу приехать к тебе в гости». — «Только не напяливай туфли на платформе». — «А что мне можно надеть?» — «Лучше ничего». — «В вашем городе висят плакаты „Въезд в одежде воспрещен“?» — «Нет, в нашем городе висят плакаты „Тебе здесь делать нечего“». — «Обожаю такие места. Земля прежде всего — другие планеты мы вырубим позже». — «Ну, хм… так как у тебя дела?» — «Обними лесоруба и забудь про лес». — «По-моему, у тебя все прекрасно». — «Обожаю пятнистых сов — особенно жареных»[6].
Или: «Вот уже почти год, как ты стал священником». — «Ты умеешь пользоваться календарем». — «Не жалеешь, что нельзя покурить травку?» — «Все о чем-то жалеют». — «Кроме матери Терезы». — «Мать Тереза не курила травку». — «Тебе наверняка недостает блуда». — «Блуд — штука соблазнительная». — «Сатана не дремлет, отец Коллинз». — «По правде сказать, я ищу не блуда, но смысла». — «В блуде — бездна смысла». — «Пока им занимаешься — да, но потом на душе становится гадко». — «Какой ты зануда, отец». — «Такая уж у меня работа, сестренка». — «Можно считать, что тебе дали годичный испытательный срок?» — «Мне не обязательно ждать целый год». — «Господи Иисусе! Так уволься».
Уволиться? Он приехал в Норт-Форк в ноябре прошлого года и обнаружил, что его паству составляют двадцать семь семей, и половина прихожан — безработные. Двадцать семей регулярно посещали мессу — сорок-пятьдесят человек, по большей части с тевтонскими или англо-саксонскими именами, такими как Гобль или Пендергаст. Примерно половина из них регулярно приходили на исповедь, которую он проводил три раза в неделю: «Я выпил, а потом увидел, что моя дочь припрятала упаковку пива. Тогда я схватил ее и хорошенько тряханул»; «Я не могу без этих таблеток, поэтому я пробралась в больницу и украла их»; «Я стянул в магазине бифштекс. Подошел и потихоньку спрятал его в карман»; «Я соврал во время проверки технологии приготовления пищи»; «Я торчал в баре почти до закрытия, дождался, когда она на минутку отлучилась, схватил бутылку и сунул ее под пальто». Или: «Я залил себе полный бак бензина, но не заплатил и не оставил записки»; «Я не кончила, хотя и была близка к тому, но не призналась мужу»; «Сначала я взяла на работе несколько скрепок, а потом это превратилось в настоящее наваждение, я просто не могла остановиться. И еще я воровала мыло и бумагу в туалете». Или: «Вчера ночью я взломал ворота Управления лесной охраны»; «Я взял бензопилу, что лежала за магазином Пита, и не вернул ее»; «Я пошел охотиться на лося, но охота была неудачной, и от досады я подстрелил соседскую кошку».
Среди прихожан была женщина, одержимая мыслью заняться сексом с лучшим другом ее сына-подростка. Была девочка, которая живо интересовалась противозачаточными средствами, поскольку ее осаждали ухажеры, которым не терпелось лишить ее девственности. Был мужчина, женатый вторым браком, который, удивляясь сам себе, продолжал спать с первой женой. Была кассирша из бакалейного магазина, которая терзалась, что не поддерживает отношения с матерью — та умирала в Алабаме от болезни почек. Был разведенный мужчина, которого ненавидела дочь, разведенная женщина, которую ненавидел сын, бывший агент по продаже запчастей для автомашин, который ненавидел всех и каждого. Наконец, была семья Тома Кросса. Девочка лет четырнадцати всегда сидела с матерью в первом ряду, а сам Том Кросс норовил сесть подальше. Эта семья была тревожным напоминанием о капризной и непостижимой воле Божьей. С ними случилось худшее из несчастий: их сын, парень девятнадцати лет, был парализован. Чтобы помочь семье Кросс, был создан специальный комитет, и его члены считали своим долгом комментировать происходящее, подобно хору в греческой драме. «Будьте готовы к тому, — написала его председательница отцу Коллинзу за неделю до его прибытия в Норт-Форк, — что одна из семей пребывает в полном смятении. Ее члены, как никто, нуждаются в вашем духовном наставничестве. Возможно, вас направили сюда именно ради них».
