Когда полку Германа был отдан приказ наступать, у него наконец появился шанс схлестнуться с врагом лицом к лицу. Однако несколько легких стычек спустя судьба преподнесла ему жестокий сюрприз: он был выведен из строя острым приступом ревматического артрита. Болезнь, однако, в дальнейшем сослужила хорошую службу Герману, как бы он, наверное, ни был в тот раз раздосадован. Именно она привела его на лечение во Фрайбург, и именно здесь он познакомился с Бруно Лерцером, молодым кандидатом в ряды Luftstreitkräfte (военно-воздушных сил). Лерцер позвал его на свой “Альбатрос B990” в качестве наблюдателя, и во время одного из разведывательных полетов над Верденом Герингу удалось сделать бесценные точные снимки французской батареи на Кот-де-Талу. За эти фото 25 марта 1915 года его удостоили Железного креста 1-го класса и дали возможность учиться на летчика.[41] В конечном счете летные курсы и сделали из него знаменитость Первой мировой, аса-истребителя, в свою очередь обеспечив через несколько лет восхождение его политической звезды.
В 1916 году самолет Германа сбили, ему пришлось провести год в безделье, с нетерпением ожидая восстановления на службе. В феврале 1917 года ему позволили сесть за штурвал в составе Jagdstaffel 16 (эскадрильи истребителей). Облаченный в железную броню, он наконец превратился в тевтонского рыцаря своей детской мечты. В воздухе Герман оказался столь же прирожденным охотником, как когда-то в лесах и горах вокруг Маутерндорфа или Фельденштайна. К июню 1918 года на его счету был двадцать один сбитый самолет. За это он получил награду, которая обеспечила бы его бесплатным пивом в любой немецкой пивной и обожанием любой юной фройляйн: Pour le Mérite.
Герман внезапно попал в орбиту всенемецкой славы. Его лицо смотрело с первых страниц газет и журнальных обложек. Его портрет передавался друг другу детьми, которые собирали карточки с асами Первой мировой. Он был героем, редким проблеском надежды для немецкого народа. Взлет Германа к славе теперь напоминал восхождение самого грозного и уважаемого пилота в мире, барона Манфреда Альбрехта фон Рихтгофена – Красного Барона.
21 апреля 1918 года неуязвимый до тех пор Красный Барон был сбит огнем ПВО[42].[43] Его наследником стал Вильгельм Райнхард, но удержаться на вершине надолго ему не удалось. Он сорвался оттуда после рокового испытательного полета на новом “Альбатросе”, том самом, на котором Герман отлетал за минуты до этого. 8 июля 1918 года судьбе было угодно, чтобы “№ 178–654,8.7.18 обер-лейтенанта Германа Геринга” назначили командиром бывшего эскадрильи Красного Барона.[44]
* * *
14 апреля 1945 года Королевские ВВС нанесли младшему брату Берлина Потсдаму один из своих самых знаменитых визитов. После себя они оставили глубокий след не только в потсдамском ландшафте, но и в немецкой военной истории, ибо кроме прочих зданий в бетонных руинах остался лежать немецкий Heeresarchiv (Военный архив) – массив военных документов, собиравшийся на протяжении столетий, и в том числе, что важно для меня, тоненькое личное дело Альберта Геринга. Сегодня единственное свидетельство участия Альберта в войне – это его военно-медицинское досье в архиве Landesamt für Gesundheit und Soziales (Ведомство по делам здравоохранения и социального обеспечения) в Берлине, где зафиксированы точные даты его призыва, увольнения, военные ранения, а также его второе имя, Гюнтер, которое до тех пор почему-то нигде не отмечается.
Военное досье Альберта начинается 2 августа 1914 года в баварском призывном пункте, куда он пришел отдать себя в руки кайзера и отечества – намерение, унаследованное им по крови, но, наверное, отсутствовавшее в его сердце. Его приписали к баварской 6-й резервной дивизии в качестве инженера связи, или, как их тогда называли, в качестве Pionier.
Эта служба не шла ни в какое сравнение с позицией его прославленного брата, однако она была принципиально важна, особенно для оперативного разворачивания войск по плану Шлиффена. По каждому занятому метру территории должен был пролегать метр кабеля, и перерыв в этом процессе означал потерю наступательного момента. Без точной и быстро передаваемой информации о статусе передней линии план Шлиффена мог с легкостью провалиться. Даже когда этот план под конец завяз в грязи окопной войны, роль связиста не потеряла своей значимости. Надежное распространение информации между фронтом и военачальниками в их замке в глубоком тылу могла привести к срыву вражеской атаки или повлиять на то, успешно ли будет собственное наступление.
Соответственно, коммуникации были первоочередной целью ударов противника. На Альберте лежала ответственность за упреждающие меры: например, закопать кабель на двухметровую глубину, чтобы уберечь от поражения, и быстро восстановить те участки, которые спасти не удалось. Последнее означало, что Альберту приходилось под ударами чужой артиллерии сновать в поисках разрывов и быстро восстанавливать связь, прячась от снайперского огня. Эта работа была настолько рискованной, что Альберт провел большую часть военного времени на госпитальной койке.
Pionier Альберт Геринг получил свое первое ранение во время первого сражения при Ипре и 14 ноября 1914 года был отослан с фронта в военный госпиталь в Дортмунде. Чуть больше двух недель спустя его отправили восвояси – буквально, поскольку теперь его поместили в недавно переоборудованном под госпиталь Фельденштайнском замке. После выздоровления посреди королевского великолепия, знакомого с детства, он вернулся на западный фронт, скорее всего, куда-то на линию Гинденбурга во Фландрии. Там, в грязных траншеях с их крысами, вшами и переносимой ими окопной лихорадкой, Альберт пережил зимние морозы, весеннюю слякоть и никогда не отступающий страх близкой смерти, пока чуть было сам с ней не повстречался. Принимая участие в последнем отчаянном наступлении Людендорфа весной 1918 года, он получил пулю в живот.
Теперь уже 1-й лейтенант и командир подразделения связи 103-й баварской дивизии, он снова угодил в бедлам, который представлял из себя любой лазарет Первой мировой. 27 июля его временно поместили в госпиталь в городке Монтиньи-ан-Остреван во французской области Нор – Па-де-Кале, а затем перебросили в другой, в городке Перювельз в бельгийской провинции Эно. Война уже почти закончилась, когда 15 августа 1918 года Альберт с недолеченной раной вернулся в Мюнхен, имея при себе бумаги об увольнении из армии.[45]
Сегодня весь этот хаос Первой мировой войны кажется таким далеким и непостижимо жестоким, что нам трудно почувствовать на себе боль и трагедию, которые пришлось пережить Альберту или любому другому ее солдату. У меня дома то, что мы могли знать и понимать, было связано максимум с рассказами, дошедшими до нас от прадедов, которые проливали кровь за страну и всю империю на берегах Галлиполи и в окопах Франции. Самым близким свидетельством этой далекой войны была история нашего двоюродного прадеда Леса и его портрета. До сих пор этот портрет висит у нас в гостиной. На нем двадцатилетний солдат с моложавым лицом, гордый своей новой формой цвета хаки, в нетерпении ожидающий скорого отплытия за “приключениями” в устье Соммы. Портрет оставался в нашем доме все время войны – все время, пока прадед ждал в очереди сигнального свистка, пока его осыпали снаряды на ничейной территории и косила шрапнель, пока его забрасывали на корабль, идущий в Англию, и оставляли умирать от раны в животе, после которой он выжил только чудом. Его портрет продолжал висеть, пока он в возрасте восьмидесяти лет больше не смог переносить память о войне и не снял его. В ту же ночь он скончался во сне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
