Сегодня весь этот хаос Первой мировой войны кажется таким далеким и непостижимо жестоким, что нам трудно почувствовать на себе боль и трагедию, которые пришлось пережить Альберту или любому другому ее солдату. У меня дома то, что мы могли знать и понимать, было связано максимум с рассказами, дошедшими до нас от прадедов, которые проливали кровь за страну и всю империю на берегах Галлиполи и в окопах Франции. Самым близким свидетельством этой далекой войны была история нашего двоюродного прадеда Леса и его портрета. До сих пор этот портрет висит у нас в гостиной. На нем двадцатилетний солдат с моложавым лицом, гордый своей новой формой цвета хаки, в нетерпении ожидающий скорого отплытия за “приключениями” в устье Соммы. Портрет оставался в нашем доме все время войны – все время, пока прадед ждал в очереди сигнального свистка, пока его осыпали снаряды на ничейной территории и косила шрапнель, пока его забрасывали на корабль, идущий в Англию, и оставляли умирать от раны в животе, после которой он выжил только чудом. Его портрет продолжал висеть, пока он в возрасте восьмидесяти лет больше не смог переносить память о войне и не снял его. В ту же ночь он скончался во сне.
Пулевое ранение в живот почему-то не обеспечило Альберту такого же места в фольклоре семьи Герингов, как подвиги Германа, хотя то же самое, тот же самый общий ад перенесли миллионы мужчин по обе стороны фронта. Все они могли бы понять, что означало для Альберта пережить эту убийственную войну, которая унесла двадцать миллионов жизней. Как и с двоюродным прадедом Лесом, война и ранение преследовали Альберта до самого конца.
* * *
Война принесла тяжелый физический ущерб всем, кого задела, военным и гражданским, но она так же глубоко тронула их умы и сердца, особенно побежденных. Когда в бесславный день 28 июня 1919 года был подписан бесславный документ, Герман, из двух братьев истинный солдат, монархист и патриот, рухнул на землю, как будто Версальский договор был последним залпом пушек Антанты. Его сердце, его гордость были растоптаны. Он находился на чужой земле, он принадлежал к команде проигравших. Его любимого кайзера сменили погрязшие в сварах либералы и промышленники. Теперь он был не герой войны, а неизвестно кто без армии и без дома. Он чувствовал себя преданным. Это умонастроение определило всю его оставшуюся жизнь и подтолкнуло его к человеку, который, как он стал считать, знал ответы на все вопросы, – Адольфу Гитлеру.
Наоборот, Альберт, гражданский по призванию, должен был быть счастлив, что война окончена и можно продолжать жить. Чтобы облегчить себе этот переход, летом 1919 года он поступил в вуз – тот, который сейчас носит название Мюнхенского технического университета. Пока его братец дрался с большевиками и планировал путч с боевиками фрайкора, Альберт на восемь семестров погрузился в изучение машиностроения.
Но даже Альберт, никогда не интересовавшийся политикой, не мог избежать политических страстей той поры. В его университете не меньше, чем на улицах Берлина или в мюнхенских пивных, звучали голоса противников Веймарской республики, Версальского договора – голоса будущих национал-социалистов. Генрих Гиммлер, будущий главный преследователь Альберта, посещал тот же самый вуз в те же самые годы. Гиммлер изучал агрономию, активно участвовал в деятельности студенческих братств – питомнике растущего студенческого националистического движения. Альберт явно догадывался, в какую сторону движутся его соотечественники с его братом во главе.
Однако эти мысли были не главной его заботой в то время. Пока что он занимал себя другим – покорением женских сердец. Как и его крестного Эпенштайна, в молодости Альберта привлекали особы королевской крови, женщины, в фамилии которых имелось аристократическое “фон”. 16 марта 1921 года он женился на двадцатиоднолетней Мари фон Аммон.
* * *
“Er commt gleich”, – гремит голос фрау Хоэнзинн через домофон. Герр Хоэнзинн и его незабвенные очки в стальной оправе встречают нас у порога. Мы идем по коридору, заставленному санками, рождественскими украшениями, с пугающе огромным деревянным распятием и в конце концов оказываемся на винтовой лестнице, ведущей на кухню, где царит аромат свежеиспеченного Lebkuchen (пряника) – в Австрии и Германии это запах Рождества. Хоэнзинн убирает с кухонного стола промышленных размеров швейную машинку и жестом приглашает садиться напротив него.
Посмеявшись над нашим чисто случайным знакомством и обсудив предшествующий неудачный визит в замок, он начинает рассказывать нам кое-что об Эпенштайне. Оказывается, реконструкция Маутерндорфского замка заняла совсем немного времени. Мы интересуемся почему. “Потому что у него было столько денег”, – сразу переходит к сути дела Хоэнзинн. Он говорит, что Эпенштайна не слишком хорошо знали в Маутерндорфе, поскольку тот проводил почти все время в Берлине. Однако с деньгами его они были хорошо знакомы – эти деньги, как и в случае с Германом, обеспечили ему славу среди горожан. Например, было известно, что на его средства был выстроен местный детский сад. Я упоминаю слухи о том, что Эпенштайн был настоящим отцом Альберта, и Хоэнзинн отвечает: “Все слухи! Кое-кто говорит, что Альберт был сыном Эпенштайна. Болтовня, которую никто не может проверить. Обыкновенные сплетни, по-моему”. Он объясняет, как эти сплетни обычно распространяются – пожилыми дамами, которые встречаются в супермаркетах и церкви, – и его разбирает смех.
Речь заходит о Германе. Герр Хоэнзинн описывает городские шествия, помпезные и роскошные, – как раз под стать такому человеку, как Герман Геринг. Каждый раз, когда любимый питомец Маутерндорфа прибывал в город, его кортеж встречали толпы горожан с детьми, которые кидали букеты в его открытый “мерседес-бенц”. В один из визитов, по словам Хоэнзинна, Герман получил не только цветы.
Как и в Англии во время войны, у нацистского правительства имелась программа эвакуации детей, Kinderlandverschickung (KLV). Она предусматривала, что городские семьи, которые жили под постоянной угрозой бомбежки, могли посылать детей жить в сельских семьях. Хоэнзинны как раз участвовали в такой программе: они приютили у себя девочку из подвергавшейся постоянным налетам Рейнской области. Девочка оказалась, мягко говоря, непослушной. Показывая на балкон за оконным стеклом, Хоэнзинн рассказывает, что у нее вместе с его старшей сестрой была любимая игра: поливать водой – или вообще бросать что попадется под руку – на прохожих внизу. Как-то раз под балконом проезжал Герман Геринг со всей своей свитой, и девочки устроили водяную бомбардировку его открытого “мерседеса”. У Хоэнзинна, который рассказывает эту историю, округляются глаза и рот, как будто он переживает все заново и не может поверить в то, что происходит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
