Вернувшись в квартиру, запер дверь на оба замка, потом разделся, хотел лечь, но о чем-то вспомнил, снял со стен фотографии, сложил в пакет, спрятал в бельевой шкаф, открыл окно и проветрил комнату. Затем выключил повсюду свет, лег в постель, укрылся с головой одеялом, попробовал заплакать и не смог.
И тут в дверь позвонили. Это был разносчик телеграмм и ему хотелось выпить.
* * *
…Зверев вышел из метро на «Балтийской». Автобус шестьдесят семь. В сумме тринадцать. Вот он стоит, желтый. Банан, колбаса, сосиска. Весь в рекламе и заботах. Отстаивается. Когда рванул экспресс «Икарус» на острове, взяли в разработку автопарк. И неожиданно выкатилась версия. От Балтийского до острова всего ничего. Минут десять. Машин достаточно. Топлива хватило бы на весь день. График вполне терпимый. Но автобусы предпочитают курсировать между парком, что примерно на середине маршрута, и островом. От метро, естественно, нужно проезжать до конца, хотя зимой шоферам фартит. Туннель подтекает, желтый лед, как в пещере сталактитов. Или сталагмитов. Тогда можно кивать на безопасность пассажиров, останавливаться у туннеля. А дальше им пешком полтора километра, без пешеходных дорожек, сквозь чад выхлопов «КамАЗов», идущих как ни в чем не бывало, и тех же самых «икарусов»-экспрессов. Они как ни в чем не бывало везут граждан, могущих уплатить другой тариф. Но «икарусы» эти, «старшие братья», шабашат часов в шесть. Плюс неистребимая привычка водителей шестьдесят седьмого отстаиваться на Балтийском на секунду, соблюдая несуществующий график. Какой бы ни был мороз и ветер. Сразу за туннелем — трамвайное кольцо. Чтобы пресечь бесплатный проезд туннеля, сажают контролера на одну остановку, точнее, на две, одна еще промежуточная. Никто не сомневается, что наличка с «икарусов» идет в один карман с шестьдесят седьмым. Чтобы и деньги отмыть, и материалы списать. Старо как мир. Ненависть в народе островном копилась. Короче, автобус просто взорвали. Версия не выдерживала никакой критики, рушилась почти сразу. Но что-то в ней было такое, что позволяло зацепиться и не отбрасывать совсем. Она укладывалась в ту зыбкую, почти эфемерную конструкцию, которую выстраивал Зверев, становилась то ли балкой, то ли стойкой. И оттого конструкция эта, авангардно-интуитивная композиция, обретала плоть. И мистическое исчезновение трупа, который потом ожил и сбежал из столовой-ночлежки, тоже укладывалось в предназначенный для этого элемента паз. В гнездо…
В девятнадцать четырнадцать Зверев втиснулся в автобус. Обычная история. Дележ мест, ворчание и ответы на оное. Автобус шел вдоль Обводного, окна запотели. В салоне в основном молодые люди. Старикам с острова по вечерам в Питере делать нечего. Они свои поездки устраивают часов до трех. Наверное, потому, что темнота физическая накладывается и согласуется с той темнотой, что внутри. Времена такие…
А вот и туннель. Долгая и любопытная для нового человека поездка. А для завсегдатаев — напоминание. Поскрипывают сочленения в машине, скрипит музыка в плейере у здоровенного мужика рядом. Желтый свет, желтый лед или его предчувствие. Длинные лампы неонового освещения, не работающие через одну, и наконец — свет дневной, медленно приходящий в рукотворное и необходимое сооружение, когда машина на подъеме и уже почти наверху, где кольцо, парапет и холодные языки прилива. И тогда смолкают почему-то голоса в салоне. А уж лучше бы на пароме. Когда восемнадцать метров воды не над тобой, а под ногами, и небо, которое хочется увидеть, только голову запрокинь…
Зверев постоял у парапета. Справа станция аэрации. Слева и прямо дома. Воды земные и воды небесные. Если погода хороша и благоприятствует, виден Кронштадт. Сейчас не виден. За спиной опалина после взрыва. Шестьдесят седьмой забрал островных жителей и пополз вниз, в темноту и чрево туннеля.
Зверев отправился на прогулку. Дворец культуры или спортзал? Бассейн и тренажеры. Все равно имеет отношение к культуре. Он зашел в холл, осмотрелся. Вахтерша, молодая и веселая. Расписания секций и таблиц соревнований нет. Только аэробика и шейпинг. Хочешь быть здоровым — становись в шеренгу и пляши. Хочешь играть в волейбол — плати тысяч пятьдесят в час. Или сто.
Зверев спрашивать не стал, вышел. Пошел к каналу. Две мертвые коробки бывших общежитий и еще одна. Впрочем, на первом этаже несколько окон забрано фанерой. Значит, посещают бомжики графские развалины. Летом, наверное, там просто чудно. Много пространства и воздуха. Ему случалось видеть такие пристанища. Люди умудряются делать выгородки из картона и полиэтилена. Из коробок и ящиков. Квартиры в несколько комнат, где при определенной сноровке есть и провод электрический, накинутый на ближайшую доступную фазу, и старенький телевизор, и таз, и ведерко, и скатерть на сундучке. А уж какие здесь бывают гости, какие комедии и драмы!
Рядом баня. Ларек — «продукты». Магазин остался позади и правее. Разрабатывали и его. Обычная точка. По воскресеньям не работает. В субботу до трех. Начинает с одиннадцати. Заканчивает в пять. Еще три ларька на острове. Они там, правей. Один ближе к каналу, другие — точно в середине острова. Есть еще кафе возле филиала известного банка и буфет в семейном общежитии. Вокруг — порты. Лесной, рыбный, пассажирский… Навигация вообще-то закончилась, но все же прошел по каналу невесть откуда взявшийся лайнер, огромный, пассажирский, светящийся окнами. Буксир его протащил медленно и основательно. Зверев ни разу не бывал на борту такого судна. Прочитывалось светящееся — «BAR». И в нем люди. Туристы.
Белый и прекрасный лайнер, где нет бомжей и милиционеров. Где только прекрасные женщины и их друзья. Круиз. Слева — два корпуса бывших казарм бывших немецких военнопленных. Там — общежития без шансов на расселение. Вечные пленники острова. Разрабатывать их и вот это, восьмиэтажное, семейное, трудно. Много пришлых людей. Они приходят и уходят. Но и войти в этот круговорот легче, чем при устоявшейся спокойной жизни обитателей. Здесь все чисто. Все просвечено и известно. Пришел сотрудник, ушел сотрудник. По собственному желанию и зову совести. Есть небольшая ТЭЦ, есть проходная судоремонтного завода и озеро. Когда-то собирались делать док для ремонта и испытания подводных лодок. Потом, естественно, всякие стройки прекратились. Вместо дока — озеро глубиной пятнадцать метров. Поросло осокой. Водится совершенно любая рыба, только клевать не хочет. Озеро сообщается с заливом с помощью искусственного трубопровода. Таинственное и необъяснимое сооружение. Говорят, что, когда забрасываешь донку, кол не закрепить. Грунт необыкновенно твердый и скользкий. Есть на острове офис зоны свободного развития. Много всего есть на острове. Зверев вернулся к туннелю. Осмотр места будущей операции закончился. Он подробно знал о каждом доме из пояснительной записки к плану, бегло просмотрел список прописанных и просто проживающих. Потенциально способных на преступление и условно судимых. Знал, кто контролирует ларьки и магазинчик. Знал про беды судоремонтного завода и про то, что и где ловится зимой, по первому льду.
* * *
— Ну что, лицедей, как живется?
— Вашими молитвами.
— Должен сообщить приятное известие. Дело на вас, гражданин Пуляев, можно прекратить.
— Как, совсем?
— Совсем. Сейчас мы это дело отметим. Вот у меня чай и чудесные бутерброды. С ветчиной и сыром.
— У вас кормят хорошо. Я не жалуюсь.
— Давай, давай. У нас-то хорошо, а на этапе не очень.
— Каком этапе?
— На обычном. Неизвестно только, куда отправят.
— Кого?
— Вас.
— Так можно ведь прекратить?
— А можно и не прекращать. Фирма-то заявление не подает. Не хотят подавать. С чего бы это?
— Так и было у меня задумано. Им лучше от этих денег вообще отказаться.
— Правильно. Хорошая у тебя голова. Только вот применяется не по назначению.
— Это уж мои личные проблемы.
— Как же личные, когда я на тебя свое дорогое рабочее время трачу.
— Значит, есть нужда. Мы же по делу клоунов проходили.
— Вот я и говорю. Редкая у тебя голова, Пуляев. Удачливая.
— Мне этот разговор не нравится. Есть на меня дело или нет?
— Дело можно сделать. Например, попросить уважаемую фирму заявление намарать. За определенные гарантии. Тогда ты получишь примерно года два. И по этапу.
— А если не намарать?
— Тогда представители фирмы будут ждать тебя у выхода из нашего учреждения. Убивать тебя они не станут. Квартиры у тебя нет. Отработаешь на них годика два-три. Разница с тюрьмой небольшая.
— Какие еще есть предложения?
— Браво! Предложение есть. И серьезное. Поработаешь на нас.
— Как я могу на вас работать? Стукачом?
— Не совсем. Оперативным работником. Мы тебя в банду внедрим.
— Вы меня лучше в камеру назад внедрите… Я устал и хочу покоя.
