Он уходит прочь по коридору.
Я смотрю, как он уходит в свой кабинет, удивлённая столь упорным отрицанием. Когда дверь за ним закрывается, я выбегаю на улицу, к машине, где ждёт Зейн, и сажусь на переднее сиденье рядом с ним.
— Мой отец тебе что-то сказал? — спрашивает Зейн.
— Ну, да… и нет, — я встряхиваю головой, пытаясь упорядочить мысли. — Он хочет, чтобы я поговорила с тобой насчёт него и, видимо, попыталась вразумить.
Сжав кулаки, Зейн так сильно бьёт по рулю, что раздаётся пронзительный, раздражающий звук и не прекращается. Я смеюсь, когда вижу лицо Зейна — на нём смесь удивления, злости и раздражения.
— Как это выключить? — пытается он перекричать рёв сирены.
— Ударь снова!
Он так и делает, и каким-то образом сигналка затихает. Затем он переводит взгляд на меня, а я пытаюсь сдержать смех, плотно сжимая губы.
— Да давай уже, — ворчит он.
— Что? — невинно интересуюсь.
— Давай, смейся.
Большего мне и не надо. Я смеюсь так громко, что у меня начинает болеть живот.
— Прости, — выдавливаю я, слёзы застилают мне глаза. Я утираю их ладонью и пытаюсь взять себя в руки, но меня охватывает новый приступ веселья. И вдруг замечаю, что Зейн тоже усмехается.
— Приятно знать, что даже со всеми своими идеальными генами ты всё ещё человек, — говорю я, не прекращая хихикать.
— И тебе это нравится, да?
Он заводит машину и выезжает на трассу.
Пока мы едем, я рассказываю ему, что его отец отрицает всякую причастность к экспериментам на заключённых.
— Не понимаю, почему никто даже не слышал об этом, хотя я своими глазами видела, как Трей привёл девушку, над которой проводили опыты.
Зейн смотрит на меня искоса.
— Ты точно уверена, что Трей сказал правду?
— Конечно, — возмущённо отвечаю я. — С чего бы ему лгать о таком? Да и вообще, там были десятки людей, которых он и другие «граневцы» спасли за эти годы. Кейли явно не одна такая.
Упоминание её имени вызывает ноющую боль в груди. Может, я и не очень хорошо её знала, но никогда не забуду девушку со светлыми волосами, собранными в хвостик.
Я не смогла спасти её. Я не спасла никого.
Заметив вопрос во взгляде Зейна, я проясняю:
— Кейли была одной из заключённых, которых спасли и приютили в лагере.
Он кивает.
— Я поговорю об этом с отцом… то есть, с Харлоу.
— Зейн, — мягко говорю я, — он всё ещё твой отец.
Его руки сжимают руль.
— Да, знаю. Мне просто нужно время, чтобы всё обдумать.
Слова Харлоу всё ещё стоят в моей голове.
— Думаю, тебе лучше дать ему шанс объясниться. То, что он сделал, это ужасно, но с тех пор прошло много лет. Я уверена, он все эти годы корил себя за это.
Зейн смотрит на меня, прищурив глаза.
— С каких это пор ты стала его адвокатом?
— Я думаю, — медленно произношу я, — что родители иногда поступают, как им кажется, лучше для нас, не осознавая на самом деле последствия того, что может случиться, когда мы узнаем правду.
— Ты про своего отца?
Я прикусываю губу и киваю.
— Я уверен, что твой отец просто пытался защитить тебя.
— Как и твой.
Зейн замолкает на несколько минут. Единственным звуком в этой тёмной машине становится шум мотора.
— Наверное, ничего страшного не случится, если я его выслушаю, — в итоге произносит он.
Довольная его ответом, я отправляю по линку сообщение Трине, чтобы предупредить о нашем приезде. После того, как лагерь был уничтожен, выжившие «граневцы» раскололись. Половина из них скрывается на ферме Джонса, стараясь избегать радаров. Трина посылает мне координаты фермы, и я делюсь ими с Зейном.
Мы подъезжаем к ферме, где нет ни единого признака пребывания кого-либо ещё. Ни намёка на что-либо необычное. Единственный огонёк света виднеется из окна дома Джонса, но гигантский красный амбар и двор погружены во тьму.
— Если они здесь, то они хорошо прячутся, — шепчу я, когда мы подходим к передней двери.
— Говоришь, они хорошие ребята?
Я понимаю его опасения. Всего несколько дней назад Зейн полагал, что именно «граневцы» пытались убить его семью и его самого. Он, как и вся Пасифика, считал «граневцев» бездушными чудовищами. Неудивительно, что он нервничает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Всё с тобой будет в порядке. Просто не говори им, кто ты на самом деле. В этих кругах имя Харлоу Райдера — это как жуткое ругательство.
— Хорошо, что он не мой настоящий отец, — бормочет Зейн.
Джонс открывает дверь спустя минуту, после того как я постучала. Его загорелое лицо выражает удивление, когда он видит меня. Он отходит назад, приглашая нас войти.
Дом внутри украшен в деревенском стиле — лоскутное одеяло ручной работы на старом диване, цыплята на обоях и дощатый пол с коврами. Чувствуется женское влияние — оно особенно заметно по фарфоровым статуэткам на полке, — и это уверяет меня в том, что некогда здесь была миссис Джонс.
— Что привело вас на мою ферму? — спрашивает Джонс, располагаясь в синем кресле. Он сменил комбинезон, в котором был прошлый раз, на пижаму — фланелевые штаны и рубашку на пуговицах. Мы с Зейном присаживаемся на диван напротив него.
— Полагаю, вы уже слышали про Трея, — начинаю я. — Что он всё ещё жив.
Джонс кивает, раскачиваясь на огромном кресле.
— Слышал-слышал. Лучшие новости в моей жизни. Надо сказать, я плясал от счастья, когда узнал об этом.
Я колеблюсь, потому что не очень-то хочется быть гонцом с плохими вестями.
— К несчастью, его память была искажена. Он не помнит ни кто он такой, ни кого-либо из нас.
Челюсть Джонса падает.
— Ну нет. Ему наверняка могут что-нибудь вколоть… и я не про наркотики.
Если бы всё было так просто. Я думаю, что не стоит ему говорить про то, как Трей уехал в столицу. Подобные новости могут ударить по этому бедному человеку сильнее, чем весть о гибели Трея.
— Трина сказала мне, что «граневцы» скрываются здесь. Это правда? Тогда они потрясающе спрятались.
Джонс ухмыляется. И только теперь я замечаю, что у него не хватает одного из верхних передних зубов.
— Они в амбаре. Я сказал им, чтобы не включали свет, когда темнеет. Нельзя привлекать внимание силовиков.
— Вы не возражаете, если мы зайдём туда? — спрашиваю я. — Мне очень сильно нужно поговорить с Триной.
— Не вопрос. Только будьте внимательны. Есть тут одна змеюка, рыскающая в округе в последнее время. Но эта змея, наверное, сейчас спит.
У меня по коже пробегают мурашки. Ненавижу змей.
Зейн прочищает горло.
— Змея?
Джон взмахивает рукой.
— А, просто мелкий гремучник, — Джон отталкивается от кресла и подымается. — Вам наверняка больше хочется навестить друзей, чем болтать со стариком вроде меня.
Мы с Зейном следуем за Джонсом к задней двери. Когда он её открывает, я вижу амбар совсем рядом — метрах в двадцати примерно.
— Не пропадай, ладно?
— Хорошо, — отвечаю я.
Джонс закрывает дверь, и мы с Зейном стоим на верхней ступеньке, не решаясь спуститься. Он смотрит на меня, а я смотрю на него.
— Гремучник? — произносит он.
Мысль о том, что Зейн боится не меньше меня, придаёт мне смелости, чтобы пройти по траве до амбара. Я спускаюсь по ступенькам и начинаю идти через двор, Зейн следует прямо за мной.
— Может, с твоей суперсилой ты мог бы убить змею голыми руками, — дразню я его.
Зейн поднимает глаза на меня.
— Я не супермен, ты же знаешь.
— Жаль. Я думаю, ты бы хорошо смотрелся в обтягивающем костюме.
— Ты сейчас… Ты флиртуешь со мной?
Я прижимаю палец к своим губам.
— Тсс, ты это слышишь?
Зейн замирает.
— Что?
— Этот… этот шелест в траве.
Нет никакого шелеста, но мне нравится, что я нашла слабость Зейна. Даже если это его единственный недостаток.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Это не смешно, — говорит он.
Я смеюсь и иду дальше к амбару.
Зейн ускоряется, поднимая колени как можно выше при каждом шаге, будто это может защитить его от укуса. Он обгоняет меня и, добравшись до амбара, хватает ручку двери и со всей силы тянет на себя.
