символ? – сухо спросил я.
– Когда в этом есть нужда, – сказала китаянка. – В твоем случае есть…
Наверное, Сун Лимин даже не подозревала, что история с чемоданом еще более символична. Он олицетворял собой отца, который вечно давил на меня своей тяжестью, контролировал каждый шаг, не давал жить собственной жизнью. Оставив старика в больнице и сбежав в Китай, я вроде бы освободился от него, но не тут-то было: он нахально поселился у меня в голове и непрерывно взывал к совести, словно испытывал на прочность. Так что же получается: я беру в дорогу отцовский чемодан и тем самым символически волоку старика за собой, позволяя по-прежнему наступать себе на пятки – уже в буквальном смысле?!
Эта мысль так поразила меня, что я даже не стал сопротивляться, когда Сун Лимин заговорила о покупке нового чемодана. Возможно, этот поступок означал символическое убийство отца, но он же говорил и о моем личном обновлении, о нежелании более жить по отцовской указке и мыслить его старческими мерками. Я чувствовал, что внутри меня зреют качественные перемены, и всей душой был готов принять их.
В гостиницу я вернулся с новым чемоданом – стильным, легким, удобным. Много разъезжавшая Сун Лимин действительно знала толк в вещах для путешествий: выбирая саквояж, она учла такую кучу нюансов, о которых я никогда не задумывался. Китаянка не только испытала на прочность колеса, выдвижную ручку и замки, но и досконально исследовала внутренности моего нового походного друга: открыла каждое отделение, забралась в мельчайшие кармашки, придирчиво подергала все ремешки и крепления. Только после этого она удовлетворенно объявила: готово, покупаем!
Я перекладывал вещи из старого чемодана в новый, чувствуя необыкновенное облегчение. Постоянно всплывавшие в голове мысли об отце осели на дно, уступив место куда более приятным размышлениям о Сун Лимин.
Впрочем, и о ней мысли были не столь безмятежны, как мне бы того хотелось. Я знал эту девушку меньше двух дней, но она так быстро менялась, так стремительно обрастала новыми смыслами, что это вызывало у меня самые противоречивые чувства: от симпатии и естественного влечения до растерянности и даже смутного страха.
Между девочкой-хохотушкой на перроне и загадочной дамой в кафе лежала целая пропасть. Вчера мне казалось, ей слегка за двадцать, а теперь я вполне допускал, что она давно перешагнула черту тридцатилетия. И дело не только в истории жизни, которая не могла уместиться в два десятка лет. Я говорю о внутреннем опыте, об умении влиять на людей, манипулировать их эмоциями и умонастроением. Иногда делать это мягко и женственно, издалека, но порой по-мужски жестко, открыто.
Впрочем, ни житейским опытом, ни бытовой мудростью невозможно объяснить, как ей удалось играючи разбить мои внутренние окаменелости, изменить многолетние привычки и, что самое невероятное, почти исцелить от извечной боязни высоты. По крайней мере, настолько, что я не испытывал никакого страха перед предстоящим полетом – первым в моей жизни!
А непостижимая способность Сун Лимин становиться похожей на других – это что, колдовство? Почему люди начинают видеть в ней черты своих близких – неважно, мужчин или женщин, живых или давно умерших? Каким образом китаянке удалось стать похожей на мою мать? Ведь она ее в жизни не видела!
Сун Лимин объясняла это воздействием особой атмосферы в старой синагоге, но так ли было на самом деле? Кто знает, может быть, природа в ней самой заложила способность к оборотничеству (как бы странно ни звучало это слово) и моя попутчица даже не подозревала, что обладает таким даром. Но что если Сун Лимин сознательно развила столь необычное умение с помощью даосских практик, а теперь пользуется им в корыстных целях? И кто может поручиться, что я не стану жертвой ее экстраординарных возможностей?
На все эти вопросы я, разумеется, не мог дать вразумительных ответов. Грузными размышлениями я лишь по обыкновению всколыхнул болото на дне подсознания, и наружу начали всплывать недоверие, подозрительность, неясное опасение перед каким-нибудь подвохом и еще непонятно что. Я был мастер воздвигать в голове целые горы неподъемных мыслей, от коих запросто мог взорваться мозг. В этом смысле я сильно напоминал отца, оставаясь его верным продолжением во времени и пространстве.
Глава седьмая
Мы вышли из кондиционированного салона такси, и на меня вновь обрушилась жара южного Китая. Я еще не привык к резкой смене климата: мы улетали из прохладного Харбина, а спустя каких-то три часа приземлились посреди влажного и липкого пекла. Была середина апреля, но температура здесь подбиралась к тридцати градусам. По такой жаре особенно пронзительно бил в нос ни с чем несравнимый запах Азии, одновременно манящий и отталкивающий.
Из шанхайского аэропорта мы сразу отправились в провинцию Аньхой, чтобы засветло добраться до местечка Хунцунь – конечного пункта нашего путешествия. Когда таксист сделал последний поворот и выехал на прямую дорогу, ведущую в деревню, перед глазами развернулся почти сказочный пейзаж: бесконечные поля, сплошь засеянные высокими желтыми цветами, за ними – синеющие сквозь дымку горы на горизонте, а где-то посредине, стиснутые желтым и синим цветом, выстроились белоснежные стены старинного поселения. Я ошалел от этой невероятной, живой красоты: здесь все дышало, вибрировало и зачаровывало непрестанной и еле уловимой сменой состояний. По сравнению с тем, что я видел сейчас, все самые яркие картинки городов и стран казались размалеванными трупами, жертвами остановленных мгновений.
– Впечатляет, да? – сказала Сун Лимин, когда мы выбрались из машины. – Представляешь, Хунцунь построили девятьсот лет назад13, но с тех пор ни в самой деревне, ни вокруг ничего не изменилось. Здесь все те же горы, и каждую весну поля покрываются все теми же цветами – вечное возвращение, вечное движение Дао по спирали.
Мы не спеша приблизились к поселку. Точнее, сначала подошли к прямоугольному озеру – издали я не приметил его гладкую поверхность. Озеро было облицовано каменной лентой бордюра; сейчас на нем расположилась группа молодых людей с мольбертами и планшетами – они рисовали здешние живописные виды. Тут все было исполнено необычайной гармонии: горы, вода и воздух дышали умиротворением и спокойствием, какие я раньше никогда и нигде не ощущал. Сама деревня казалась частью древней природы, она словно вырастала из окружающего ландшафта.
Чтобы добраться до главных ворот поселения, нужно было пересечь озеро по длинному мосту. В середине водоема каменная тропинка изгибалась вверх, и мост превращался в арку с высокими ступенями. Я сделал шаг, чтобы ступить на него, но Сун Лимин жестом остановила меня.
– Погоди минутку, – попросила она. – Сейчас ты должен осознать, что переход по мосту – это всегда Путь. Совершив его, ты уже никогда не сможешь быть прежним, а дорога в прошлую жизнь
