Бравик посмотрел на часы — плоские, «Полет», на потертом ремешке — половина третьего. Он зашел в кабинет, сел за стол, набрал номер и сказал:
— Оль, здравствуй.
— Привет, Бравик, — сказала Ольга.
— Оль, можно я задержу у себя компьютер на несколько дней?
— Оставь его себе.
— Я верну. Я дал его Худому. Видишь ли, мы обнаружили в компьютере кое-что странное… Ладно, не суть. Ты почему звонила? Нужно что-то сделать?
— Мне надо справку для Витьки. Лена с Витькой едут в пансионат, там есть бассейн, и нужна медицинская справка.
— Ну конечно. Я сейчас напишу. А ничего, что не из детской поликлиники?
— Лишь бы была печать.
— Я напишу и привезу.
— Правда? Ой, это было бы отлично.
— Мы с Геной приедем.
— Замечательно. Приезжайте, я вас покормлю.
Бравик положил трубку, нашел в столе бланк с печатью консультативно-диагностического отделения и написал справку. Зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Бравик.
— Я внизу тебя жду, — сказал Гена. — Ты освободился?
— Да, спускаюсь.
Бравик переоделся и спустился в вестибюль. Гена стоял у аптечного киоска.
— Чего ты приехал? — спросил Бравик. — Какие-то новости?
— Поехали ко мне, хочу кое-что показать.
— Ладно. А потом съездим к Ольге, хорошо?
Они сели в машину. Гена спросил:
— Зачем ты ездил к Шевелеву?
— Из-за Ольги.
— То есть?
— Вовка оставил завещание.
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны…
— Оформил его, как положено, и хранил в столе. Но Ольгу, представь, это не удивляет. Когда я спросил, почему Вовка в сорок три года пошел в нотариальную контору и по всей форме составил завещание, Ольга отослала меня к Шевелеву.
* * *
Бравик подошел к подъезду Шевелева, набрал код, поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка.
— У! — приветственно произнес Шевелев, отворив дверь. — Заходи.
Бравик шагнул в тесную прихожую, оклеенную вместо обоев наждачной бумагой. На крюке висел горный велосипед, на полу лежали колеса в зимней резине, на двери туалета была старая табличка: ОТДЕЛ КИШЕЧНЫХ ИНФЕКЦИЙ.
— Надевай тапки, — сказал Шевелев. — Чай будешь?
Бравик повесил плащ на педаль велосипеда, положил портфель на колесо, снял ботинки и прошел в комнату.
— Есть матэ, — сказал из кухни Шевелев, — китайский чай есть, и зеленый.
— Все равно.
— Садись, — сказал Шевелев, войдя в комнату. — Я заварил зеленый, сейчас настоится.
Он опустился на пуфик, Бравик сел на диван.
— Есть хочешь?
— Нет, спасибо.
— Кишкоблудство страшнее наркомании, — одобрительно сказал Шевелев. — Правильно, нефиг жрать после семи.
— Во-первых, я хотел извиниться, — сказал Бравик. — От всех нас извиниться. Мы тебе не позвонили, прости.
— Ничего. Понимаю.
— Это ж как гром среди ясного неба. Никону позвонил из пятнадцатой больницы Игорь Лазарев и сказал, что привезли Вовку…
— Кто позвонил?
— Наш однокурсник. Заведует реанимацией в пятнадцатой больнице.
— Чай принесу, — сказал Шевелев и встал.
Он вернулся через минуту, поставил перед Бравиком пиалу, блюдце с сушками, сел и спросил:
— О чем ты хотел поговорить?
— Я виделся с Ольгой…
— Как она? Витьке-то что сказали?
— Что Володя надолго уехал. На год.
— Типа папа разведчик или геолог, — угрюмо сказал Шевелев.
— Я встретился с Ольгой в Володиной квартире. Я хотел скопировать его фотоархив.
— Да, там много хороших фотографий.
— Ольга сказала, чтоб я спросил тебя про Караташ.
— Пей чай, — сказал Шевелев, — остынет.
Бравик взял пиалу и сделал глоток. Чай был жидкий и безвкусный.
— Оля очень воевала с Вовой из-за восхождений, — сказал Шевелев. — Особенно после того, как родился Виктор.
— Так что такое «Караташ»?
— Гора на Алтае. А почему ты спрашиваешь?
— Кажется, Ольга считает, что с Караташем связаны некие Володины странности.
— Странности… — Шевелев взялся за мочку уха. — У Вовы иногда денег не было, свободного времени не было, покоя в душе. А со странностями у него был полный порядок, просто девать некуда.
— Что с вами случилось на Караташе?
— Не с нами — с ним.
— Но что-то случилось?
Шевелев потеребил ухо и сказал неохотно:
— Чуть не погиб он там.
— Слушаю тебя.
— «Слушаю тебя»… — Шевелев отпустил ухо. — Ну слушай. Это в ущелье Актру. Там есть маршруты категории пять бэ. Высоты небольшие, акклиматизации не требуют. В смысле расположения гора очень удобная, от лагеря до начала маршрута — полчаса ходу. Когда мы пришли на место, то там была группа из Кемерова. Они уже все отработали и собирались уходить. Мы переночевали и сделали один маршрут — хоженый, нетрудный. А вечером Вова сказал, что второй маршрут он сделает соло. Из лагеря склон просматривался на всем протяжении, я рассчитывал видеть Вову в оптику весь день.
* * *
Гаривас допил чай, сполоснул кружку из пластиковой бутыли, встал и надел рюкзак.
— Паш, до вечера, — сказал он.
— Давай, — сказал Шевелев. — Что на ужин хочешь?
— На ужин… Фуа гра, седло козленка со шпинатом и бордо урожая восемьдесят восьмого года. Седло козленка туши на медленном огне, с кориандром и чесноком.
— Кишкоблудство страшнее наркомании. — Шевелев ввинтил прорезиненную антенну в рацию «Kenwood». — Макароны с тушенкой будешь?
— Буду.
— Хорошего дня.
— Спасибо.
Гаривас пошел по тропе между валунов, позвякивая гроздью шлямбуров.
* * *
— Около восьми он начал, к двенадцати прошел первый бастион, до двух шел с опережением плана. А потом начались неприятности. Сначала срыв в двух метрах выше крюка, потом закладка вылетела. Там плитообразные сланцы с обратной направленностью, они легко отваливаются. Этот участок он обрабатывал долго, и тогда я первый раз ему сказал, чтоб он сворачивался. Но тут он вышел на монолит и пошел быстрее.
* * *
Шевелев присел на корточки возле треноги с монокуляром.
— Вова! — сказал он в рацию. — Вова! Прием!
— Да, Паш, слушаю, прием.
— Вова, все, хорош. Ты уже по времени можешь не уложиться. Начинай спуск. Прием.
— Паш, все нормально, у меня сейчас очень приятное лазанье. Хороший монолит, калиброванные щели под закладки, иду быстро. Прием.
— Вова, ты в темноте спускаться хочешь? Прием.
— Тут вправо полка, в обход жандарма. Я по ней попаду на гребень метров на двести ближе к верху. Тогда спокойно успеваю. Прием.
— Неправильно себя ведешь. Прием.
— Все в порядке. До связи.
* * *
— А дальше он опять попал на сложный участок и там застрял уже по-взрослому. Проковырялся два часа, и я ему сказал серьезно…
* * *
— Вова! Прием!
— Да, Паш. Прием.
— Все, хорош! Тебе приключений надо? Начинай спуск. Прием.
— Ладно, ладно. Понял.
* * *
— А дальше один к одному.
— То есть? — спросил Бравик и взял из вазочки сушку.
— Погода испортилась. Резко похолодало, пошел дождь, потом снег. Из-за этого стемнело раньше обычного.
* * *
Налетел ветер, и сразу начался ледяной дождь. Ветер усилился, дождь превратился в снежную крупу, темнело. На палатку, кострище, снарягу летел косой снег, он быстро покрывал камни и низкие кусты. Шевелев снес в палатку монокуляр, чайник и полиуретановые коврики.
* * *
— Такого резкого похолодания я не видел много лет, обычно сентябрь там теплый. Но где тонко, там и рвется. Вова застрял на стене — естественно, тут же рухнула погода. И Вова схватил холодную.
— Это как?
— Холодная ночевка. Когда обстоятельства не позволяют спуститься в лагерь. Где застало темное время — там и ночуешь. В лагере было где-то минус шесть. Сильно дуло. Палатку трепало — боже ж мой. Можно представить, что творилось на стене. При таком ветре там могло быть под минус пятнадцать. Спускаться в такую погоду и в темноте — смерти подобно.
* * *
Палатка ходила ходуном. На спальнике лежал фонарик, конус света выхватывал карту маршрута, каску и кеды.
— Вова, ты как? Прием.
— Сильно дует. Холодно. Сейчас забью шлямбуры, закреплюсь… Все нормально, переночую. Прием.
— Извини, я фуа гра пересолил. Прием.
— Ни хрена тебе нельзя доверить. Как ребенок, ей-богу. Прием.
— Закрепись, сунь ноги в рюкзак. Все застегни, карманы застегни. Прием.
— Давай, давай, учи меня… Прием.
— Рацию выключи, береги батарею. Через час связываемся. Понял? Через час. Прием.
— Понял. Через час.
* * *
— В полдвенадцатого пришли кемеровчане, они днем видели, как Вова поднимался. Но это так — этика… Ночью они ничем помочь не могли. Пришли из вежливости, меня подбодрить.
