— Даже если ты не хотела, мне все равно. Пока это продолжалось, ты забавляла меня, но тебя нет уже несколько месяцев, и я нашел себе новые развлечения. — Он смотрел, как краска сходит с моего лица, его слова подействовали на меня сильнее, чем когда-либо могла его мертвая хватка. — Ты ничего для меня не значишь, Козима Ломбарди. Ты был рабом, ничем, которое я превратил в нечто лишь ненадолго, но твое время истекло. Перестань зацикливаться на мне, иди к черту, и если я когда-нибудь услышу, что ты произносишь мое имя, когда-нибудь снова увижу, что ты хоть ногой ступишь в Англию, я обещаю тебе, что будут последствия. Ничего из этого тебе не понравится так, как раньше.
— Ксан, — я попыталась снова, только чтобы крикнуть, когда его другая рука сжала мои волосы на затылке, и он начал тащить меня к краю крыши.
Я закричала, когда он перекинул меня через перилла, так что я опасно повисла над площадью подо мной, окруженный горгульями, насмехавшимися надо мной с обеих сторон шпилей.
Мои глаза расширились от шока, когда я увидела бесстрастное выражение лица Александра. Я схватила его за запястья, и он инстинктивно удержал меня.
За всю нашу совместную жизнь он никогда не угрожал мне так. Чтобы причинить мне боль только ради того, чтобы причинить боль, напугать меня настолько, чтобы я боялась за свою жизнь.
Я не могла понять, почему он это делает, не потому, что мое тело было переполнено адреналином, а разум переполнен страхом.
Единственный вариант, который мне показался доступным, был прост.
Ему действительно было все равно.
Его отказ горел в моем сердце, но я зашла слишком далеко, чтобы сдаться без боя. Я причинила ему боль, я убежала от него, и это выглядело бы величайшим предательством и отвержением. Ему нужно было знать, что я доверяю ему и не хочу идти.
Не сводя своих золотых глаз с его серебряных, я задержала дыхание и медленно отпустила мертвую хватку на его запястьях, так что единственное, что удерживало меня от падения обратно в пространство, это его хватка на моей шее и волосах, а также мои лодыжки плотно над балюстрадой.
— Я не хотела оставлять тебя, Ксан, — сказала я ему голосом, похожим на разрывающуюся нить, и обнажила перед ним всю себя. — Я никогда в жизни не чувствовала себя более счастливой и полноценной, чем в тот момент, когда мы были объявлены мужем и женой. Прошел год, а я все еще так скучаю по тебе, что это кажется постоянным эхом в моей душе.
Я чувствовала себя сырым, размягченным мясом, свисающим с крючка в моем позвоночнике, когда он держал меня наполовину подвешенной над краем Дуомо, но я не пошевелилась.
Я даже не дышала.
Вместо этого я наблюдала, как шквал эмоций превратил глаза Александра из гневного дыма в грозовые тучи и дождевую воду отчаяния и, наконец, с болью, в мокрый бетон. Я знала, что в любую секунду они превратятся в камень, и я буду навсегда заперта в его голове и сердце.
— Я люблю тебя, — сказала я ему, и это была самая искренняя вещь, которую я когда-либо знала. — Я люблю тебя, Александр.
Вернувшись к дождевой воде на один очень глубокий момент, взгляд этих влажных серых глаз упал с моих губ прохладными струйками, словно капли на моей щеке. Я видела агонию в его глазах, чувствовала, как эти эмоции отражаются в моих собственных, и думала, что он прижмет меня к груди, обнимет своими сильными руками и никогда больше не отпустит.
А потом…
Камень.
Холодный серый неприступный гранит, похожий на скалы Пик-Дистрикт, возвышающиеся вокруг Перл-Холла, словно море скалистых волн.
Он ушел.
Ушел для меня навсегда.
Он поднял меня на ноги и отпустил руки, как будто я был заразной.
— Ни слова, ни единого проявления от тебя. Понятно, рабыня? — он спросил меня.
Я моргнула, пытаясь сдержать эмоции в моем горле, которые грозили затопить меня, как приливная волна.
Он воспринял это мгновение как потрясенное принятие. Затем, когда я подумала, что он уйдет и исчезнет из моей жизни, он рванулся вперед, запустил руки в мои волосы по обе стороны от ушей, отдернул мою голову назад и поцеловал меня так сильно, что я знала, что это раскрасит мои губы в синий цвет синяками. Я ахнула, когда он так сильно прикусил мою нижнюю губу, что повредила кожу, и между нами прорвался привкус крови. Он собрал его одним жгучим движением языка, а затем засунул глубоко мне в рот, как будто ощущение катастрофической боли в моем теле было недостаточно, он хотел, чтобы я тоже почувствовала свое собственное горе.
Моя рука полетела к моей разбитой губе, когда он отступил назад, а затем прочь, развернувшись на каблуках и зашагав прочь с быстрым намерением, как будто он не разбил меня только что на куски на крыше миланского Дуомо, как будто он не оставил меня, окровавленнойи безвозвратно сломленной.
Он не оглянулся.
И после еще часа, проведенного в слезах на коленях в темноте шпилей крыши и каменных существ, после того, как я собралась достаточно, чтобы видеть сквозь затуманенные глаза, и спустилась на площадь, чтобы поймать такси… после всего этого, в течение следующих трех лет, я тоже не оглядывалась назад.
Козима
Три года спустя.
Вспышка фотоаппаратов почти ослепила меня, но после более чем трёх лет пребывания в центре внимания я знала, как уклоняться от света и нырять во тьму. Я опустила подбородок, шелковистые волосы, заправленные за ухо, выскользнули и закрыли половину моего лица от толпы фотографов и репортеров, выстроившихся вдоль красной ковровой дорожки за ограждением.
Это был мой первый приезд в Англию почти за четыре года. Я всегда утверждала, что дикие лошади не смогут затащить меня обратно в богом забытую страну, но то, что мой брат был номинирован на свою первую премию BAFTA, было достаточной причиной, чтобы выставить меня лгуньей. Я прилетела за день до церемонии награждения, и на следующее утро у меня был обратный билет на рассвете. Меньше тридцати шести часов в стране. Александру Дэвенпорту определенно недостаточно времени, чтобы выследить меня и наказать за то, что я въехала в его страну вопреки его явному приказу.
Александр Дэвенпорт мог бы пойти на хуй.
— Мисс Ломбарди, — позвал репортер, когда я вышла из лимузина и приняла руку брата. — Это правда, что вы с мистером Мэтлоком помолвлены?
Себастьян крепко сжал мою руку под своей, притянув меня так близко, что я почувствовала тепло его бедра на своем боку.
Я не любила личные вопросы.
Я не давала интервью и не занималась праздными сплетнями.
По иронии судьбы, это заставило мельницу слухов работать быстрее и тяжелее. Слухи о загадочных красивых близнецах Ломбарди распространились по таблоидам и новостям о знаменитостях.
Откуда мы пришли, кого мы любили, для чего мы жили?
Единственное, что было ясно, — это наше будущее.
Мы были восходящими звездами на стремительном пути вверх к постоянному положению на небосклоне славы и успеха.
— Себастьян, ты хочешь опровергнуть слухи о том, что у вас с сестрой более чем платонические отношения?
Мой близнец превратился в железо, застыв, пока мы медленно продвигались по красной дорожке. Я чувствовала, как он вооружился яростью, ужасающие обвинения оттачивали остроту его всегда присутствующего, но скрытого гнева.
Я не пыталась владеть им или защищать его.
Себастьян был гораздо лучшим актером, чем я могла когда-либо мечтать.
Он одарил дерзкого репортера очаровательной улыбкой, скрывая свой гнев красивой улыбкой.
— Вы явно посмотрели слишком много серий «Игры престолов». Я бы посоветовал найти что-то более стоящее, чтобы занять свое время. Возможно, настоящее журналистское исследование?
Сказав свое резкое замечание, Себ потащил меня вперед к знаку X, отмеченному на ковре, где мы должны были позировать для серии фотографий.
