— Порядок! — сказал он, невольно повторяя словечко Демина.
Три гудка известили население о том, что опасность миновала, и сейчас же целая орда ребятишек кинулась к песчаному берегу, откуда их изгнали на время разминирования. День был жаркий, и дети, скидывая на ходу одежку, вбегали в воду.
…Неля встретила Демина и Онезорга у самой плотины.
— Я загадала: если все будет хорошо, мы пойдем купаться!
— Забудь ты эти свои «если», — улыбнулся Демин. — А идея неплохая. Немец-перец-колбаса, пошли, купнемся!
— Не имею костюм, — строго сказал Онезорг и пошел к «виллису». А Неля с Деминым спустились к воде.
— Хорошая жизнь. Второй раз сегодня купаюсь, — хмыкнул капитан.
Неля вышла из кустов уже в купальном костюме, придерживая верхнюю половинку руками.
— Витя, завяжите, пожалуйста. Я уже разучилась, — смущенно сказала она и погнулась к Демину спиной.
Костюм был старомодный: не с пуговками на спине, а с тесемочными завязками. Демин молча глядел на покатые Нелины плечи, на ложбинку между лопатками, покрытую светлым пушком, на родинку по-выше линии трусиков. Смотрел — и вдруг сказал с удивившей его самого злобой:
— Да не буду я ничего завязывать! Чего ты меня дразнишь?
Неля в растерянности обернулась к нему:
— Я? Дразню?
— Ну, не дразнишь, так смеешься надо мной! Ведь сказала: ничего между нами быть не может. Вот и не надо ничего!
— Виктор, но что тут особенного, я не понимаю…
— Не понимаешь, значит, и не поймешь никогда!
И Демин, не оглядываясь, зашагал по берегу. А Неля осталась стоять, придерживая злополучный купальник.
— А-а-а! — Онезорг закричал во сне, проснулся от своего крика и сел на постели. Демин тоже не спал. Сидел уже одетый и мрачно похрустывал костяшками пальцев. Было раннее утро, за окном слышался бодрый птичий гомон — домик, где они ночевали, стоял на окраине города.
— Опять приснилось? — спросил Демин. Немец кивнул.
— Да… Спина болит? Хочешь, буду потирать?
Демин безнадежно махнул рукой. Тогда немец пошел умываться.
…Они сидели за голым столом, обсуждая предстоящую работу. Онезорг говорил:
— Мы имеем впереди четыре объекта. Сегодня очень, очень просто, нет никакая проблема. Дальше… Э-э-э…
Тут вошла Неля с крынкой и бумажным фунтиком в руках. Как всегда, Онезорг при ее появлении встал.
— Я на базаре была. Сидите, сидите, Рудольф! Купила молока, земляники…
— Это потом, — оборвал Демин. — Садись, займемся делом.
Неля подсела к столу, и Онезорг стал объяснять, рисуя по ходу разговора на обороте какой-то справки:
— Сегодня простой объект, его минировали наспех. И следующий — мельница — тоже несложный. А вот третий объект — водонапорная башня, там будет очень трудно.
Неля переводила деловито и сухо; Демин первый предложил такой тон.
— Там капитан Шнайдер поставил самое сложное взрывное устройство, — объяснял Онезорг и показывал на рисунке. — Химический взрыватель заключен в бронзовую коробку. Она закрыта на два секретных замка. Чтобы открыть их, надо набрать цифровой код.
— А этот код ты помнишь? — поинтересовался Демин.
— Да. Это день рождения фюрера: двадцать, ноль четыре, восемь девять… Но начинать надо не с верхнего замка, а с нижнего — первые три цифры. А если начать с верхнего, сразу сработает дополнительный взрыватель. Но это еще не все. Вот тут имеется инерционный взрыватель. Его надо замкнуть магнитом. Только тогда можно открывать коробку.
— Хитро, хитро, — покрутил головой Демин.
— Его тревожит, — перевела напоследок Неля, — что там в помещении очень сыро. Это могло повлиять на взрывное устройство самым неожиданным образом.
Нахмурившись еще больше, Демин повертел рисунок в руках, отдал Неле:
— Положи в папку к другим бумажкам. Ладно, поживем — увидим. Хорошо, хоть сегодня простая работенка.
Из подъезда двухэтажного особняка выводили детей: больших, поменьше и совсем маленьких. Маленькие не хотели идти парами, баловались. Демин и Онезорг терпеливо ждали, пока детей выведут за линию оцепления.
— Детский-то дом зачем было минировать? — неприязненно спросил Демин.
Немец объяснил:
— Раньше это не был детский дом. Это был клуб советских офицеров.
— Дом офицеров, — поправил Демин.
В комнате, уставленной детскими кроватками, Онезорг отмерил четыре шага от подоконника и топнул ногой:
— Здесь.
Вместе с Деминым они отодвинули две кроватки. Достав из кармана мелок, Онезорг нарисовал на полу прямоугольник, разделил его на три равные части и отметил крестиком одну из них.
— Здесь так, — сказал он, слегка хвастаясь своей памятью. — Три коробки тротиль и один взорватель.
Действуя саперной лопаткой и топориком, они легко вскрыли пол, отложили половицы в сторону, и Демин увидел — точно там, где предсказывал Онезорг, — три зеленых ящика со взрывчаткой. К одному была прикреплена короткая алюминиевая трубка — кожух химического взрывателя.
В коридоре давно уже звонил телефон — переставал и снова начинал звонить. Демин подошел, снял трубку:
— У аппарата!..
В трубке послышался возбужденный Нелин голос. Послушав немного, капитан скрипнул зубами от злости:
— Ведь обещал же он! На чем мы теперь поедем?.. Куда уходит? Полчаса он может подождать?.. Ну, хорошо, задержи его на пять минут, я сам подойду… Машину не дают, — объяснил он Онезоргу через открытую дверь.
— Иди, иди, — кивнул немец. — Я буду ждать.
Военкомат помещался недалеко от бывшего Дома офицеров — почти сразу за линией оцепления. Демин и Неля вышли из дверей вместе с несколько смущенным военкомом. Попрощавшись с капитаном за руку, военком сел в пролетку и уехал по своим делам. А Демин быстро зашагал к Дому офицеров, ставшему детским домом.
— Мало ли что не давал! — говорил он еле поспевавшей за ним Неле. — Дал же, как миленький… Следующий раз беги прямо в горком. А если и там не пойдут навстречу…
Земля под их ногами дрогнула, раздался нестерпимый, рвущий уши грохот. Со звоном разлетелись стекла. Столб огня и черного дыма поднялся над двухэтажном особняком.
Плыли по воздуху кроватки, детские игрушки. Одна из них — кукла с волнистыми золотыми волосами — упала к Нелиным ногам, раскинув пухлые целлулоидные ручки.
Демин кинулся навстречу пыльному горячему ветру взрыва, крича:
— Рудик!.. Рудик!
Впервые он назвал так немецкого сапера, и Рудольф Онезорг, если бы услышал, был бы доволен. Но услышать этого он уже не мог.
Военком нервно переставлял с места на место сорокапятимиллиметровую гильзу, в которой у него содержались карандаши, и старался не глядеть на сидевшего по ту сторону стола Демина. Лицо у капитана обтянулось, застыло, как неживое.
— Вы считаете, это будет правильно? — с сомнением проговорил военком.
— Я считаю, только так и нужно.
— Ну, не знаю… Попробую согласовать.
На кладбище, где крестов было мало, зато много фанерных обелисков с красной звездочкой наверху, хоронили Онезорга — вернее, хоронили почти пустой гроб.
Отделение автоматчиков, подняв к небу стволы, выпустило короткую очередь. Военком не подвел, согласовал, и немца хоронили с воинскими почестями.
Народу на кладбище собралось немного: Демин, Неля, военком и представитель горсовета. И саперы — они принесли и теперь опускали в могилу гроб.
Койка, на которой спал прошлой ночью Онезорг, стояла голая — даже тюфяк унесли. А на другой койке, одетый, не скинув сапог, лежал поверх одеяла капитан Демин.
Потом Демин сел, поискал по карманам папиросы, не нашел и сразу забыл про них; он оперся локтями о стол и снова застыл в неподвижности. Потом стукнул ладонью по столу и застонал, как от зубной боли. В приоткрытую дверь заглянула Неля:
— Спина разболелась?
— Какая там спина! Ты мне скажи: зачем я тогда ушел?!
— А погибли бы оба — это лучше? — Неля подошла, села рядом с ним.
Но Демин как будто не услышал ее ответа.
— И этот бокс идиотский. Что я последнее могу вспомнить? Как бил его без пощады. Вот этим кулаком!
И вскочив, капитан саданул кулаком в стену. Ударил так сильно, что на костяшках показалась кровь.
— Перестань! — закричала Неля. — Ну что у тебя за характер? Из крайности в крайность! То терпеть его не мог, оскорблял совершенно напрасно, а теперь… Будто ты виноват, что он погиб.
— А кто, если не я?
— Никто! Судьба. Он же сам хотел гармонии, справедливости. А какая для него могла быть гармония? Такой человек, как Рудольф, не смог бы жить с этим грузом на душе.
— Ну, рассуждай, рассуждай, — глухо сказал Демин. — Неужели в тебе жалости нет совсем?
— Пока он был жив, я его жалела больше, чем ты. Понимала его и уважала.
