Рота с ходу вступила в бой, разорвала кольцо окружения, но сама почти вся погибла.
Вскоре в заболоченный лес хлынули солдаты батальона Карпова. Израненные, ошалелые от радости, они тут же принялись разжигать костры, и в шумное становище превратился мертвый, почерневший лес.
И лишь два человека казались безучастными ко всему происходящему: генерал и его связной. Слезы застыли у них в глазах. И умные кони, точно вкопанные, стояли рядом с ними.
ПАДАЮЩИЙ ЛЕС
Не успел я слезть с коня и дойти до первых землянок, как по обороне роты открыла огонь артиллерия противника. Огонь казался всесокрушающим, и рота, зарывшись в землю, приготовилась к отражению возможной атаки.
Враг выпустил не одну тысячу мин и снарядов, но атаковать почему-то не стал.
Когда я вышел из землянки, меня поразил лес: он стоял такой же стройный и величественный! А мне казалось, что я не найду ни одного живого дерева.
Поздно ночью я уезжал из роты. Со Свири поднялся сильный ветер. Закружили снежные вихри по лесным дорогам. И тут только я увидел, что наделал враг: застонал лес, и стали падать подсеченные осколками старые и молодые деревья. Я пробирался сквозь гудящий лес. Конь мой то и дело шарахался в сторону. Я спешился и повел его под уздцы.
А лес стонал, как живой, и, как раненные на поле боя солдаты, падали подсеченные деревья.
ГЛУПЫЙ СНЕГИРЬ
Снегирь сидит на ветке, вертит головкой и поет незатейливую песенку.
Тут же, у дороги, после недавнего боя, разметав руки, точно на полуденном привале, лежат убитые солдаты.
Снегирь что-то высматривает на трупах и поет, поет свою песенку.
А за дорогой, на солнечной поляне, стоит гаубичная батарея. То и дело раздается команда охрипшего лейтенанта и ухают пушки. Лес, точно раскалываясь на части, звенит от выстрелов. Со свистом слетает с деревьев листва. Горячие струи воздуха сдувают с ветки и снегиря, но, покружившись над дорогой, он снова садится на ту же ветку и снова поет, поет.
Что же тянет снегиря к этому месту?
Издали на одном из убитых я замечаю весело играющий солнечный зайчик. Это, оказывается, у солдата из голенища выглядывает до блеска начищенная алюминиевая ложка.
Я беру ложку в руки. На ней чем-то острым выбиты точечками слова: «Люблю покушать».
Солнечный зайчик гаснет, и глупый снегирь тотчас же улетает.
СПЯЩИЙ БОГ
В медсанбате эта девушка-сандружинница обращается к подружкам не иначе как: «Братцы…»
Когда приходится защищать палатки с больными и ранеными, отбиваться от врага, девушка кричит подружкам: «Хлопцы, я ваш бог!» И первой, схватив винтовку или гранату, бросается в бой.
Когда же на передовой наступает затишье и нечего делать в медсанбате, девушка любит поспать. Прикорнет где-нибудь и спит себе. Вот и сейчас, пока нет раненых, она улеглась на носилках в пустой палатке. Идет дождь, палатка сильно протекает. Кто-то догадался, поставил девушке котелок на живот. Вода гулко капает в него. А девушка спит, ничего не чувствуя, ничего не слыша. Так крепко, наверное, и на самом деле спят только боги.
БЕССТРАШНЫЙ ПЕТР
Блиндаж. На земляном полу, покрытом толстым слоем еловых веток, богатырским сном спят разведчики, вернувшиеся с ночного поиска. Темно в блиндаже. Только изредка в углу засветится цигарка, выхватит из мрака сонное лицо.
Голос:
— Да, удивительно ты бесстрашный человек, Петр…
Пауза.
— Это ты правильно говоришь… Мне порой самому бывает страшно своего бесстрашия… Я все могу!
Пауза.
— А броситься с гранатами под танк?
— Могу.
— Пойти сейчас по минному полю?.. Одному?..
— Могу.
— А полететь на Луну?.. Пауза.
— И на Луну б полетел…
МЕРТВЫЙ КОМИССАР У ЗНАМЕНИ
Во время боя первым на высоту, по колено в снегу, прорвался комиссар батальона и на вершине водрузил красное знамя. Когда он всем телом налег на древко знамени, чтобы вогнать его глубже в снег, он был убит вражеским снайпером.
А высота в этом бою не была взята, у ее подножия еще много дней шли атаки и контратаки.
Только на вершине, на ветру, развевалось красное призывное знамя и, привалившись к нему плечом, стоял мертвый комиссар.
Враг прилагал немало усилий, чтобы свалить и знамя и комиссара. Но мертвый комиссар, как живой, стоял у знамени, пока наши не взяли высоту.
КОММУНИСТ
Идет тяжелый бой с переменным успехом. То тут, то там падают солдаты. Кто убит, кто ранен.
В боевое охранение санитары приносят раненого. Пуля раздробила ему челюсть, кровь залила рот, солдат не может произнести ни слова. Подбежавший командир роты приказывает ему уехать в тыл, — за леском стоит телега, там есть место на одного. Солдат качает головой, мучительно роется в кармане шинели, пока не достает огрызок карандаша, облепленный хлебной крошкой.
Один из санитаров, только что свернувший себе цигарку, протягивает солдату сложенную «гармошкой» дивизионную газету.
Солдат прижимает «гармошку» к колену и выводит на полях каракулями: «Я коммунист…»
ДЕВОЧКА С ЦВЕТНЫМИ КАРАНДАШАМИ
После старухи, принесшей раненым богатые дары со своего огорода, в палату входит девочка в короткой красной юбчонке. В ее кулачке зажато с десяток цветных карандашей.
Девочка смущена, не знает, кому вручить подарок. Набравшись духу, она спрашивает:
— Никому не нужно карандашей?
Молчит палата: видимо, никому.
— Никому не нужно карандашей? — после долгой паузы, срывающимся голосом, готовая разрыдаться, спрашивает девочка.
Ее выручает тяжелораненый, лежащий у окна.
— А ну-ка, дочка, — шепчет солдат запекшимися губами, — давай-ка вместе напишем письмишко до моей жинки…
А у солдата враг давно разорил дом и жену его с детьми угнал в рабство… Солдат об этом знает, и это мучает его сильнее, чем его рана. Но сейчас солдат думает о девочке с цветными карандашами.
ДЕВОЧКА С КОШЕЛКАМИ МАЛИНЫ
В филармонию, превращенную в госпиталь, привезли первую партию раненых. У ворот с утра выстроилась очередь. Это родные, представители городских учреждений, Онежского завода.
Уже к концу дня, после взрослых, в палату входит девочка. Она приехала из Шелгозера. Довез ее колхозный счетовод. Девочка всем показывает удостоверение: мол, такая-то везет раненым бойцам Карельского фронта подарок от учеников такой-то сельской школы.
