В руках у девочки две корзины с малиной. Малина крупная, отборная.
К девочке подходит палатная сестра, пробует ягоду, вторую, третью, певуче говорит:
— Ах, какая чудесная малина! Вот сварим варенье, будем пить чай с вареньем.
Девочка осторожно ставит корзины на пол.
— А это не хочешь? — с яростью говорит она, налетев на сестру, и показывая ей кукиш.
Палата взрывается смехом.
Вынуждена смеяться и сестра. Но смеется она стиснув зубы, одними плечами.
СТАРЫЙ ТОКАРЬ
Партком Онежского завода. Врач осматривает добровольцев в ополчение. Тут же, в парткоме, принятым выдают винтовки. К врачу подходит старый токарь.
— Разденьтесь, — говорит ему врач, тоже старик.
— Не разденусь! — гневно отвечает старый токарь.
— То есть… как не разденетесь? — изумленно спрашивает старый врач и откидывает на лоб очки. — Справки я вам не дам.
— А я все равно не разденусь! — гневно отвечает старик токарь. — Я бывший красный партизан! Я рабочий! Я коммунист! Я презираю в такой день медицину! — Он подходит к ящику, без спроса берет винтовку и напряженным шагом идет к двери.
По-разному люди реагируют на его поступок. Но старый врач, опустив на глаза очки, с восхищением смотрит вслед старику токарю.
ПЛАЧУЩИЙ МИЛИЦИОНЕР
Станция. Эшелон товарных вагонов. Раннее утро. Эвакуируют детей.
Плачущие дети. Плачущие матери. Плачущие бабушки.
Милиционер отгоняет взрослых от вагонов, просит не плакать. Но никто не слушает милиционера.
В одном из вагонов у милиционера самого эвакуируются сын и дочка. Он все время обходит этот вагон, а потом вдруг решается подойти проведать детей. Но, еще издали увидев их заплаканные лица, милиционер не выдерживает — плачет навзрыд!
Вот тогда-то перестают плакать матери и бабушки! Они окружают милиционера, просят:
— Не надо плакать. Это очень тяжело, когда плачет мужчина.
Перестают плакать и детишки, сбежавшиеся из ближайших вагонов. Эти — от удивления. Они впервые видят плачущего милиционера.
МАЛЬЧИКИ В ВОЕНКОМАТЕ
24 июня. Третий день войны.
Военкомат. Полно народу. Накурено. Душно. У огромной карты, висящей на стене, стоит военком. Потухшей трубкой он водит по карте и рассказывает о днях гражданской войны и иностранной интервенции на Севере.
В конце зала, у двери комнаты, в которой выписывают направление в ополченческий батальон, на скамейке сидят два вихрастых мальчика. Вытянув шею, они слушают рассказ военкома.
Но вот открывается дверь, из комнаты выходит лейтенант. Мальчики вскакивают и преграждают ему дорогу.
У лейтенанта каменное лицо. Он искоса смотрит на мальчиков и молча протягивает через их головы взрослым уже выписанные направления.
— Может быть, все же пошлете? — спрашивает первый мальчик, когда у лейтенанта в руке остается последний листок.
— Ну, пообещайте, что хоть завтра пошлете! — просит второй мальчик.
— И послезавтра не пошлю! Идите домой! — говорит лейтенант надоевшим ему мальчикам. И громко хлопает дверью за собой.
Мальчики переглядываются и садятся на скамейку. Вытянув шею, они слушают рассказ военкома и снова ждут лейтенанта.
СТРОЕНИЕ ЦВЕТКА
Молоденькая учительница объясняет малышам-школьникам строение цветка, а в соседнем селе идет бомбежка, все сметающая с лица земли. В окно видно, как немецкие самолеты пикируют с большой высоты. Что они могли там высмотреть? Село в полсотни дворов. Самая крупная постройка в нем школа-семилетка, которую уже подвели под крышу и куда с осени должны пойти учиться ребята и из этой деревни.
— Коля Тарараскин! — с ожесточением произносит учительница, загородив собой окно. — Подойди к доске! Покажи, где пестик у цветка!
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Второй месяц войны. На улицах всюду ополченческие отряды, красноармейские части. Все идут на фронт! И тут же, в центре Петрозаводска, на виду у всех, женщины-маляры красят в голубой цвет забор Сада отдыха. Кто теперь по вечерам будет разгуливать по саду? Никто. Но так надо. Жизнь продолжается. Ничто не в силах ее остановить. Даже война!
ДИРИЖЕР
Когда пехота под огнем вражеских пулеметов залегла на подступах к высоте, вперед выдвинулась артиллерия. Комбат был убит. Огонь вел командир взвода управления батареи Ованес Годелов. Несколькими залпами пушек он подавил пулеметы.
Пехота поднялась и без лишних жертв захватила высоту.
Из кустов выбегали возбужденные, вымазанные в грязи солдаты и кричали Годелову:
— Спасибо, товарищ лейтенант! Спасибо за музыку!
Он улыбался им в ответ, сверкая своими до зависти белыми и ровными зубами, хрипел простуженным голосом: «Служу Советскому Союзу!», и, окруженный «гвардией» — богатырского сложения разведчиками и связистами, щупленький чернявый лейтенант из Еревана снова шел впереди пехоты.
Под артиллерийскую музыку, сразу же следуя за разрывами снарядов, солдаты вскоре захватили и вторую высоту. Но противник открыл сильный ответный огонь. Он бил по нашим боевым порядкам и по тылам.
Годелов приказал батарейцам приготовиться к отражению контратаки.
Не успела первая цепь вражеских солдат показаться в лощине, как заиграл годеловский оркестр…
— Спасибо, товарищ дирижер! — кричали ему пехотинцы. — Спасибо за музыку!
А лейтенант был молод, любил, кроме артиллерийской, настоящую музыку, играл на многих инструментах и мечтал после войны учиться на дирижера.
А пока… с наступлением ночи он с четырьмя разведчиками проник на территорию противника. Потом Годелов троих оставил для прикрытия, а сам с неторопливым и грузным Налесным пополз вперед. Надо было уточнить сведения о войсках и артиллерии врага. Дирижер артиллерийского оркестра должен и это делать! Они незамеченными приблизились к охранению. Годелов решил захватить часового: «язык» все бы уточнил. Но когда он сделал шаг, раздался оглушительный врыв мины.
Ованеса Годелова отбросило на несколько шагов назад, раздробило обе ноги и левую руку. Но он стерпел, не проронил ни звука и дал возможность Налесному взвалить себя на спину и до поднятия тревоги вынести к группе прикрытия.
Четверо разведчиков, по пояс проваливаясь в болото, больше часа несли на руках своего тяжелораненого командира.
Годелов до самой батареи молчал, стиснув зубы. Истекая кровью, он сумел сохранить ясность ума, своей рукой нанес на карту огневые точки врага, приказал открыть огонь, сказав: «Играйте по этим нотам», — и умер на руках боевых друзей.
