Ей нужно было найти двоих пропавших обидчиков: одного, сбежавшего от ночного кошмара, и второго, благополучно окончившего обучение и отправившегося строить счастливую, взрослую жизнь. Самостоятельно это сделать не получилось, общих знакомых у них не было, поиск в Социальной сети не помог.
Зато помогла Валерия.
Первому удалось ускользнуть: достоверно установили, что его труп, истерзанный и искромсанный в клочья неизвестным злодеем, нашли через год после бегства из интерната в окрестностях Петербурга. Это было обидно. Зато с Николаем все вышло, как надо. К тому времени Карина уже освоилась с подаренной ей черной свечой: все было просто, как с камешками или палочками, нужно только наговорить на нее что-то из своих снов и видений, а потом поджечь фитиль и отправить ментальное сообщение по нужному адресу. Кстати, возможен был и обратный эффект: свеча забирала кошмары и галлюцинации у некоторых пациентов, как будто копила на будущее. Николай, которому только перевалило за тридцать, был одиноким и пьющим, что облегчило задачу: не прошло и недели с момента, как сестры сказали Карине, где его можно найти, а он уже лежал, привязанный к койке, бился, орал и рвал ногтями лицо…
…Вот так же почти, как сейчас, когда из призрачной дымки морока к нему вышла девочка лет десяти: черные большие глаза на худом белом личике, растрепанные косички, порванное платье испачкано грязной землей, гольфы съехали, а по ноге бежит струйка алой крови. Стоящие рядом с ней исполинские тени подняли длинные прутья и палки.
– Я вспомнил! Я вспомнил! Вспомнил! Прости!…
– Что ты сказал? – произнес кто-то. Голос был женский, глубокий, но Николай не мог вспомнить, чей именно.
– Прости! За все, за то, что мы…что я сделал тогда, прости!
– У кого ты просишь прощения? Кто я? – спрашивал голос.
Николай посмотрел на девочку, на выросших до размеров мифических исполинов людей у его кровати, на прутья и палки; в голове замелькали обрывками киноленты образы: парк, колени его брюк испачканы в земле и траве, чья-то рука, держащая тонкую девичью лодыжку в белом гольфе, кладовка, где пахнет бельевой пылью, темно, его ладонь зажимает мокрый рот с маленькими зубами, раковина, он смывает туда слизь и кровь, голоса, они с друзьями вызывают ее с урока, говорят: «Карину в медкабинет, срочно!»… Карина!
– Карина! Я прошу прощения у Карины…у тебя!
Лисса кивнула и задула свечу.
Николай проснулся. Простыни насквозь промокли от пота. Стены, окна, пол, потолок – все было на месте. Два кататоника мирно лежали на койках, не шелохнувшись. На горячий, покрытый испариной лоб легли легкие, холодные пальцы.
– Прощаю, Коля.
Она подошла к двери, обернулась, посмотрела на Николая, тяжко дышащего, запрокинувшись на подушке, и негромко добавила:
– И ты прощай.
Огарок черной свечи был еще теплым, поэтому легко поддавался сильным, умелым пальцам. Карина скатала свечку в шар и утром, по окончании смены, подошла к перилам на набережной. Мойка все так же неспешно тянулась к Неве. За триста лет жизни города, и еще раньше, за сотни и сотни до него, местные реки повидали немало, и многое приняли в свои молчаливые воды, похоронили на дне или вынесли прочь, в Маркизову Лужу. Вряд ли здешних анемичных, интеллигентных наяд можно чем-нибудь удивить, пусть даже и комком черного воска, на котором записано столько кошмаров, что хватило бы на тысячи готических сказок и страшных историй. Карина размахнулась и бросила; река флегматично, как повидавший виды старьевщик, только плеснула волнами и приняла ее сумрачный дар.
Глава 33
В ночь с четверга на пятницу сбываются сны. В ночь Белтайна, называемой иначе Вальпургиевой, сновидения бывают такими, что лучше бы им не сбываться. Каину явился во сне Богомаз: совсем грустный и не похожий на того Витю, каким его знал художник все время их продолжительной, странной дружбы. Он что-то пытался сказать, но не мог, только махал рукой вдаль: то ли звал за собой, то ли показывал место, куда он ушел, испуганный, одинокий, печальный. В руке Богомаз держал свой старый ремень, и присмотревшись, Каин увидел, что ремень завязан в петлю.
Художник вздрогнул, проснулся; в каморке без окон времени не ощущалось, но он чувствовал, что сейчас глубокая ночь. «Надо завтра позвонить этой женщине, судмедэксперту», – решил он. После того, как Каин впервые с нею связался, прошло уже более двух недель. За это время он еще раз ей позвонил, чтобы узнать, удалось ли найти Гронского и можно ли помочь его другу. «Да, с Гронским я говорила, – сказала Алина. – Он ответил, что возьмется за это дело. О результатах я Вам сообщу, ну, или Ваш друг появится сам и расскажет». И все. Ни звонка, ни привета. Только сон, и в нем грустный Витя, с петлей на старом ремне, то ли звал его, то ли пытался сказать, куда ушел сам.
Чтобы сон сбылся, его не нужно рассказывать; но еще важней спать, когда вещие сновидения соберутся тебя навестить. Грядущий май будоражил пусть слабым, но долгожданным теплом, и спать не хотелось: шальные от наступившей весны пары, и группы, и одиночки слонялись по улицам и переулкам; ночные автомобили неслись по проспектам, вращая горящими глазами фар, будто не знали, куда везти своих седоков; во «Френсисе Дрейке» и других пабах и барах почти в полном составе собрались клубы полуночных пьяниц. Не только они пропустят сегодня послания из мира снов: еще несколько женщин готовились к бессонной ночи, понимая, что она будет особой.
Насколько особой, знали только Валерия и Карина.
Валерия заехала на Виллу Боргезе и убедилась, что все подготовлено должным образом: четыре баллона с пропаном были скрыты в углах подвального помещения, пропитанная горючей смесью черная ткань висела на стенах, обитых деревом и фанерой, которым предстояло стать дровами в коллективном погребальном костре. Двери главного входа в подвал Валерия собиралась запереть на ключ, как только все соберутся, а когда появится Прима, то закроет и заднюю, после чего просто бросит одну из свечей на драпировку. Может быть, придется выдержать пару нелегких минут, когда у нее будут пытаться отобрать ключ, но долго это не продлится: огонь и дым в тесном подвале уже сами по себе могут погубить всех собравшихся, а взрыв баллонов доделает дело.
Петровна по случаю торжества вымыла сальные космы, которые жидкими желтыми прядками свисали до плеч, и приоделась в какое-то дикое платье, черное, со множеством блесток, слишком узкое и короткое для ее бочкообразной, нескладной фигуры.
– Потрясающе выглядишь, Надежда Петровна, – сказала Валерия. – Просто принцесса.
Та захихикала, кокетливо потупив глаза.
– Ой спасибо, госпожа Альтера, спасибо. А младенчик-то? – вдруг всполошилась она. – Младенчика-то не будет?
– Все будет, Петровна, все будет, – заверила Валерия. – Это теперь не твоя забота. Ты сейчас о другом думай. Готовься, и в половине двенадцатого будь внизу, мы с сестрами подъедем к этому времени.
После смерти Керы и Терции с транспортом возникли проблемы: автомобиль был только у Примы, но она, разумеется, никого подвозить не собиралась. Впрочем, вопрос разрешился удачно: машина была у Алины, а сестер оставалось немного. Валерия на такси добралась от Виллы до дома Алины и поднялась на одиннадцатый этаж. Ее уже ждали: будущая сестра ковена госпожи Примы была серьезна и сосредоточена – даже слишком, как показалось Альтере.
– Ты же не возражаешь, если я поведу? – спросила Валерия. – На есбат все приезжают с завязанными глазами, для конспирации, особенно новенькие. Не волнуйся, если что, я знаю одно заклинание для выпрямления вмятин на кузове.
На неуклюжую шутку Алина не отреагировала; только кивнула, а в машине, сев на переднее кресло, сама завязала глаза куском темной ткани, наощупь достала маску из большой сумки и надела поверх повязки: «чумной доктор» зловеще таращился на Валерию черными, как смерть, глазницами. «Нос длинноват», – машинально отметила она, подумав о «поцелуе сатаны», но тут же вспомнила, что до этого дело вряд ли дойдет.
Водить Валерии приходилось нечасто, но «БМВ М5» Алины был снисходителен к неопытному водителю и казалось, что он много делает сам, без помощи со стороны. Класс машины не предполагал упорной борьбы за ряд, и к тому же, несмотря на ударивший всем в голову май, поздним вечером буднего дня на дорогах было относительно свободно. Валерия и Алина заехали за Проксимой и Инфантой: те вышли из подворотни длинного темного дома, бледные, исхудавшие, одинаково долговязые и испуганные; едва поздоровались и уселись на заднем сидении, как на насесте, завязывая друг другу глаза и помогая натягивать маски. Карина присоединилась к ним по дороге, у станции «Черная Речка», и тоже забралась назад, потеснив угрюмых товарок. До Виллы ехали молча, будто бы не на праздник, а на погребение, и Валерии показалось, что они знают, все до единой, что ждет их сегодня на шабаше; знают – и готовятся драться.
