пусты; никто не видел, как он вставил отмычку в замок на двери Амаль. В комнате он забрался на стул, открутил плафон, закрепил микрофон и прикрутил плафон обратно. Все это заняло меньше минуты. Затем повторил манипуляции в комнате Халиля, которая находилась в другом конце коридора. Никто его не заметил. Он вышел из здания и, не попрощавшись, зашагал к метро.
* * *
Последовали недели ожидания и безделья. Мориц сделал свою часть работы; теперь все находилось в руках людей, которых он не знал. Невидимые духи, что часами перематывали туда и обратно кассеты, записывали и переводили. Как присяжные, которые удалились на совещание, чтобы вынести вердикт. С каждым днем беспокойство Морица усиливалось. Слежка все продолжалась. Слишком мало сотрудников, слишком мало переводчиков, слишком много объектов по всей Европе.
– Может, мне позвонить ей, Ронни?
– Нет. Не высовывайся.
Мориц сидел в кабинете Ронни. Его снова настигло ощущение, будто он выпал из мира. Вечерами он таращился в потолок, пока не изучил каждую трещинку. Ронни был спокоен. Откуда в нем такая непоколебимая уверенность, задавался вопросом Мориц, с его-то семейной историей? Половина родных убиты нацистами. И, несмотря на это, – или же, напротив, благодаря этому – компас его никогда не сбивался.
– Кстати, насчет твоей новой машины… Ты прав, DS не для тебя. Это ностальгия. Особенно для таких morose men, как ты! Есть ли такое слово в немецком языке? Morose? Вы все morose, а слова и нет.
– Угрюмый, – сказал Мориц.
– Угрюмый, – повторил Ронни с американским акцентом и подтолкнул к нему через стол брошюру: – Взгляни. Последний «ситроен». Модель SM. Sa Majesté, Ваше Величество. Лучшее лекарство против кризиса среднего возраста.
Мориц пролистал рекламные фотографии. Крупное зерно, легкая размытость. Эстетика снимков авангардная, почти интеллектуальная, напоминает французские фильмы с Роми Шнайдер. Темноволосый мужчина в костюме сидит за рулем, рядом с ним молодая женщина меланхолично смотрит в окно. Легкие отблески заходящего вечернего солнца на ее коже. Невозможно понять, это начало или конец их любви. Словно слышно, как по радио в машине поет Ив Монтан. «Опавшие листья». Эта женщина напомнила ему Ясмину. Или Амаль.
Mais la vie sépare ceux qui s’aiment
Tout doucement sans faire du bruit
Et la mer efface sur le sable
Les pas des amants desunis.
Но жизнь разлучает влюбленных,
Мягко и бесшумно.
И море сотрет с песка
Следы разлученных любовников.
Голос Ронни вывел его из задумчивости:
– Его называют «Конкорд дороги».
Морицу понравилась машина. Казалось, она говорила на иностранном языке, который он все еще пытался выучить.
– В чем на самом деле смысл машины, – разглагольствовал Ронни, – так это в чувстве, которое она вызывает. СМ немного странноватая, но это как раз для тебя, Мориц. Весь мир смотрит вперед, и тебе надо двигаться!
Ронни сделал глоток колы из банки, наклонился и сказал тихо, но твердо:
– Забудь свою Ясмину. Это было обречено на провал. Найди себе новую. Помоложе, которая тебя растормошит. Заведи детей. Живи!
Мориц почувствовал, как внутри поднимается старый стыд. Ронни прав, подумал он. Я застрял где-то и не могу выбраться. И стыд еще сильнее от того, что я не могу сделать это самостоятельно.
– Кожа или велюр? – спросил Ронни.
– Я не знаю.
– Цвет?
– Серый. Или черный.
– Morose Moritz. Расцвети свою жизнь! Зеленый металлик. Гранатово-красный. Лазурный. Или золотой!
– Ну хорошо. Коричневый. Темно-коричневый.
* * *
А потом, совершенно неожиданно, позвонила Амаль. Голос был серьезный.
– Мы можем встретиться?
Глава
47
Она выглядела старше, и это испугало его. Может быть, дело просто в неоновом освещении на Центральном вокзале, подумал он. Но и манера говорить у Амаль тоже изменилась. Она казалась нервной, напуганной, как будто ее преследовали. И – одинокой, как человек, привыкший говорить лишь сам с собой. Она ни словом не упомянула об их последней неудачной встрече. Мориц предложил выпить кофе. Но она сразу перешла к делу:
– Я не хочу обременять вас. Но мне нужна помощь.
– В чем?
Она закусила губу.
– Я беременна.
Он ожидал чего угодно, но только не этого. Сначала он хотел поздравить ее, но жесткость в голосе однозначно свидетельствовала, что перемены в ней не из-за этого.
– Я не могу иметь ребенка.
– Кто отец?
Вместо ответа она спросила:
– Вы знаете доктора?
– Вы имеете в виду того, кто…
– Да.
Мориц задумался, он был взволнован и не понимал, как себя вести.
– И вы спрашиваете об этом именно меня? У меня нет опыта в таких делах.
– А кого мне спросить? Священника? Других студентов? Они все разболтают…
– Отец – Халиль?
Амаль молчала.
– Обычно мужчины не хотят детей.
– Ему хочется десятерых.
– А почему вы не хотите стать матерью?
Амаль пристально посмотрела на него. Мориц представления не имел, о чем она может сейчас думать. Но догадался, что если сейчас ничего не скажет, то она повернется и он никогда больше ее не увидит.
– Дайте мне несколько дней. Я попробую разузнать.
– Только никому не рассказывайте.
– Обещаю.
* * *
Всю ночь он думал, стоит ли рассказать это Ронни или нужно скрыть. Потом решил, что обязан сообщить. Ронни был потрясен, но обрадовался известию.
– Good news! [80] Помоги ей. Это укрепляет доверие.
– Я не знаю ни одного врача, который такое делает.
– Don’t worry [81]. Я этим займусь.
Через день Ронни нашел гинеколога, который проводил такие операции конфиденциально и амбулаторно. Он дал Морицу адрес.
– Ему надо платить заранее и наличными. У нее есть деньги?
* * *
Амаль отказалась от денег Морица. Сказала, что подрабатывает и может сама все оплатить. Но когда Мориц назвал ей сумму, она замолчала, и он понял, что ее средств на это не хватит. Он предложил оплатить половину. Она неохотно согласилась, но только при условии, что она все вернет. Мориц записал ее на предварительный осмотр. Амаль отправилась одна. Потом позвонила ему и сообщила дату. Ему надо пойти с ней и подписать бумагу о том, что он доставит ее потом домой, после операции ей нельзя покидать клинику без сопровождающего. Мориц согласился. Ронни спросил его, нужны ли ему деньги. Нет, ответил он. Амаль заплатит за все сама. Зачем он солгал Ронни?
* * *
Ему бы с легкостью выдали эту сумму. Но по какой-то причине Мориц хотел, чтобы это было только их делом. Его и ее. Его не волновало, сможет ли она вернуть деньги. Но по ночам
