соленым огурцом. Она настояла на том, чтобы пригласить Морица, и расплатилась одной из купюр в сто марок, которые принесла для доктора. Под конец они отправились в кафе-мороженое, где она заказала вафли с клубникой, лимоном и миндалем. В мокром тротуаре отражалось солнце, пробившееся сквозь облака. Им не хотелось расходиться по домам, поэтому они сели в «ситроен» и поехали за город. О ребенке они больше не говорили, он просто был теперь с ними. И любой, кто увидел, как они гуляют вдоль пшеничного поля, принял бы их за отца и дочь, а может, и за влюбленную пару, кто знает.
* * *
Ранним вечером Мориц отвез ее обратно в студенческий городок. Он высадил ее около метро, чтобы никто из знакомых не увидел их вместе. Ничего не произошло, и никто никогда об этом не узнает. Самые прекрасные моменты, подумал Мориц, спрятаны в промежутках.
– Вы должны стать крестным родителем, – сказала Амаль. – Вы согласитесь?
Мориц покраснел.
– Да. С удовольствием. Но вы должны спросить Халиля.
Амаль кивнула.
– Когда вы ему об этом расскажете?
– Не говори мне «вы». Это как-то странно.
Она улыбнулась. Он протянул ей руку:
– Мориц.
– Амаль.
Она быстро и нежно поцеловала его в щеку и выбралась из машины. Перед тем как закрыть дверцу, она наклонилась и сказала:
– Ты должен снова жениться. Ты был бы хорошим отцом.
* * *
Когда Мориц ехал домой, его накрыло какое-то удивительное чувство. Это была не влюбленность, а нечто более глубокое, что вновь соединило его с потоком жизни. Ему было позволено помочь, находиться рядом с кем-то. И сам факт его присутствия изменил ход вещей.
Вечером Мориц даже не стал включать телевизор. Впервые за очень долгое время он проспал всю ночь, не просыпаясь. Реальность настигла его, когда на следующее утро он раскрыл газету. Это была всего лишь небольшая новость в международном разделе, но он сразу понял, что она потрясла мир Амаль. Гассан Канафани, палестинский писатель, журналист и член Народного фронта, погиб в Бейруте от взрыва бомбы в его машине. Вместе с семнадцатилетней племянницей, на глазах у жены и детей, – примерно в то время, когда Мориц и Амаль тоже сидели в машине. Канафани, пробудивший Амаль в кафе у Азиза, дожил всего до тридцати шести лет. Как мать Амаль.
Моссад, как и всегда, не опроверг своей причастности к взрыву и не подтвердил. Но всем было ясно, что Лод не может остаться неотомщенным. Согласно правилам игры на Ближнем Востоке, столь же очевидно было, что Народный фронт должен отомстить за Канафани. Мориц позвонил в книжный магазин и спросил, есть ли книги Канафани. К сожалению, немецких переводов нет, сказал продавец, но можно заказать английское издание одного из его самых известных романов.
– Как он называется?
– «Возвращение в Хайфу». Хотите, я прочту вам краткое содержание?
– Нет, спасибо. Не надо. До свидания.
* * *
Мориц поехал к Ронни, который сразу же затащил его в свой кабинет. Отдел прослушки только что сообщил ему, что, узнав о гибели Канафани, Амаль и Халиль бросилсь обшаривать свои комнаты в поисках жучков. И записи внезапно прекратилась.
Мориц позвонил в общежитие имени Макса Каде. Студент, который подошел к телефону, сказал, что Амаль нет. И Халиля в его комнате тоже не было. Мориц решил поехать туда. Он встретил студентку, рассказавшую ему, что этим утром Амаль, Халиль и Шауки сложили вещи в машину. И исчезли. Дверь в комнату Амаль была открыта, она забрала всю одежду и все книги, только плакаты остались висеть на стене. И карта.
– А вы кто ей? – спросила студентка.
– Друг, – ответил Мориц. – Вы знаете, что Амаль беременна?
– Да. Они отмечали это вчера вечером, Халиль и Амаль. Я была так рада за них. Ничего не понимаю…
– До свидания.
* * *
Мориц заглянул в столовую, съездил на площадь Мюнхенской свободы, в кафе на Тюркенштрассе. Но Амаль нигде не было. Уже начались каникулы между семестрами, поэтому в аудитории можно было не соваться. Он поспрашивал студентов, но никто не знал, куда они уехали. А может, кто-то и знал, но скрывал.
– Ты ничего уже не можешь сделать, – сказал Ронни.
– Скорее всего, они просто испугались, что их во что-то втянут. Знаешь ли, если бы я нашел жучок в своей комнате…
– Она тебе все еще нравится, да?
– Я просто хочу сказать: их исчезновение не доказывает, что они террористы.
Ронни попросил его вспомнить, возможно, была какая-то деталь, которой он не придал значения. Мориц старательно припомнил каждую встречу. Но ни за что не смог зацепиться.
* * *
Вскоре открылись Олимпийские игры.
* * *
Далее в дневнике следовали шесть пустых страниц. Мориц не написал о теракте ни строчки. Но он оставил место, как будто хотел заполнить его позже, когда сможет выразить это словами. Затем, в конце тетради, еще две исписанные страницы. Строчки торопливые, скачущие, как если бы он писал в поезде или самолете.
18 сентября 1972 года
Неожиданный телефонный звонок в семь утра. Это Амаль. Из телефона-автомата в аэропорту Мюнхена. Говорит, что хочет попрощаться.
Я спрашиваю ее, где она была все это время.
У друзей, отвечает она.
Сегодня ночью немецкая полиция арестовала там ее, Халиля и Шауки. Их депортируют в Бейрут.
– Почему?
– В решении говорится… подожди… «Ваше пребывание представляет угрозу для внутренней и внешней безопасности Федеративной Республики Германия…»
– Но ты же не имеешь никакого отношения к теракту… Да?
– Почему ты спрашиваешь об этом?
Она возмущена. Я не отвечаю.
– Ты ведь тоже не имеешь к этому никакого отношения, – спрашивает она, – да?
Яд недоверия.
– Можно предотвратить депортацию. Я найду тебе адвоката. Я приеду в аэропорт.
– Поздно. Меня уже зовут на рейс.
– Подожди! Как твой ребенок?
– Я его уже чувствую… Пинается.
– Халиль с тобой?
– Да, со мной. Пока. И спасибо.
Разговор обрывается.
Ронни пытается оперативно вмешаться, но самолет уже в воздухе. Никакой информации от немецких властей относит. косвенных доказательств. Депортированы сотни арабов. Очевидно, Германия хочет решить этот вопрос как можно быстрее и без лишней шумихи.
21 сентября 1972 года
Посадка в аэропорту Тель-Авив-Лод в 20:30. Без происшествий. На мои записи на таможенном досмотре внимания не обратили. Уничтожу их после дознания. Они нужны мне, лишь чтобы пробудить воспоминания относит. мучительного вопроса – не упустил ли я чего-л. Все оперативные данные, по-м., сделаны добросовестно и в меру моих знаний. Мне стыдно. И надеюсь, Ронни простит меня.
Пусть другие выносят обо мне решение.
Глава
48
Палермо
Элиас смотрит в пустоту. Я закрываю тетрадь. У
