Суора уже просто плыла, текла, скользила. Она что-то бормотала, шептала, тихо постанывала, она погружалась в мерцающий пульсирующий океан, тонула в соленой горячей воде, цепляясь за широкую спину своего мужчины, но снова и снова соскальзывая в темную, багровую, трепещущую глубину, беззвучно крича и задыхаясь, вдыхая воду как воздух и наполняясь невыразимым совершенством и правильностью происходящего. Бурлящие фонтаны нежной энергии, бьющие казалось из самой основы её женского естества, разносили её по всей Вселенной, размазывали её по пространству и времени и в тоже время сжимали в тугую плотную сущность, которая жадно вбирала себя каждый сладкий, упругий удар чужой плоти внутри её собственного тела.
Когда все было кончено, Далив Варнего привалился к плечу девушки, тяжело дыша. Она ласково гладила его голову. Немного придя в себя, молодой человек тихо проговорил:
– Может сейчас ты мне скажешь, какое первое правило обольщения женщины.
Суора с нежной улыбкой посмотрела ему в глаза и также тихо ответила:
– Быть мужчиной.
Он усмехнулся.
– Хочешь пить? – Спросил он.
Она, глядя на него со счастливой улыбкой, утвердительно кивнула головой.
Далив поднялся с постели и вышел в гостиную. Он налил в стакан воды из хрустального графина, затем нагнулся, подобрал свой камзол и повесил его на спинку стула. Некоторое время он задумчиво разглядывал свой камзол. Там, в глубоком внутреннем кармане лежал пакетик с бледно-зеленоватым порошком. Это было сильнейшее, очень дорогое снотворное, небольшая доза которого могла отключить взрослого человека почти на сутки. Он использовал его, когда ему надо было опоить несговорчивых будущих рабов. И сейчас, он вдруг подумал, какого это будет появиться в Гуэре на торговой площадке с такой женщиной как та что лежала сейчас на кровати в десяти шагах от него. Возможно самой прекрасной женщиной Шатгаллы. О как начали бы бесноваться все эти толстосумы, сходя с ума от желания обладать ею. И как кусали бы себе локти все его коллеги по ремеслу, а его отец и его братья молчаливые и мрачные, бледнели бы от злости и зависти. Заиметь такую рабыню, это все равно что найти алмаз чистой воды размером с кулак взрослого мужчины. Далив усмехнулся. Он вдруг понял, что он все еще играет роль, претворяется. Разве он об этом не думал, когда забрал у Громми Хага поднос с ужином, предварительно выяснив имя незнакомки и все что трактирщику было известно о ней? Так почему же он медлит сейчас? Он покосился на лежавшие на полу слегка изогнутые мечи. Боится?
Он достал из кармана камзола пакет и спокойно отсыпал нужное количество в стакан с водой.
Вернувшись в спальню он с улыбкой влюбленного поглядел на обнаженную, вспотевшую, молодую женщину со спутанными белокурыми волосами, которая смотрела на него и тоже улыбалась. Она взяла стакан из его руки и небольшими глотками выпила примерно половину.
– Хочешь? – Спросила Суора, сияя радостью окрыленной женщины.
Он отрицательно покачал головой.
– Пей, – сказал он.
Девушка сделала еще несколько глотков.
– Знаешь, всё это похоже на сказку, – глядя со счастливой улыбкой на возвышающегося над ней мужчину, сказала молодая женщина. – Сказка, которую я как будто слышала давным-давно, наверное в детстве.
Далив внимательно посмотрел на неё:
– И что, всё кончается хорошо?
– Всё кончается правильно. А хорошо или плохо это всего лишь точка зрения.
55.
Тайвира яростно потрошила рыбу, которую утром принес какой-то парень. Он сказал что задолжал Сойвину и вот возвращает долг рыбой. Парень явно был одним из разбойников, но отнесся к девушке вполне спокойно, без каких-то бы ни было скабрезных шуточек, пошлых намеков или презрения, так словно она была не рабыней-пленницей, а хозяйкой дома.
По началу дочь купца твердо решила, что она палец о палец не ударит, не смотря на то что Сойвин ясно предупредил её, что она должна готовить пищу и содержать помещение в чистоте. Она ему ничего не должна. И уж точно она не собирается кормить своего врага.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сам Сойвин ушел очень рано, не сказав ей ни слова. За что она ему в глубине души была благодарна, ибо у него определенно был повод посмеяться над ней.
Когда вчера вечером он ложился спать на свои широкие нары, покрытые толстым тюфяком, он еще раз напомнил ей, что она может лечь рядом с ним, возле стены. И с добродушной усмешкой пообещал, что не прикоснется к ней. Она ответила ему презрительным взглядом и осталась сидеть на лавке. Сойвин отнесся к этому равнодушно и скоро заснул. Она продолжала сидеть за столом, размышляя над ситуацией. Внешняя дверь и ставни на окнах были заперты на засовы, большая кирпичная печь прекрасно согревала помещение комнаты и в принципе она чувствовала себя здесь достаточно уютно и безопасно. Если не считать что она по-прежнему не доверяла хозяину дома. Конечно, захоти он изнасиловать ее, не будет никакой разницы лежит она рядом с ним на нарах или дремлет за столом, она понимала что в этом доме она полностью в его власти. И все же гордость и что-то похожее на страх мешали ей воспользоваться его предложением. И боялась она даже ни его нападения, а того что эта вынужденная близость может заставить почувствовать её пусть мимолетное, пусть обманчивое, но расположение к нему. Сейчас это для нее приравнивалось к отвратительному предательству всех тех кто был с ней в караване.
Девушка пыталась спать сидя за столом, положив голову на руки. Однако это было не очень удобно и заснуть она не могла. Тайвира попробовала расположиться на лавке, но та была слишком узкой и твердой, можно было только аккуратно лежать на спине, расположив позвоночник строго по средине доски и поставив ноги на пол, а руки сложив на животе. Совершенно очевидно что долго в такой позиции она не протянет. Внезапно её охватило страшное подозрение и она резко приняла сидячее положение, пристально вглядываясь в лежавшего на постели мужчину. Ей подумалось что он скрытно наблюдает за ней из-за прикрытых век и конечно смеется над ней про себя. Она долго смотрела на него и хотя он лежал лицом к ней, при свете единственной свечи она так и не сумела подтвердить или опровергнуть свое подозрение.
Тогда она встала с лавки и приблизилась к нему. Нары действительно были весьма широкие и между стеной и Сойвином было еще предостаточно места. Кроме того здесь был тюфяк и большое толстое одеяло. После того как она потратила час пытаясь как-то устроиться на столе и на лавке это место выглядело особенно соблазнительным. Она перевела взгляд на лицо мужчины. Он не храпел и дышал почти бесшумно. Некоторое время она разглядывала его и в конце концов поймала себя на мысли, что чисто внешне он производил приятное впечатление и в другой ситуации… Она тут же со страхом шарахнулась прочь от этой мысли. Девушка посмотрела на его оружие, лежавшее на полу. Два меча и два кинжала. Все четыре клинка в ножнах. Та эмблема, что украшала место соединения гарды и рукояти мечей показалась ей знакомой, но она так и не смогла вспомнить где ее видела раньше. Она снова подумала о том что может легко убить его. Но тут же сказала себе, что скорее лишь попытаться. Во-первых, он может проснуться когда она начнет вытаскивать клинок из ножен, во-вторых она просто не могла себе представить как она будет бить стальным лезвием в тело живого, мирно спящего человека. Да, он подонок, убийца, разбойник, душегуб, но это было выше её сил. В какое место бить? В шею? В грудь? Нет, она просто не могла представить это.
Она опустилась на корточки и очень осторожно отцепила от кожаного пояса ножны с одним из кинжалов. Затем снова выпрямилась, прижимая оружие обоими руками к груди. Что ж, она вряд ли сможет использовать клинок для нападения, но наверняка сумеет заставить себя применить оружие для защиты. Она склонилась над лицом разбойника, пристально рассматривая его, чтобы все-таки понять спит он или претворяется. Его веки не шевелились, дыхание было спокойным и глубоким, и она решила что он действительно спит, подумав что он не сдержался бы и улыбнулся, если бы знал что она так близко рассматривает его.
