стол, за которым сидела Чанья и наклонился над ее плечом. Они находились посередине парка, раскинувшегося около пересадочной станции туннельных поездов. Два больших стеклянных стола и кубические табуреты делали это место удобным для небольших компаний – и для рисования плакатов тоже. Светлые волосы Руди искрились в лучах солнца, но Чанья не желала на него смотреть.
– О, я только что вспомнил, – сказал Руди. – В прошлый раз, когда мы виделись в больнице, ты что-то говорила о своем опыте обучения на Земле. Я об этом написал отчет для Совета.
Чанья встревоженно глянула на Руди:
– И что же ты написал?
– Я объяснил, что трудности приспособления к новой среде обитания принесли всем вам немало психологических страданий. Я предложил комиссии по образованию внимательно пересмотреть программу. В будущем учащимся будет предоставлена более длительная и качественная подготовка, перед отправкой на Землю их будут тщательно консультировать.
Чанья снова опустила голову:
– Ты меня совершенно не понял.
– Но что же ты имела в виду?
– Я говорила о самой идее обучения на Земле, а вовсе не об этих незначительных мелочах.
– То есть ты хочешь сказать, что вас вообще не стоило отправлять на Землю?
– Ты ни за что не поймешь. Мы увидели совершенно иной мир. То, как мы к нему приспосабливались, значения не имеет. У нас нет возможности вернуться. Мы больше не можем терпеть… – Чанья растерялась в поисках подходящего слова. – …Жесткость.
– Я могу понять, – возразил Руди. – Ты говоришь о технобюрократизме.
– Да, вот именно!
Руди кивнул:
– Я его тоже презираю.
– Неужели?
– Конечно. Я написал немало статей с критикой нынешней системы.
Чанья оперлась локтями о крышку стеклянного стола и смерила Руди взглядом с головы до ног. Немного помолчав, она проговорила:
– Если так, я скажу тебе правду. Предстоящий салон – на самом деле собрание, предназначенное для начала борьбы с этим самым технобюрократизмом. Мы хотим выступить за свободный выбор жилья и переход из мастерской в мастерскую, чтобы никто не был прикован к одному месту.
– О? – Глаза Руди сверкнули. – Звучит просто отлично.
– Ты действительно так думаешь?
– Абсолютно так. Это были бы прекрасные перемены. – Голос Руди звучал чрезвычайно убежденно. – Можешь на меня рассчитывать. Помогу всем, чем смогу.
После секундной растерянности Чанья кивнула. Она пыталась понять, что на самом деле на уме у Руди, насколько искренен его энтузиазм и действительно ли он думает так же, как она и ее соратники – или он ведет себя так только потому, что хочет сблизиться с ней. Однако Чанья осознала, что, если даже дело в последнем, отказываться от помощи Руди не стоит. Им нужно было заручиться поддержкой как можно большего числа людей. А поскольку Руди был внуком консула, его поддержка могла помочь узаконить молодежное движение и убедить в его правоте еще больше людей. Быстро прокрутив эти мысли в сознании, Чанья отбросила часть осторожности.
Правда, внешне она никак не выказала этого, но, когда Руди стал помогать ей снимать со стола готовый плакат, Чанья не стала отказываться.
* * *
Люинь не удивилась поведению брата, но не поверила в его готовность поддержать юных бунтарей.
– Месяц назад, когда я говорила с ним о революции, он был резко против.
– Не знаю я, что он на самом деле думает, – сказала Чанья, – но он сказал, что тоже ненавидит технобюрократизм.
– Вот это возможно, – кивнула Люинь. – Руди всегда бунтовал против своих наставников. Помню, мне он тоже жаловался на административную структуру.
Чанья и Люинь медленно шли в сторону социального центра квартала Расселл. День был будний, поэтому людей в центре было мало. По выходным в круглых помещениях центра собирались клубы любителей искусства, кулинарные клубы, любительские танцевальные ансамбли и так далее, а на неделе залы почти неизменно пустовали. Через закрытые окна можно было увидеть то, что осталось от прошедших занятий, а к следующей встрече в выходные всё это нужно было убрать.
Дорога к социальному центру шла строго на юг. Посередине нее тянулась полоска газона, усаженного деревьями. Тенистые аллеи были идеальными для пешеходов.
– Твой брат предложил нам помощь.
– Что у него на уме, интересно?
– Он не сказал. Сказал только, что готов помочь нам всем, что в его силах.
– Это хорошо.
– Но я не знаю, насколько серьезно это было сказано.
– Я бы на этот счет не переживала, – улыбнулась Люинь. – Даже если не серьезно, он сказал так, чтобы как можно больше времени проводить с тобой. А если он и вправду будет проводить с тобой больше времени, он не сможет отказаться от своих слов. Значит, мы получим от него помощь, несмотря ни на что.
Чанья покраснела:
– О чем это ты?
Люинь рассмеялась и побежала вперед:
– Если все получится, то в один прекрасный день я назову тебя моей золовкой.
– Можно подумать, я хочу стать твоей золовкой!
– Тебе не нравится мой брат?
– Мне никто не нравится.
– Даже Сорин не нравится?
– Нет.
– Почему же?
– Я тебе уже говорила, – решительно объявила Чанья. – Я не верю в любовь.
– Ты еще слишком молода, чтобы так говорить.
– А я не верю. Я согласна с Рунге: всеми движут только собственные интересы. То, что мы называем любовью, – это всегда замаскированная самовлюбленность на службе у какого-то плана.
– И что ты думаешь о планах Руди?
– Не знаю, – призналась Чанья. – Люди могут вести себя очень лукаво. Возможно, он тщеславен и привык к тому, что все гладят по шерстке его эго. А вот я в него ни капли не влюблена, и он смотрит на меня, как на некий вызов, потенциальное состязание, возможность показать себя.
– По крайней мере, он открыто показывает, как сильно его к тебе влечет.
– Ой, я тебя умоляю. Есть только два варианта: или это мгновенный порыв с его стороны, или он обожает себя.
– Как ты можешь быть столь категоричной? – вздохнула Люинь. Сорин прав насчет тебя.
– А ты невероятно наивна, – буркнула Чанья. – Позволь тебя спросить: ты уверена в чувствах Анки к тебе?
Люинь, застигнутая этим вопросом врасплох, ответила не сразу. Беспечно рассмеявшись, она парировала:
– Не надо на меня стрелки переводить. А что, ты считаешь, что Анке не стоит верить?
– Нет, речь не о нем. Нельзя верить чувствам – вот и всё. Нельзя – и точка.
– Ты что-то слышала?
– Да нет. Я просто спрашиваю тебя: как ты можешь быть уверена в том, что он тебя любит? Он тебе это говорил?
– Нет.
– Тогда как ты можешь думать, что он верит в любовь?
– Думаю, верит.
– Мы ему верим только потому, что знакомы с ним. Но это не доказательство.
