— Только посмотрите, до чего могут докопаться эти чертовы газеты.
Молинари показал Эрику первую полосу.
«Совещание неожиданно отменено из–за болезни Генерального секретаря.
Делегация Лилистара во главе с Френекси не общается с прессой».
— И как они это узнают? — раздраженно проворчал Молинари. — Господи, меня это выставляет не в лучшем свете. Как будто в решающий момент я нарочно взял и свалился. — Он с яростью посмотрел на Эрика. — Будь у меня достаточно смелости, я выступил бы против Френекси и его требований рабочей силы. — Генсек устало закрыл глаза. — Я еще на прошлой неделе знал, что он этого потребует.
— Не вините себя, — утешил его Эрик.
«Понимает ли Джино физиологический механизм своего «бегства»? Скорее всего, ничуть. Он не только не осознает предназначения своей болезни, но даже не одобряет ее. Значит, как и прежде, все это функционирует на подсознательном уровне. Но как долго это может продолжаться? — подумал Эрик. — При столь огромном разрыве между сознательными стремлениями и подсознательным желанием сбежать… не исключено, что в конце концов появится болезнь, которая станет для Генсека по–настоящему смертельной и последней».
Открылась дверь, и появилась Мэри Рейнеке.
Эрик взял ее за руку, выпроводил в коридор и закрыл за собой дверь.
— Я что, не могу с ним увидеться? — возмутилась она.
— Одну минуту. — Он внимательно посмотрел на нее, пытаясь определить, до какой степени Мэри осознает происходящее. — Хочу вас кое о чем спросить. Возможно, вы знаете. Молинари когда–либо проходил курс психотерапии или психоанализа?
В медицинских картах об этом не было ни слова, но Эрик чувствовал, что нечто подобное все–таки имело место.
— Зачем ему это? — Мэри повертела в пальцах застежку юбки. — Он же не сумасшедший.
Несомненно, она была права.
Эрик кивнул.
— Но его физическое…
— Джино не везет. Потому он всегда болеет. Сами знаете, что от невезения его не вылечит ни один психиатр.
Мэри немного помолчала и неохотно добавила:
— Да, в прошлом году он несколько раз был у психоаналитика. Но это тайна, о которой никто не должен знать. Если гомеогазеты об этом пронюхают!..
— Как фамилия этого психоаналитика?
— Не скажу.
Ее темные глаза враждебно вспыхнули. Она смотрела на него, не мигая.
— Этого я не сообщу даже Тигардену, хотя он мне нравится.
— Мне довелось наблюдать вблизи болезнь Джино, и я думаю, что…
— Этого психоаналитика нет в живых, — прервала доктора Мэри. — Джино приказал его убить.
Эрик вытаращил глаза.
— Догадайтесь почему.
Она улыбнулась злорадной улыбкой подростка, полной бессмысленной радостной жестокости, которая в мгновение ока напомнила ему собственное детство и пытки, которым подвергали его тогда такие вот девчонки.
— За то, что сказал тот психиатр про болезнь Джино. Не знаю, что именно, но, думаю, он был на верном пути. Так же как и вы, по вашему мнению. Так в самом ли деле вам хочется быть столь умным?
— Вы мне напоминаете премьера Френекси, — сказал Эрик.
Мэри прошла мимо него к двери спальни.
— Я хочу туда войти. Всего хорошего.
— Вы знали, что Джино умер сегодня в зале совещаний?
— Да, ему пришлось так поступить, конечно же, ненадолго, чтобы не разрушить клетки мозга. Естественно, вы с Тигарденом его сразу же охладили. Про это я тоже знаю. Кстати, почему я напоминаю вам эту сволочь Френекси? — Она снова подошла к Эрику и внимательно взглянула на него. — Я совсем не такая, как он. Вы просто пытаетесь причинить мне боль, чтобы я вам что–то сказала.
— Что же такое я хочу от вас услышать? — спросил доктор.
— Что–нибудь о самоубийственных наклонностях Джино, — спокойно ответила она. — Все о них знают. Именно поэтому его родственники привезли меня сюда. Они хотят быть уверенными в том, что кто–то будет проводить с ним каждую ночь, обнимать в постели или глядеть, как он ходит по комнате, когда не в силах заснуть. Ночью он не может быть один. Ему нужен кто–то вроде меня, чтобы было с кем поговорить. Я могу его убедить, утешить, даже в четыре часа утра, понимаете? Это нелегко, но у меня получается. — Она улыбнулась. — А у вас, доктор, есть кто–нибудь, кто вас утешает? В четыре утра?
Эрик отрицательно покачал головой.
— Жаль. Вам было бы только лучше. К сожалению, вами я не могу заняться. Мне и одного слишком много. Впрочем, вы не в моем вкусе. Но все же желаю удачи. Может, найдете когда–нибудь кого–то такого, как я.
Она скрылась за дверью. Эрик остался один в коридоре, чувствуя себя бессильным и страшно одиноким.
«Интересно, что случилось с заметками психиатра? — машинально подумал он, пытаясь вновь сосредоточиться на работе. — Наверняка Джино приказал их уничтожить, чтобы они не попали в руки лилистарцев. Да, это правда! В четыре часа утра бывает хуже всего. Но на свете нет другого такого же человека, как ты, Мэри. Вот в чем дело».
— Доктор Свитсент?
Он поднял голову. Перед ним стоял охранник.
— Да.
— Доктор, снаружи ждет женщина, которая утверждает, что она ваша жена, и хочет, чтобы ее впустили в здание.
— Не может быть, — испуганно проговорил Эрик.
— Не могли бы вы пойти со мной и опознать ее?
— Скажите ей, чтобы уходила, — заявил Свитсент.
«Нет, — подумал он. — Так нельзя! Не стоит решать свои проблемы подобным образом, по–детски взмахнув волшебной палочкой».
— Это наверняка Кэти, — пробормотал врач. — Все–таки она приехала следом за мной. Господи, что за невезение. Вам доводилось бывать в подобной ситуации? — спросил он охранника. — Вы когда–нибудь чувствовали, что просто не можете жить с тем, с кем приходится?
— Нет, — безразлично ответил охранник, идя по коридору.
10
Кэти стояла в углу приемной Белого дома и читала гомеогазету «Нью–Йорк таймс». На ней было темное пальто, лицо покрывала обильная косметика, которая все равно не могла скрыть бледность. Глаза женщины казались огромными и полными боли.
Когда появился Эрик, Кэти подняла взгляд и сказала:
— Я как раз читаю про тебя. Похоже, ты оперировал Молинари и спас ему жизнь. Поздравляю.
Она улыбнулась, но как–то бледно и неуверенно.
— Отведи меня куда–нибудь выпить кофе. Мне многое нужно тебе сказать.
— Тебе не о чем со мной говорить, — ответил он, не в силах скрыть беспокойства в голосе.
— После того как ты уехал, я поняла одну важную вещь, — продолжала Кэти.
— Я тоже. А именно то, что мы правильно сделали, расставшись.
— Странно, поскольку я пришла к совершенно противоположному выводу.
— Вижу. Ты приехала сюда. Послушай, по закону я не обязан быть с тобой. От меня требуется только…
— Ты должен выслушать то, что я хочу тебе сказать, — невозмутимо заявила Кэти. — С моральной точки зрения неправильно просто так взять и уйти. Это слишком легко.
Он вздохнул. Хорошая философия для достижения намеченной цели. Но так или иначе, он уже угодил в ловушку.
— Ладно, — кивнул доктор. — Я не могу так поступить, не имею права с чистой совестью заявить, что ты мне не жена. Пойдем выпьем кофе.
Он почувствовал, что это судьба — возможно, всего лишь более мягкая форма его стремления к самоуничижению. Доктор сдался, взял Кэти под руку и повел ее по коридору мимо охранников к ближайшему кафе в Белом доме.
— Ты плохо выглядишь, — заметил он. — Слишком бледная и напряженная.
— С тех пор как ты уехал, мне не везло, — призналась она. — Похоже, я и в самом деле полностью от тебя зависима.
— Симбиоз, — подытожил он. — Весьма нездоровый.
— Вовсе нет!
— Именно так. Доказательства видны как на ладони. Нет, я не собираюсь возвращаться к прежним отношениям.
Эрик был уверен в этом, по крайней мере, в данный момент, настроился за это бороться, посмотрел на нее повнимательнее и добавил:
— Кэти, ты выглядишь так, будто чем–то больна.
— Это все потому, что ты крутишься рядом с Молем, начинаешь привыкать к обществу больных. Я прекрасно себя чувствую, просто немного устала.
Но она явно уменьшилась, вроде как усохла. Будто от старости, но не совсем. Неужели их разрыв мог настолько ее потрясти? Эрик сомневался в этом. Но его жена со времени их последней встречи стала выглядеть намного хуже, и ему это не понравилось, несмотря на неприязнь к ней.
— Лучше пройди полное обследование, — посоветовал он.
— Господи! — возмутилась Кэти. — Я здорова. То есть буду здорова, если нам удастся уладить недоразумение.
— Разрыв отношений — это вовсе не недоразумение, а полная реорганизация жизни, — сказал Эрик.
Он взял с подноса две чашки кофе и расплатился с роботом–кассиром.
Когда они сели за столик, Кэти закурила и начала:
— Хорошо, признаюсь наконец! Без тебя я полностью разваливаюсь. Тебя это не волнует?
