поговорили о программах в американском и мексиканском телике. Портье сказал, что американские сняты лучше, зато мексиканские будут повеселее. Фейт спросил, есть ли у него кабельное телевидение. Портье ответил: кабельное — оно только для богачей и пидоров. Что только бесплатные каналы показывают жизнь как она есть. Фейт поинтересовался: а что, разве бывают бесплатные каналы, за все ведь надо платить, никуда не денешься, а портье рассмеялся и ответил, что знает, к чему Фейт клонит, но переубедить его не удастся. Фейт сказал, что и не думал переубеждать его, а потом спросил, есть ли тут компьютер — мейл нужно отправить. Портье отрицательно покачал головой и принялся рыться в куче бумаг, сваленных на письменном столе. А потом вытащил оттуда визитку интернет-кафе в Санта-Тереса.
— Открыто всю ночь, — сообщил он, а Фейт безмерно удивился: да, он из Нью-Йорка, но даже там интернет-кафе закрываются на ночь.
Визитка была ярко-красной — аж глазам стало больно, пока он разбирал то, что там напечатано. На оборотной стороне, не такой яркой, красовалась карта с точным местоположением заведения. Фейт попросил портье перевести ему название кафе. Тот посмеялся и ответил: «Огонь, иди со мной».
— Похоже на название фильма Дэвида Линча, — удивился Фейт.
Портье лишь пожал плечами и сказал, что Мексика — она и есть коллаж самых разных цитат и отсылок.
— Каждая вещь в этой стране — это дань памяти всем вещам в мире, даже если они еще не случились, — продолжил он.
Потом портье рассказал, как доехать до интернет-кафе, и они заговорили о фильмах Линча. Портье смотрел их все до единого. Фейт — только три или четыре. Для портье лучшим был телесериал «Твин Пикс». А Фейту больше всего понравился «Человек-слон», возможно потому, что он сам часто так себя чувствовал: когда хочется быть как все, но чувствуешь себя не таким. Когда портье спросил: а правда, что Майкл Джексон купил или пытался купить скелет человека-слона, Фейт лишь пожал плечами и сказал, что Майкл Джексон — глубоко больной человек. «Не думаю», — ответствовал портье, вперившись взглядом в экран, на котором явно происходило нечто очень важное.
— Мне вот кажется, — произнес он, все также уткнувшись взглядом в невидимый для Фейта телевизор, — что Майкл Джексон знает то, чего мы не знаем.
— Так мы все думаем, что знаем нечто такое, чего другие не знают, — возразил Фейт.
Потом попрощался, положил визитку интернет-кафе в карман и вернулся в номер.
Там он долго сидел, не включая свет, глядя сквозь жалюзи на присыпанный гравием дворик и беспрерывные отблески фар грузовиков на шоссе. Сидел и думал про Чучо Флореса и Чарли Круса. И снова увидел тень от дома Чарли Круса, как она падала на пустырь. Услышал смех Чучо Флореса и увидел Росу Мендес — как та лежит на кровати, голая и вытянутая, как келья монаха. Подумал о Короне, о его взгляде, о том, как Корона на него смотрел. Подумал об усатом чуваке, который присоединился к ним в последний момент, который не говорил, а потом припомнил его голос, он ведь слышал его, когда они бежали, и голос этот был резкий, как у птицы. Устав стоять, Фейт подвинул к окну стул и сел. Иногда он думал о доме матери и вспоминал цементные дворы, в которых кричали и играли дети. Закрыв глаза, видел белое платье, его задирали гулявшие по Гарлему ветра, а непременные смешки разбегались по стенам, скользили по тротуарам, и были они свежие и прохладные, как белое платье. Он чувствовал, как сон затекает ему в уши или поднимается из груди. Но не мог закрыть глаза, надо было внимательно смотреть на двор, на два фонаря, что освещали фасад мотеля, на тени, что огни машин отбрасывали, словно хвосты комет, в темноте.
Время от времени он оборачивался и посматривал на спящую Росу. Но на третий или четвертый раз понял, что ему не нужно оборачиваться. Просто не нужно, и все. Где-то с секунду думал, что больше никогда не захочет спать. И вдруг, пока следил за тем, как растворяются отблески задних фар двух грузовиков, словно бы залитых в темное стекло шоссе, зазвонил телефон. В трубке он услышал голос портье и тут же понял, что именно этого и ждал.
— Сеньор Фейт, — сказал портье, — мне только что позвонили с вопросом, здесь ли вы остановились.
Он спросил, кто его спрашивал.
— Полицейский, сеньор Фейт, — сказал портье.
— Полицейский? Мексиканский полицейский?
— Я только что говорил с ним. Он спрашивал, не останавливались ли вы у нас.
— А ты что ответил?
— Правду. Что вы у нас были, но уже уехали.
— Спасибо, — ответил Фейт и повесил трубку.
Потом разбудил Росу и велел ей обуться. Сложил обратно несколько вещей, которые успел вытащить, и закинул чемодан в багажник. На улице было холодно. Когда он вернулся в номер, обнаружил Росу в ванной — та причесывалась. Он тут же сказал, что у них на это нет времени. Они сели в машину и поехали к портье. Тот стоял и протирал подолом рубашки очки для близоруких. Фейт вытащил купюру в пятьдесят долларов и пододвинул ее через стойку.
— Если приедут — скажи, что я уехал обратно в Америку, — сказал он.
— Они приедут, — отозвался портье.
Съезжая на шоссе, он спросил Росу, при себе ли у нее паспорт.
— Естественно, нет, — ответила она.
— Меня разыскивает полиция, — сказал Фейт и рассказал, что ему передал портье.
— А почему ты так уверен, что это полиция? — удивилась Роса. — Может, это Корона, а может и Чучо.
— Да, — ответил Фейт, — а может, Чарли Крус, а может, Росита Мендес мужским голосом говорила, вот только мне что-то не хочется оставаться и проверять.
Они прокатились туда-сюда по улице на случай, если за ними следили, но вокруг стояла тишина (тишина, подобная ртути или чему-то, что предшествует ртути рассвета над границей), и, дав второй круг, припарковались под деревом напротив соседского дома. Некоторое время сидели и прислушивались — не шевельнется ли кто. Улицу перешли осторожно, держась подальше от света фонарей. Потом перелезли через решетку и направились прямо на задний двор. Пока Роса искала ключи, Фейт увидел книжку по геометрии — та висела на одной из сушилок. Машинально двинулся вперед и провел по обложке кончиками пальцев. Потом, чисто чтобы разрядить обстановку, спросил у Росы, как переводится «Геометрический завет», и Роса перевела ему название, никак его не прокомментировав.
— Надо же, книжка на манер рубашки висит, интересно, кому в голову пришло ее повесить? — пробормотал он.
— Да это все папа мой…
Хотя в доме жили отец и дочь, в нем однозначно чувствовалось присутствие женщины. Пахло ладаном и легким
