табаком. Роса включила лампу, и они плюхнулись в укрытые разноцветными мексиканскими одеялами кресла и сидели так некоторое время, не говоря ни слова. Потом Роса пошла заварить кофе, и, пока была на кухне, Фейт увидел, что в дверях стоит Оскар Амальфитано, необутый и нечесаный, в белой и очень мятой рубашке и джинсах, — наверное, спал одетый. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга, словно бы уснули и их сны протекли и смешались на общей территории, на которой застоялось глухое молчание. Фейт поднялся и представился. Амальфитано спросил, говорит ли тот по-испански. Фейт извинился и улыбнулся, и Амальфитано повторил вопрос на английском.
— Я друг вашей дочери, — отрекомендовался Фейт, — она пригласила меня зайти.
С кухни донесся голос Росы: та сказала отцу по-испански, чтобы тот не волновался, что это просто журналист из Нью-Йорка. Потом спросила, хочет ли Амальфитано кофе, и тот сказал, что да, все так же не отрывая взгляда от незнакомца. Когда Роса появилась в комнате с подносом, тремя чашками кофе, молочником и сахарницей, отец спросил, что происходит. В данный момент, ответила Роса, ничего, но ночью произошло нечто странное. Амальфитано поглядел на пол, потом внимательно осмотрел свои босые ноги, положил в кофе сахар, подлил молока и попросил дочь объясниться. Роса кинула взгляд на Фейта и перевела слова отца. Фейт улыбнулся и снова опустился в кресло. Взял с подноса чашку с кофе и принялся осторожно его прихлебывать, а Роса тем временем рассказывала отцу на испанском о событиях этой ночи, начиная с боксерского поединка и заканчивая их бегством из мотеля. Она закончила говорить ближе к рассвету, и Амальфитано, который до того практически не подавал голоса, предложил позвонить в мотель и выяснить у администратора, приезжала полиция или нет. Роса перевела Фейту предложение отца, и тот больше из вежливости набрал номер мотеля «Лас-Брисас». Трубку никто не взял. Оскар Амальфитано поднялся с кресла и выглянул в окно. На улице было тихо. Вам надо ехать, сказал он. Роса посмотрела на него, но не проронила ни слова.
— Вы можете переправить ее в Штаты, довезти до аэропорта и посадить на рейс до Барселоны?
Фейт сказал, что может. Оскар Амальфитано отошел от окна и скрылся в своей комнате. Вернувшись, он вручил Росе стопку денег. Этого тебе хватит на билет и на первое время в Барселоне. Я не хочу уезжать, папа, сказала Роса. Да, да, я понимаю, отозвался Амальфитано и заставил ее принять деньги. Где твой паспорт? Отыщи его. Собери чемодан. Но побыстрее, сказал он, и снова вернулся на свой пост у окна. За «Крайслер-Спиритом» соседа напротив он разглядел черный «перегрино», появления которого, собственно, и ждал. Амальфитано вздохнул. Фейт поставил чашку на стол и подошел к окну.
— Мне бы хотелось понять, что тут происходит, — сказал Фейт.
Голос у него чуть охрип.
— Вывезите мою дочь из этого города, и можете забыть про это. Или даже вот как: ничего не забывайте, но, самое главное, увезите мою дочь как можно дальше от этого места.
И тут Фейт припомнил встречу, которую ему назначила Гуадалупе Ронкаль.
— Речь об убийствах? — спросил он. — Вы думаете, что этот Чучо Флорес в них как-то замешан?
— В них все замешаны, — ответил Амальфитано.
Из «перегрино» вылез молодой высокий человек в джинсах и джинсовой же рубашке. Он закурил, а Роса обернулась к отцу:
— Кто это?
— Ты его никогда прежде не видела?
— Нет.
— Он из судейских, — ответил Амальфитано.
Потом взял дочь за руку и силой увел в комнату. И закрыл дверь. Фейт решил, что они прощаются, и снова подошел к окну. Вылезший из «перегрино» чувак стоял и курил, опершись на капот. И время от времени поглядывал на небо, которое все больше светлело. Он казался совершенно спокойным — стоит себе человек, никуда не торопится и ни о чем не беспокоится, просто созерцает очередной рассвет в Санта-Тереса и оттого счастлив до невозможности. Из соседнего дома вышел мужчина и завел машину. Парень из «перегрино» бросил бычок на тротуар и влез в свое авто. В сторону их дома он ни разу не посмотрел. Из комнаты вышла Роса с маленьким чемоданом.
— Как мы выйдем? — поинтересовался Фейт.
— Через дверь, — отрезал Амальфитано.
Потом Фейт смотрел, словно бы это был фильм, который он не понимал, но почему-то связывал со смертью своей матери, как Амальфитано целует и обнимает дочь, а потом выходит и решительно направляется на улицу. Сначала он видел, как тот пересекает передний двор, затем открывает деревянную калитку с облупившейся краской, потом переходит улицу, как был, босой и нечесаный, и идет к черному «перегрино». Когда Амальфитано подошел, парень опустил стекло, и они некоторое время проговорили — Амальфитано снаружи, а парень внутри машины. А ведь они друг друга знают и разговаривают не первый раз.
— Пора, пойдем, — сказала Роса.
Фейт пошел следом за ней. Они прошли через сад и пересекли улицу, отбрасывая излишне длинные тени, что вздрагивали каждые пять секунд, словно бы солнце крутилось в обратную сторону. Сев в машину, Фейт услышал за спиной чей-то смешок, но, обернувшись, увидел лишь Амальфитано и парня, которые все так же разговаривали, не меняя позы.
Гуадалупе Ронкаль и Роса Амальфитано мгновенно занялись своими проблемами. Журналистка вызывалась проводить их до Тусона. Роса сказала, что не надо преувеличивать, все будет в порядке. Они заспорили. Пока женщины говорили по-испански, Фейт посмотрел в окно, но в окрестностях «Соноры Резорт» все было штатно. Журналисты уже уехали, никто не разговаривал о боксе, официанты, казалось, лишь недавно пробудились от долгого летаргического сна и были не слишком любезны, словно бы пробуждение не доставило им никакого удовольствия. Роса позвонила отцу из гостиницы. Фейт смотрел, как она идет к стойке вместе с Гуадалупе Ронкаль, и, пока ждал их, выкурил сигарету и набросал кое-что для заметки, которую пока так и не отправил редактору. При свете дня события прошлой ночи казались нереальными и полными детской серьезности. Фейт позволил мыслям течь, как им вздумается, и увидел спарринг-партнеров Омара Абдула и Гарсию. И представил, как они едут в автобусе к побережью. Увидел, как они выходят из автобуса, делают несколько шагов к придорожным кустам. Сонный ветер гнал песчинки, те оседали на лице. Золотой дождь. Как тут мирно и спокойно, подумал Фейт. Как все на самом деле просто. Потом увидел автобус и представил его в черном цвете, словно огромный катафалк. Увидел высокомерную улыбку Абдула, непроницаемое лицо Гарсии, его странные татуировки, а потом вдруг услышал звон бьющихся тарелок, несколько штук их упало, а может, это грохот ящиков, которые бабахнулись об
