«Это Великая Марсианская Стена, верно?»
Фелка подняла на нее глаза, но не ответила и снова взялась за дело.
Скейд знала, что догадалась правильно. Игра — если ее действительно можно было назвать игрой — заменяла Фелке Стену, которую разрушили четыреста лет назад. Однако Стена играла столь важную роль жизни маленькой Фелки, что та возвращалась к давним воспоминаниям, едва что-то в окружающем мире вызывало у нее стресс.
Разозлившись, Скейд снова присела на корточки и быстрым движением разметала карты. Фелка застыла. Несколько секунд ее рука неподвижно висела в воздухе над тем местом, где только что лежали пластиковые прямоугольники.
Потом Фелка подняла глаза. На ее лице было написано непонимание.
Как это бывало с ней иногда, она оформила свой вопрос в плоское, несклоняемое заявление.
— Зачем.
«Послушай меня. Ты не должна этого делать. Ты одна из нас. Ты не можешь вернуться обратно в детство — просто потому, что Клавейна здесь больше нет».
Фелка с отчаянием посмотрела на карты, потом попыталась восстановить в узор. Но Скейд потянулась и схватила ее за руку.
«Нет. Остановись. Ты не можешь идти обратно. Я тебе не позволю».
Она взяла Фелку за подбородок и повернула к себе.
«Дело не только в Клавейне. Я знаю, что он для тебя кое-что значит. Но Материнское Гнездо гораздо важнее. Клавейн всегда оставался чужим. Но, ты — одна из нас, по сути своей. Мы нуждаемся в тебе. В той, что ты есть сейчас — не в той, что была».
Скейд освободила ее руку, но Фелка продолжала смотреть на карты.
Уходя из каюты, где Фелка по-прежнему сидела, скрестив ноги, она понимала, что поступила жестоко. Но не менее жестоко, чем Клавейн, из-за которого Фелка вернулась в детство. Стена была для нее глупым Богом, которому она поклонялась, который засасывал ее душу — несмотря на то, что остался лишь в ее памяти.
Фелка снова начала раскладывать карты.
Скейд тащила саркофаг Галианы по пустым лабиринтам «Ночной Тени» — медленно, один осторожный шаг за другим. Это напоминало похоронную процессию с единственным участником. Каждый раз, когда металлическая ступня со звоном впечатывалась в пол, стационарные гироскопы начинали борьбу за поддержание равновесия. Череп Скейд стал неожиданно тяжелым и жестоко давил на оставшиеся позвонки. Язык превратился в неподвижный комок мышц. Даже ее лицо изменилось: казалось, невидимые нити оттягивали вниз кожу на щеках. Глазные яблоки тоже деформировались, что вызвало небольшое искажение поля зрения.
Сейчас масса «Ночной тени» сократилась на три четверти. Три четверти массы сожраны полем, пузырь которого поглотил уже половину корабля — от кормы до миделя.
Ускорение возросло до четырех «g».
Скейд редко заходила в зону действия поля — просто потому, что воздействие на психику, хоть и смягченное механизмами ее доспехов, вызывало слишком сильный дискомфорт. Четких границ у «пузыря» не было, но в определенной точке пространства все эффекты внезапно исчезали. Его геометрия вообще не обладала сферической симметрией. Внутри поля попадались закупорки и шпилечные структуры, желудочки и трещины, где выраженность эффектов понижалась или повышалась, сочетаясь с другими искажениями. Вероятно, не последнюю роль играла странная топология самой установки. Когда одна из ее составляющих по какой-то причине перемещалась, поле сдвигалось вместе с ней. Бывали другие случаи — когда казалось, что поле само заставляет установку двигаться. Техники упорно делали вид, будто прекрасно понимают суть происходящего. Они действительно выявили ряд закономерностей, которые позволяли связать определенные изменения с определенными условиями. Но эти правила действовали лишь в ограниченном ряде случаев. Машина успешно «сократила» массу корабля вдвое, но сейчас требовалось намного больше. Изредка чувствительные квантово-полевые приборы, расставленные техниками по всем помещениям «Ночной Тени», фиксировали возвратно-поступательное движение пузыря. Казалось, он на мгновение набухал, поглощая корабль полностью, и тут же сжимался до прежних размеров. Скейд убеждала себя, что чувствует эти «всплески», хотя они длились намного меньше микросекунды. Пока перегрузка составляла два «g», они случались редко, сейчас — по три-четыре раза на дню.
Саркофаг был водружен на подъемник, и платформа поехала вниз, по направлению к границе пузыря. За смотровым окошком угадывались очертания волевого подбородка Галианы. На ее лице застыло выражение бесконечного спокойствия и безмятежности. Это была очень удачная мысль — перенести Галиану на борт «Ночной Тени». Не важно, что главная задача миссии состояла в поимке Клавейна. Где-то на задворках сознания Скейд еще во время сборов затаилась уверенность: путешествие продолжится в межзвездном пространстве. Тогда возникнет острая необходимость обратиться к Галиане за советом, хотя это весьма опасно. Перенести замороженную женщину на борт ничего не стоило. Все, что требовалось теперь — это самообладание и сила воли, чтобы попросить консультации.
Скейд втолкнула саркофаг в стерильную белую комнату, и дверь за ней незаметно закрылась. Почти все помещение занимали устройства цвета яичной скорлупы. Они становились заметны лишь после того как начинали двигаться. Это были старинные устройства, за которыми любовно и трепетно ухаживали еще со времен первых марсианских экспериментов Галианы. Доставить их на борт «Ночной Тени» тоже не составило труда.
Открыв саркофаг, Скейд «подогрела» замороженное тело на пятьдесят милликельвинов[47], затем установила бесцветное устройство в рабочую позицию, и прибор, вибрируя, поплыл над Галианой, не касаясь поверхности ее кожи. Скейд шагнула назад, сервоприводы ее доспехов упруго скрипнули. Бледный механизм вселял в нее тревогу — как всегда. С ним что-то было не так. Именно из-за этой глубоко скрытой неполадки его почти не использовали — за исключением редких случаев, когда возникала крайняя необходимость. Но с теми, кто осмеливался открыть ему свое сознание, происходили ужасные вещи.
Скейд не намеревалась использовать устройство на полную мощность… До поры до времени. Сейчас нужно просто поговорить с Волком, а для этого достаточно побочных функций — ей нужны лишь полная изолированность и запредельная чувствительность установки, способность улавливать малейшие сигналы в бурном море нейронного хаоса и усиливать их. До подключения основных функций дойдет лишь в том случае, если на то будут веские причины. Следовательно, пока можно не беспокоиться.
Она знает о неисправности установки, и этого достаточно.
Пора. Внешние индикаторы показывали, что Галиана «отогрелась» достаточно, чтобы будить Волка. Прибор уже уловил знакомые сигналы электрической и химической активности: женщина в саркофаге начинала думать.
Скейд закрыла глаза. Это был момент перехода: сначала чувство, словно все вокруг начинает вращаться, затем ощущение дезориентации и, наконец, смещение восприятия. В следующий миг она оказалась на скальном пятачке, таком крошечном, что с трудом могла стоять. Таких скал было много. Они цепочкой уходили в туман, который окружал Скейд, подобно дорожке на сером мелководье, соединенные острыми каменными гребнями. Рассмотреть что-либо в десяти-пятнадцати метрах было невозможно. Холодный влажный воздух пах морской солью и гниющими водорослями. Скейд озябла и поплотней укуталась в халат. Кроме халата, на ней ничего не было, пальцы босых ног словно цеплялись за край камня. Мокрые темные волосы лезли в глаза. Она подняла руку, отбросила со лба непослушную прядь — и вздрогнула от неожиданности: гребень на макушке исчез. Скейд снова стала обычным человеком — Волк сделал ее тело прежним. Где-то в отдалении, словно возбужденная толпа, ревел океан. Небо было бледным, серо-зеленым, и казалось неотделимым от тумана, который простирался до самой земли. От этого зрелища Скейд затошнило.
Первая пробная, неумелая попытка общения между Скейд и Волком, когда он говорил устами Галианы, вызвала ощущение безнадежной одномерности. Общение происходило нестерпимо медленно по сравнению с прямым контактом сознаний. После этого Скейд согласилась встретиться с Волком в трехмерной симуляции пространства с эффектом присутствия и полного погружения.
Это был выбор Волка — не ее выбор. Именно он придумал эту обстановку, куда Скейд была вынуждена войти, принимая его условия. Можно было бы наложить на эту реальность что-нибудь по собственному усмотрению, но Скейд боялась, что привнесет какие-нибудь нюансы и детали, которые допускать не следует.
Лучше играть по правилам, установленным Волком, даже если при этом у нее нет полного контроля над ситуацией. Скейд знала, что такая игра походила на обоюдоострый клинок. Она бы не стала доверять ни единому слову, сказанному Волком, но Галиана тоже присутствовала где-то рядом. Галиане тоже известно достаточно много, и ее знание все еще может пригодиться Материнскому Гнезду. Единственная сложность — отличить ее саму от Волка, поэтому Скейд приходилось уделять столько внимания каждому нюансу окружающей обстановки. Неизвестно, где может прорваться Галиана, и вряд ли ей удастся надолго оттеснить чуждый разум.
