— Собственные? — Саннио опешил. Если бы другого, особенно, врага — а свои зачем?
— Вам еще, должно быть, не приходилось сомневаться в себе самом, сомневаться до той степени, что требует услышать от других — нет, ты понимаешь, что и зачем хочешь сделать, и в этом нет зла…
— Вы даже не ложились! — услышанное было слишком уж непонятно, и что с этим делать, наследник не знал. Услышал, запомнил — но верных слов в ответ подобрать не смог, да и не было у него таких слов, чтобы ответить герцогу Гоэллону.
— Я обещал Реми выехать сегодня, и обещание это сдержу. Не беспокойтесь, драгоценнейший мой, сил у меня хватит, — дядя деликатно высвободил руки. — Идите, собирайтесь. Дорога до Тиаринской обители Саннио уже была знакома до скуки, мелкий дождик зарядил с самого утра — и спасибо, что не ливень, так что он предпочел составить компанию монахам. Герцог Гоэллон с упорством безумца гарцевал верхом, порой скидывая капюшон и подставляя лицо под водную пыль. Племянник к нему не приставал, смутно предполагая, что капли дождя несколько лучше, чем горячий воск, а любимый родственник, может быть, понимает, что делает. По крайней мере, хотелось на это надеяться. Волновал молодого человека вопрос, бывший поважнее, чем сиюминутная причуда, которая могла привести разве что к простуде: дядя замыслил нечто, глубоко непонятное, рискованное и странное. И он, и герцог Скоринг замахнулись на то, чего до сих пор не касались помыслы смертных… конечно, если не считать «заветников», но вот тут-то и была одна маленькая удивительная для него деталь. Если верить архиепископу Жерару, то бывший регент хотел лишь власти, и чтобы эту власть получить, готов был связаться с кем угодно — с еретиками, подлецами, убийцами; глава Ордена сурово отчитал тех, кто подумал иначе и объявил это делом человеческим, запретил вмешиваться в высшие сферы… и ошибся. Ошибся сам и заставил ошибиться всех остальных. Власть регенту нужна была лишь на время, и на время очень краткое — добившись некой цели, Скоринг с легкостью передал бразды правления и законному наследнику, и тем, кто стремился вернуть его на престол.
Реми и Фиору Алларэ — да и вообще «малому королевскому совету». Позаботился он и о будущем — оставил тетрадь, где четко, словно для малых детей были прописаны планы указов. Даже подлинный венец велел передать лично в руки архиепископу, показав тем самым, что отлично знал, где «укрывают» принца Элграса. Хотел бы Саннио видеть лицо Жерара в тот момент… Еще он приволок какие-то загадочные средства против болезней и вещи для моряков. Чтобы, когда навигаторы останутся бессильны, не прервалась торговля. Значит, ему нужно это будущее, о котором он тщательно позаботился. О будущем. Будущем, которого, будь скориец подлинным «заветником», у мира быть не могло: те призывают в мир Противостоящего, цель которого — уничтожение всего сущего. Из чего явственно следует, что либо Противостоящий за несколько тысяч лет перевоспитался и больше такового не хочет (что похоже на анекдот), либо Церковь изначально ошибалась на его счет (что чуть больше похоже на правду), а загадочный вечный враг человечества всего-то хочет устроить переворот на Престоле Небесном. И многострадальные «заветники» ему нужны ровно так же, как герцогу Скорингу: Жан-болван, подай стакан, нарежь лимон, убирайся вон… Тут Саннио хихикнул; монахи не обратили внимания. Оба брата, один в алом, другой в сером, выглядели ничуть не лучше герцога Гоэллона. Они тихо дремали, накрывшись пледами, даже смех их не разбудил. Надо понимать, пресловутое таинство «прозрачной исповеди» было не из приятных, и всем троим участникам пришлось невесело. Ну и для чего этот небесный переворот?! Чем скорийца не устраивают Мать и Воин, добрые милосердные боги? Настолько не устраивают, что он готов устроить кучу разных бед… Легко понять, чем герцога Скоринга не устраивал король Ивеллион II. Тут все ясно; и спасибо ему большое. Безумец на троне — погибель для страны; пока дядя рассуждал об опоре и посохе, скориец сделал то единственное, что нужно было сделать. Но боги?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дядю в данном случае понять куда проще. Все девять великих чудес нужны людям, без них будет очень плохо. Представить себе, что не знаешь, который час, не знаешь, где юг, а где север, и источника воды отыскать не можешь; ой, а если люди заговорят на разных языках, как до чуда святой Этель Эллонской?.. а потом начнут болеть тремя смертными хворями?.. Карета подпрыгнула на какой-то кочке, отогнав кошмарное зрелище; Саннио отдернул занавеску и взглянул в окно. Так и есть, съехали с тракта, значит, до обители осталось не более получаса. Герцог Скоринг, отказавшийся выполнять приказ короля и убивать трех северян, почему-то готов это сделать. Как там сказал Альдинг? «Мне хотелось бы знать о причинах, которые заставляют его желать низвержения богов, зная о цене, ибо мне представляется, что он не из тех, кто будет платить ее в угоду своей прихоти или тщеславию…»
Альдинг — умница; вот только пока его не припрешь к стенке, потребовав ответа на вопрос, он так и будет сидеть, прикусив язык. Будто именно его воспитывали в школе мэтра Тейна; мэтр годился бы таким учеником, он был бы назван лучшим по праву, а не сиюминутного одобрения ради, как год назад пошутили над Саннио. Герцог Скоринг знает, зачем — но где тот герцог, ищи ветра в поле. Герцог Гоэллон знает, зачем — но его, кажется, можно пытать, а он не скажет. Ни Саннио не скажет, ни Фиору, ни Реми, с которым публично рассорился самым глупым образом. Не лучше, чем племянник с Сореном, но тогда нашелся Андреас, а тут кто бы нашелся… Ну и что с обоими ретивыми молчунами делать? И — кому делать? Карета остановилась, гвардеец распахнул дверь — пожалуйте выходить, думать после будете. Тройной придворный поклон, почтительно склоненная голова. Саннио, повторяя движения дяди и Фиора, второй раз в жизни смотрел на принца… теперь уже короля Элграса. Тот ничуть не изменился. Все тот же большеглазый мальчишка с выражением лица задорного уличного драчуна, все та же серая ряса послушника, а венец… венец под копной светло-золотых — изрядно растрепанных, надо сказать — волос почти и не виден. Надежда и опора Собраны при виде гостей слезла со спинки скамейки, провела руками по волосам, — лучше не стало, — потом равнодушно приняла поклоны и сама шагнула вперед. К герцогу Алларэ.
— Ты такой церемонный нынче, братец, — ехидно заявил четырнадцатилетний король. — Прямо не обнимешь. Запретить, что ли, эти воротники? Воротники запретить, поклоны отменить…
— И ввести в придворный церемониал что-нибудь навроде обмена тычками в бок? — улыбнулся Фиор. — Вы войдете в историю как король-драчун.
— Не худшая слава, — хихикнул Элграс, потом перевел глаза на Саннио.
— Вас я помню, вы приезжали вместе с братом.
— Вы правы, ваше величество, — коротко поклонился младший Гоэллон; король громко хмыкнул и протянул руку. Пожатие оказалось долгим и крепким; мелких вредностей Саннио знал ничуть не меньше, чем король — выучили старшие ребята в секретарской школе, а потому Элграс получил немало удовольствия и одобрительно кивнул под конец. Что ж, желание короля — закон для добрых подданных.
Потом юный король перевел взгляд на герцога Гоэллона, стоявшего неподвижно, и чуть раскосые рысьи глаза потемнели.
— Вы дурно выглядите, господин герцог. Угрызения совести замучили?
— Простите, ваше величество?.. — еще один растерянный образовался; дяде подобное состояние шло не больше, чем Реми.
Король внимательно оглядел крытый внутренний двор обители. Монахи отправились к архиепископу подтверждать, что все условия соблюдены, гвардейцы большей частью остались снаружи, а трое, которых пропустили в обитель, держались поодаль, у стены внутреннего двора. Убедившись, что посторонние услышать его не могут — разумная предусмотрительность, подметил Саннио, — он отступил на полшага и пристально уставился на герцога Гоэллона.
— Я внимательно выслушал рассказ Араона. У меня есть и к вам, и к господину Алларэ много неприятных вопросов. Надеюсь, вы понимаете, почему я хочу видеть регентом моего брата. — Оказывается, мальчишка-король умел говорить по-взрослому, тяжело и прямо.
