— Я не знаю никакого Велигурова, Игнатенко…
— А тебе и не нужно их знать, — обрываю я директора фирмы «Аргус». — Что, привык осторожничать при подписании документов? Хвалю, я сам такой. Только мной никто не руководит, когда я эти документы подписываю. И сейчас я не себя имею в ввиду, а Городецкого, на которого ты шестерил. Так что давай свой автограф и не думай шутить. Образец подписи директора «Аргуса» есть на многих документах, хранящихся у меня. Только сейчас меня компьютерный вариант подписи не устраивает. Чернильной ручкой, и дату не забудь поставить.
Камолов черкнул свою незамысловатую подпись, и я вдруг понял, что ему уже на все наплевать. Даже на телочку свою замечательную. Передо мной сидел живой труп, он еще дышал, но ему уже было все равно — нарушу я свое слово или нет. Сдох Камолов.
— Теперь этот документик подпиши, — командую я, бросая на стол очередную дозу бумаг. — Можешь не читать, это точная копия предыдущего. До того я предусмотрительный, что все бумажки собираю в нескольких экземплярах. Ну, вот и все. Мне даже от тебя компенсаций особых не нужно, кроме моральной. Так, сто грамм ставишь?
— Меня убьют? — спросил Камолов, намекая уже на своих деловых партнеров. Уверовал, гнида, в мое честное слово.
— Со своими партнерами сам разбирайся. Я тебе их не навязывал, — машинально замечаю в ответ.
Он ищет моей поддержки. Ну, козел, другого слова подобрать невозможно. Напал на меня, как пес цепной, по приказу хозяина, а теперь нашел у кого моральной поддержки искать. Тебя бы к Бойко привязать, да обоих в море бросить. Но Бойко мне еще долго нужен будет. А ты…
— В общем так. Девочка твоя будет жива-здорова. А как насчет ста грамм, согласен?
Камолов закивал головой чуть ли не радостно. Вот придурок. Боже, с кем приходиться воевать, то ли было в былые годы.
Это же были титаны по сравнению с мокрицей, командующей «Аргусом».
— Значит, согласен, — гашу сигарету о зеркальную поверхность полированного стола. — Это хорошо. У меня в связи с тобой такие расходы были, ты себе не представляешь.
Опять ожил Камолов. Бегает с того света туда и обратно перед глазами, прямо фильм ужасов какой-то, если не сказать триллер.
— В общем, выставишь мне всего сто граммов. И знаешь чего? Осмия, сто восемьдесят седьмой изотоп. Ты же крупный специалист по металлам. Больше того, я знаю, что у тебя этот осмий есть. Кстати, лицензии на вывоз, которыми ты приторговывал, мне к металлу не нужны. У меня любые лицензии есть, даже на твою голову.
Я медленно достаю телефонную трубку из кармана, набираю номер и командую:
— Девочку не трогать.
А потом, пристально глядя на Камолова, небрежно добавляю:
— Пока не трогать.
Камолов опять заерзал на стуле, а затем начал свое обратное превращение в покойника. И правильно делает. Документы эти у меня пока не играют, то, что второй экземпляр я отдам Рябову для его партнеров конторских, Камолова тоже пока не печет. Только помер он снова из-за того, что валютные счета можно заблокировать куда быстрее, чем он до них доберется при благоприятном стечении обстоятельств. Он ведь сам их не открывал, отпечатка пальца своего замечательного в банке не оставлял. И соваться ему в этот банк просто опасно, сам Камолов вряд ли этого не понимает. Петьке Петровичу на его счета плевать, но предупредить зарубежных партнеров — тоже раз плюнуть. Так что выпасут они Камолова в два счета. И Петьке вовсе не нужно сейчас на него от более важных дел отвлекаться. Есть у Камолова и наличность в валюте какая-то, я знаю, мелочь.
На осмий он рассчитывал, так я ему один грамм оставил, не весь запас потребовал. А один грамм этого металла — сорок тысяч долларов. Я точно когда-нибудь подохну из-за своей доброты.
— Сто грамм пресловутые принесешь в мой офис. И через десять минут твою девчонку отпустят. Не дрейфь, Камолый, как говорят у меня на фирме, все там будем.
Сейчас я тебя к жизни верну, перестанешь по потусторонним мирам шляться в моем присутствии.
— Слушай, сомнамбула, ты бы проводил гостя, — замечаю на прощание, и Камолов послушно вылезает из-за стола и с таким видом, будто один из героев фильма «Ожившие мертвецы», который я как-то поставил Гарику на ночь, за что хвалил сам себя, несмотря на монолог Сабины.
Когда Камолов подошел ко мне вплотную, я тихо сказал:
— Мелочи остались, так, моральные долги…
И с огромным удовольствием ударил его левой в солнечное сплетение, тут же добавив правой в нос, пока он не успел согнуться. Несильно ударил, чтобы не валялся он в постели несколько суток, как я. За это время Петр Петрович, при желании ускорить события, его из персональной кровати на общественный морговский стол запросто переложить сможет. Но мне нужно, чтобы Камолов погасил затраты «Козерога», вызванные неделикатным поведением «Аргуса». И то, что кровь у него из носа хлещет — хорошо, значит, жив Камолов, из мертвецов кровь не вытекает, это я хорошо знаю.
Я приехал на квартиру Марины; моя милая секретарша спокойно беседовала с девочкой Камолова за чашечкой кофе. Умеет Марина с людьми работать, телочка эта, наверняка, сперва перепугалась не хуже шефа своего драгоценного, а Марина всем своим поведением доказывает — тебе ничего не грозит, мы хорошие ребята, а то, что твой дружок натворил, так при чем здесь ты? Даже папа Сталин говорил, сын за отца не отвечает; так что эта девочка от моего появления и не вздрогнула, больше того, вопрос задала, спокойно так, по-хозяйски:
— Вам кофе налить?
— Только без сахара, — улыбнулся я этому юному задору, восхищаясь умению моей секретарши получше расположить к себе любого человека, даже если она не собирается вырубать его.
— Мариночка, ты уже последовала моему совету? — продолжаю улыбаться, принимая кофе из рук телочки. — Нашла себе кобылку с бархатистыми губками и нежной кожей? Взнуздай ее, Мариночка, уздечка, хлыст, чего там девушки между собой придумывают?
Марина подскочила ко мне внешне спокойно, точно как на тренировке, перед началом боя. Кажется, я увлекся своими намеками, повторяюсь, нужно исправлять положение. Тем более, что телочка глупо таращится на нее, ожидая непривычного для себя секса.
— Спокойнее, Марина, — заметил я, — не расстегивай свой замечательный пояс, твоя подружка нас неправильно поймет. Скажи лучше, где Рябов?
— Отдыхать отправился, говорит, что на ногах уже не держится.
— Вот в следующий раз я его с тобой куда-нибудь спровожу, так и у него будет шанс отлежаться, — пробормотал я, допил кофе и достал из кармана плаща все тот же блокнот со вставленным в специальное отделение «паркером».
— Марина, поедешь к Рябову, разбудишь, отдашь записку, — пробормотал я. — Это срочно. А заодно мой договор с фирмой «Аргус» о любви и дружбе.
При названии своей родной фирмы телочка встрепенулась и продолжала глупо улыбаться.
— Охрану можешь отпустить, — бросил я, наблюдая, как Марина надевает свои легендарные, в боях познавшие радость побед, сапоги со шпорами.
Мы с Сережей заслужили кратковременную передышку, кроме того, я не могу обманывать жену. Ведь обещал ей дома не ночевать, И у Марины остаюсь пока по собственному почину. Не всегда же здесь околачиваться, только чтобы людям Петра Петровича меня ловчее сцапать было на радость Рябову и его приятелям конторским при полной поддержке со стороны Вершигоры. В конце концов, я рассчитался с Камоловым за Астронома и никогда не виданного мной дискжокея. Так, для порядка, ударов-то два было. А за собственный моральный ущерб, если не считать удара по голове, получу с него несколько иначе.
Я посмотрел на телочку, подумал, что у меня действительно для женщин не находилось в последнее время лишней минуты, и коротко сказал:
— Раздевайся.
Девочка эта перестала глупо улыбаться и широко раскрыла глаза.
— Перестань, — устало сказал я, — что ты, кричать будешь, на помощь звать? Тебе лишняя реклама нужна? Или, быть может я такой же урод, как твой Камолый? Не веди себя, словно это делаешь впервые, будь естественнее, сбрось свое напряжение, ты и так достаточно напугана.
Телочка слушала дальше, а ее рука механически расстегнула верхнюю пуговицу блузки. Я нарочно прекратил вещание. И она тут же отдернула руку, будто пуговица ударила ее током. Что ни говори, приятно обладать таким даром внушения. А еще мне приятно от того, что Марина разбудит Рябова. Вот обрадуется Сережа, я ему отосплюсь, он еще за свою подставку полностью не рассчитался. Вдобавок в записке той, очень важной, всего одна фраза: «Освобождаю тебя от слова». Сереже с его склонностями любовь сейчас просто необходима, мы с ним давно не расслаблялись.
— Ты не волнуйся, девочка, — продолжаю нежно шептать даже не пытающейся сбежать телочке, — я дал слово твоему директору, что вернешься к нему живой-здоровой. Ты очень красивая девочка. Душить я тебя не собираюсь и наградить гонореей тоже не могу — нет ее у меня.
