Она застыла в его объятиях, и даже без ее эмпатической способности, он мог буквально чувствовать, ее попытки отвергнуть его слова, что бы продолжить мучить себя. Но он не мог допустить этого — не руками, не горячими объятиями его сердца. Он удерживал ее безжалостно, зная, что она могла чувствовать его чувства, зная, что она не могла убежать от его любви.
Эта напряженность длилась долгий, долгий миг, но затем, она провисала на нем, и он чувствовал как глубокие, почти беззвучные рыдания начали сотрясать ее. Он снова закрыл глаза, прижимая ее к себе, качая ее в своих объятиях и любви.
Он так никогда и не узнал, как долго они так сидели. Казалось, это продолжалось вечно, пока она немного не сдвинулась и положила голову ему на плечо, он вытащил из кармана платок и вытер ей глаза.
"Лучше"? спросил он очень тихо.
"Немного", ответила она, хотя и не была уверена, что это на самом деле правда. "Немного".
"Мне очень жаль, любимая", мягко сказал он снова.
"Я знаю". Она похлопала по руке по-прежнему нежно обнимающей ее. "Я знаю".
Они еще немного помолчали, затем она глубоко вздохнула и села прямо.
"Я буду скучать по ним", сказала она мужу, и ее голос оставался мягким, но не ее глаза. Они сверкали, в них еще блестели слезы, а еще под этим блеском была тьма, под этими слезами — твердость.
Хэмиш Александер-Харрингтон знал свою жену, как могли знать только двое людей, принятых семейной парой древесных котов. Он видел ее в радости и горе, ярости и страхе и даже в отчаянье. Однако за все годы с момента их первой встречи у Звезды Ельцина, он вдруг понял, он никогда не встречал женщину которую журналисты называют "Саламандра". Это была не его вина, понимал он уголком разума, просто он никогда не был в нужном месте и в нужное время, чтобы встретиться с ней. У него никогда не было шанса встать рядом с ней, когда она вела разбитый тяжелый крейсер в неустрашимый смертельный рейд к широкой поверхность линейного крейсера, на встречу собственной смерти и ведя за собой свою команду, чтобы защитить планету, полную незнакомцев, в то время как богатая и красивая мелодия, "Приветствия Весне" Хэммервелла, лилась из системы оповещения по всему ее судну. Он не стоял рядом с ней на пропитанной росой траве на дуэльной площадке Лендинг Сити, с пистолетом в руке и местью в сердце, когда она столкнулась с человеком, который купил убийство ее первой большой любви. Так же, он не стоял в зале Землевладельцев", когда она столкнулась с человеком имевшем в тридцать раз больше опыта в битвах на мечах, с призраками Преподобного Джулиуса Хэнкса, убитых детей из Мюллер Стединг, и ее собственных убитых гвардецов за спиной.
Но теперь, когда он заглянул в упорные кремневые миндалевидные глаза любимой жены, он понял, что наконец встретился с Саломандрой. Он узнал ее, как один воин другого. Также он понял в этот момент, что даже при его внушительном списке побед в боях, он никогда не будет равен ей. Как тактик и стратег, да. Даже как командующий флотом. Но не как само воплощение разрушения. Не так, как Саламандра. Потому что кроме сострадания и мягкости, которые были так были ее частью, было, также, еще что-то в Хонор Александр-Харрингтон. Что-то, чего, в нем никогда не было. Она сказала ему однажды, что собственный характер пугал ее. То, что она иногда думала, что она могла быть монстром при неправильным стечении обстоятельств.
И теперь, когда он понял, что наконец встретил монстра, его сердце сжалось с симпатией и любовью, ибо он наконец понял, что она пыталась ему сказать. Понял, почему она связала его цепями долга и любви, сострадания и чести, жалости, что, она была права. При неправильном стечении обстоятельств, она могла бы стать самым страшным человек, которого он когда-либо встречал.
И, в этот момент, она им была.
Было что-то беспощадное, в ее "монстре" — то, что далеко выходит за рамки военного таланта, или навыков, или даже мужества. Тех вещий которыми, он знал, без зазнайства, он тоже обладал в избытке.
Но не тем, что было присуще персонально ей, глубоко в ее основе, что-то необратимое, как Джаггернаут, беспощадное и холодное как само пространство, что ни один здравомыслящий человек не захочет добровольно разбудить. В тот момент ее муж понял, с ледяной дрожью, которая заставила его, упрямо, любить ее еще более глубоко, что Смотря в эти агатовые глаза, он смотрит прямо в ворота Ада. И что бы кто ни думал, теперь он знал, что в Аду нет огня. Была только служанка смерти, и лед, и цель, и решимость, которая не хочет, — не может — смягчился или отдохнуть.
"Я буду скучать по ним", сказала она ему снова, с той же страшной мягкостью", но я не забуду я никогда не забуду, и однажды… Однажды, Хэмиш — мы найдем людей которые сделали это, ты и я. И когда мы их найдем, единственное, о чем я буду просить у Бога, чтобы Он позволил им жить достаточно долго, чтобы они узнали, кто их убивает".
Глава 36
— Спасибо, что согласились принять меня, миледи. Я понимаю, что вам сейчас нелегко.
— Не стоит благодарности, Иуда, — ответила Хонор, вставая из-за стола ее Лэндингской резиденции, когда Джеймс Макгинесс проводил адмирала Иуду Янакова в ее кабинет. Профессиональное выражение, изображаемое Макгинессом, могло обмануть любого, кроме тех, кто его знал… и Янаков был среди них. Хонор чувствовала беспокойство грейсонского адмирала о горе ее стюарта и о ее собственном, и улыбнулась, к сожалению, почти неестественно, пожав его руку. — Сейчас трудно многим.
— Я понимаю, миледи.
Янаков посмотрел на нее испытующе, не пытаясь скрыть свое беспокойство, и она встретила его взгляд прямо. Она была уверена, что он был одним из тех немногих людей, которые поняли, что она действительно может читать эмоции, хотя она не была уверена, что он понял, что она может делать это самостоятельно, без присутствия в Нимица. В любом случае он никогда не предпринимал попытки скрыть свое уважение и подлинную привязанность к ней, она чувствовала, заботливый аромат эго беспокойства о ней.
Конечно, было кое-что еще. Она ожидала этого, когда он попросил о встрече с глазу на глаз в такой короткий срок.
"Присаживайтесь", пригласила она, и он уселся на указанный стул, и посмотрел вместе с ней на воды залива Джейсон сквозь кристалопластовую стену. "Можем ли мы предложить вам что-нибудь?" добавила она, и он покачал головой.
"Я думаю, тогда это все, Мак," сказала она, глядя на МакГинесса, и стюард улыбнулся почти нормальной улыбкой, прежде чем слегка поклонился и удалился. Она посмотрела ему вслед, потом обратно на кристалопласт.
Будет шторм, думала она, глядя на черные тучи катятся к городу через сердитые барашки волн. Шторм, который зеркально отражал еще один в ее собственной душе.
Окончательное, официальное количество погибших было еще далеко от завершения, но она слишком хорошо знала, чем это было для ее собственной семьи. Помимо своей матери и отца, близнецов, Хэмиша и Эмили, Рауля и Кэтрин, у нее осталось ровно пять близких родственников выживших в Звездной Империи. Это число, очень скоро, будет сокращено до четырех, потому что Аллен Дункан — муж ее тети Доминики — решили вернуться на Биовульф. Существовали слишком много воспоминаний о Сфинксе, слишком много боли, когда он думал о своей жене и четырех детях. Так как он очень любил Мантикору, ему был нужен комфорт его родного мира, и семьи которая осталась у него там.
Кроме него, из ее ближайших родственников останутся, ее двоюродная тетя Сара, которая вдруг стала второй графиней Харрингтон, Бенедикт и Лия Харрингтон, выжившие детей тети Клариссы, ее ближайший живой родственник Мантикорец был пятиюродный брат. Она знала, как невыразимо счастлива она должна быть за своих родителей, брата и сестру, и собственных детей, но это было трудно — тяжело — чувствовать благодарность, когда все остальные члены ее семьи были уничтожены, так жестоко и полностью как и Клан Черной Скалы.
Нимиц почувствовал со своего насеста у окна, как эта мысль мелькнула в ее голове, и она почувствовала эхо его горя которое пронеслось через каждый клан древесных котов Сфинкса. Хонор теперь знала, что решение Нимица и Саманты, переместить свою собственную семью на Грейсон был частью целенаправленного, фундаментального изменения в мышлении древесных котов. Она подозревала, что Саманта играла большую роль в проталкивании, этого изменения, чем она готова признаться двуногим, он это, очевидно, была реакцией на понимание 'кошек' опасности человеческого оружия.
Все же то понимание было близко к просто интеллектуальному, поскольку древесные коты, все-таки прибыли. Это была мера предосторожности против угрозы, которую они теоретически могли бы представить себе, но подавляющее большинство из них никогда не ожидало, что это произойдет.
Теперь это изменилось.
Честно говоря, Хонор бы не обвинила котов, если бы они решили, что, то что случилось с Кланом Черной Горы является доказательством того что их предки были правы, не надо иметь ничего общего с людьми. Если бы они обвиняли собственных людей что они позволяют таким вещам происходить, в войне до которой древесным котам нет дела и отказались от любых будущих отношений с ними.
