— А где остальные?
— Спят, — грустно выдохнула Айрин. — Я только осталась. Самая трезвая, за каким-то лешим.
— Что-то мало ты похожа на трезвую, — хмыкнул колдун и, примерившись, сел на пол.
— Только второй кружки нет. Надо на кухню идти. А там Валья, Жарка и Солен — спят.
— Втроем? — Колдун налил в единственную кружку вина.
— Солен первым отошел, так под столом и оставили, только одеялом накрыли.
— Можно написать трактат…
— Какой?
— Ну как же. «Влияние спиртных напитков на метаболизм истоков». Вот почему все спят, пьяные в хлам, а мы тут сидим?
— Те тоже сидят.
— Э! Они дежурят.
Они помолчали, колдун раскурил трубку.
— Майорин… — Девушка заглянула в странные глаза, белую радужку, обведенную черным ободком, от которого клиньями пробиваются к зрачку темные полоски. Зимнее озеро с замерзшей, потемневшей от мороза, осокой. Такое холодное…
— Мм?
— А что такое метаболизм?
Колдун принялся объяснять, осыпая Айрин примерами и сравнениями. И не сразу заметил, что она совсем его не слушает, а рассеянно вертит в ладони кружку.
— Я пьяна, — сказала она.
— Я вижу. — Нырнешь и тут же вылетишь на сушу, пытаясь отогреться…
— Не хочешь воспользоваться?
— Хм… Тобой или ситуацией?
— И тем и другим, — ответила Айрин.
Но под толщей льда…
Волосы в свете пламени казались золотыми, на бледном лице алым пятном выделялись яркие губы. А в глазах плескались все сорта вин, спрятанных в погребах Фарта. Колдун потер подбородок, размышляя. И сам удивился, понимая, что хочет… воспользоваться.
…бьет горячий ключ. Ключ, наполненный безумной живительной силой. Бьет исток.
«На тринадцатый день января шестьсот девяносто четвертого года по новому летоисчислению инесские чародеи заняли южную часть Долины Источников, вплоть до реки Сабельки, — продолжал вещать Валья. — Градоначальник Милрадиц подписал соглашение о невмешательстве и сочувствии. Редрин Филин занял позицию Инессы, разрешил ведение боевых действий и пообещал всяческую помощь, но в рамках разумного. — Валья сморщился и чихнул. — Клан Яриния был изгнан из Вирицы, цитадельские маги подверглись жестоким репрессиям и погромам. Мир менялся. Разгорелась вторая война магов…»
— А что стало с Айрин? — пискнула подавальщица, давно позабывшая про свои обязанности.
— Она… уехала в Луар, искать своего дракона.
Эпилог
— Можно? — тихо спросил менестрель.
— Забирай. — Люта протянул ему лютню. — Все равно я играть не умею.
— На память возьми.
— Я и без того его не забуду, — ответил Молчун.
Валья расшнуровал чехол, достал инструмент и попытался удобней устроить его на переломанных ногах. Полукровка, укутанная в одеяло, повернула голову.
Лютня нестройно зазвенела. Менестрель принялся деловито вертеть колки.
Подошел колдун, сел рядом. Хорхе тоже повернулся к Валье лицом, встрепенулся дремлющий Филипп. Борец положил морду на лапы, глаза по-человечьи косили. Солен поднял голову в повязках.
Менестрель поставил аккорд, пробежался по струнам. Пальцы заскользили по грифу, заставляя лютню плакать.
Забыть, оставив в памяти чернильное пятно.Забыть! Улыбку, голос, взгляд, прикосновенье.Простить ушедшим прочь нас не дано.Прости. Не изменить предназначенья.
Прошелестели шаги. Айрин подошла к очагу, перед которым полулежал менестрель, прислушалась. Жарка хлюпнула носом, прикрывшись одеялом, по щекам полукровки бежали слезы.
Как быстро тает под потоком крови снег,Как быстро губы рвутся в страшном крике,И только кровью отзовется красный цвет,А ведь недавно пах он земляникой.Мы будем имена шептать во снах,И чувствовать последнее дыханье,Мечи звенели, ломотой в висках,И пламя жгло твои воспоминанья.
Молчун поменял опорную ногу, на его угрюмом лице появилась безнадежная беспомощная тоска. Лавт повернул мохнатую башку, ища взглядом рысь, не нашел. Рыси больше не было.
Забыть, как кровь чужая по рукам лилась?Забыть, как эта кровь вокруг плескала силой?Забыть, какую боль несет война и грязь?Просить остановиться, глядя на могилы.
Айрин отступила назад, будто прячась в тени. Тень не помогла, прозрачные белесые глаза смотрели на нее в упор. Колдун не моргал, не щурился, просто смотрел. Она отвернулась, боясь, что он заметит. Но он все равно заметил… И оба это знали…
Как быстро тает под пожаром снег,Как нежность и мечта сменяются отравой.Мы ненавидим этот красный цвет,Который так алеет в наших ранах.
Солен зажал ладонью рот, прикрывая кривящиеся губы, Филипп хлопнул его по плечу. Стало чуточку легче.
Мы будем имена шептать во снах,Отравленные ядом страшных пастей,Слюна блестела страхом на стальных зубах,Не прав, кто верует, что он бесстрастен.
Забыть? — Никак нельзя нам забывать.Прости, пусть память станет мне отрадой,Забыть? — Я не смогу забыть твой ясный взгляд.И точно знаю — забывать не надо…
Молчун слушал, как менестрель заканчивает песню сложным перебором, слушал, как продолжает плакать лютня под его пальцами. Слушал и молчал, стараясь не думать, стараясь не вспоминать, стараясь привычно наблюдать за происходящим.
Ничего не выходило. Потому что на этой лютне теперь играл совсем другой менестрель.
Колдун открыл глаза, зевнул, чуть не вывернув челюсть. В открытые ставни щедро лилось утреннее солнышко и морозный воздух. Огонь в камине весело горел, обгладывая новые поленья. Майорин перевернулся на живот и зарылся лицом в подушку. Вставать не хотелось.
Дверь открылась бесшумно, тихо прошуршали шаги. Она села на кровать, сунула холодную руку под одеяло. Колдун дернул лопатками.
— Ты не спишь.
— Уже нет. — Пахло хвоей, подсушенной на солнце.
— Покажи руку.
— Не сейчас, Летта. Дай поспать.
— Я уезжаю.
Майорин сдался, лег на спину, вытянул руку и прикрыл глаза. Легкие пальцы женщины щекотали запястье, распутывая повязку.
— Все-таки отрезать? — шутливо спросил мужчина, но в голосе проскользнуло напряжение.
— Не надейся. Но однажды ты допрыгаешься. Скажи спасибо русалкам, им удалось остановить заразу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
