– Почему?! – Это слово прогремело как взрыв – столько в нем было изумления. – Потому что тебе еще рано рожать! Потому что этого ребенка тебе навязали…
– Я уже говорила тебе: Каллум меня не…
– Но ты же не планировала беременеть, правда? – резко перебил меня отец.
– Делать аборт уже поздно. Слишком большой срок, – с нажимом произнесла я.
– Есть разные способы… разные лекарства при таком… – Отец показал на мой живот. – Потом искусственно вызывают роды. Для тебя все пройдет относительно безболезненно.
А для моего ребенка это будет смерть.
– А если я скажу нет? Что ты тогда сделаешь? – спросила я. – Похитишь меня, как те нули, и силой заставишь избавиться от ребенка?
Отец уставился на меня:
– Персефона, я понимаю, что мы не очень близки, и знаю, что сам в этом виноват, но я никогда, ни при каких обстоятельствах не сделаю ничего подобного. – По его голосу было слышно, как невероятно глубоко ранили его мои слова, и даже мне стало совестно.
– То, что ты задумал, – это в сущности то же самое! – закричала я. – Ты, конечно, не прибегаешь к прямому насилию, но давишь на меня, чтобы заставить сделать аборт. Выбор такой же. Или жизнь Каллума, или жизнь моего ребенка. Ты заставляешь меня принять решение. За тебя!
– Жизнь этого юноши полностью в твоих руках. – Отец поднялся. – Все зависит от тебя. Не сомневаюсь, ты сделаешь верный выбор.
И с этими словами он вышел из моей комнаты. Я закрыла дневник, застегнула замочек и убрала в тайник, двигаясь по спальне, словно на автопилоте. Я хотела, чтобы мозг отключился и не пришлось думать – тогда мне не пришлось бы принимать решение. Но, увы, все было иначе.
Если я сделаю аборт, то спасу Каллуму жизнь. И он не проведет остаток дней в тюрьме. Если потребуется, я до самой смерти каждый день и каждый час буду трудиться ради того, чтобы его выпустили из-за решетки. И если он выйдет… когда он выйдет, мы сможем снова быть вместе. У нас будут еще дети. Это шанс хоть на какое-то совместное будущее – или никакого. Но если мы будем вместе, сможем ли мы жить с мыслью, что наше дитя погибло за нас? Или призрак нерожденного ребенка рано или поздно заставит нас отдалиться друг от друга?
Жизнь Каллума или жизнь нашего ребенка? Вот каков выбор.
Ох, Каллум, как же мне поступить? Как поступил бы ты?
И тут я поняла, что выбора у меня нет. Ответ пришел сам собой. Я знала, что скажу отцу. Боже, помоги мне, – я знала.
Вероотступники
Глава 116
• Каллум
– Джек, думай об игре, а не о чем попало!
Джек бросает карты:
– Не хочу больше играть.
– А я думал, это мне полагается быть нервным и капризным, а не тебе, – сухо заметил я.
– Извини.
Я собираю карты. Бедняга Джек! Ему приходится почти так же худо, как мне. Почти! На самом деле большое ему спасибо. Это он держал меня в курсе всех новостей во внешнем мире. Это он сказал мне, что после суда, обернувшегося фарсом, Сеффи публично оспорила вердикт присяжных, которые сочли меня виновным, и открыто заявила, что я ее не насиловал. Она говорила всем, кто готов был слушать, что власти не позволили ей давать показания в мою пользу. И некоторые крупные газеты, похоже, начали сомневаться в справедливости вынесенного мне смертного приговора. Надеюсь, Камаль Хэдли не выйдет из всего этого чистеньким – не то что раньше.
Какое-то светило психиатрии в какой-то так называемой реферируемой статье утверждал, что у Сеффи «стокгольмский синдром». В статье было много околопсихологической болтовни про то, что жертва перенимает убеждения и идеалы похитителя в такой степени, что начинает ему сострадать. В случае Сеффи всей этой чепухи и близко не было. Если бы мне дали поговорить с Сеффи, я бы попросил ее не выступать в мою защиту. С тех пор как меня признали виновным, не было такой силы, которая заставила бы судей отменить вердикт. Я нуль, посмевший полюбить девушку из Крестов. Мало того, я занимался с ней любовью. И, как будто и этого мало, она теперь носит моего ребенка и не скрывает этого ни от кого на свете.
Бедная Сеффи! Никогда не умела признавать, что дело ее безнадежно. Я знал, что меня повесят, еще до того, как присяжные принесли свою присягу.
А теперь настал последний мой день на этой земле.
И я не хочу умирать.
– Который час, Джек?
– Без десяти шесть.
– Значит, есть еще десять минут. – Я тасую карты. – Ну что, в пьяницу по-быстрому?
– Каллум…
Теперь уже я бросаю карты:
