– Наверное, это заразно. Что-то меня тоже не тянет играть.
Секунды текут в молчании. А я не хочу просидеть последние десять минут молча.
– Ты никогда не задумывался, что было бы, если бы мы поменялись местами? – спрашиваю я. Джек смотрит на меня с недоумением, и я продолжаю: – Если бы главными были мы, белые, а не вы, Кресты?
– Честно говоря, мне такое и в голову не приходило. – Джек пожимает плечами.
– А я вот много об этом думал. – Я вздыхаю. – Мечты о жизни в мире, где больше не будет дискриминации, не будет предрассудков: честная полиция, справедливая судебная система, равное право на образование, равенство в жизни, одни и те же правила игры…
– Ладно тебе! Это что, сюжет волшебной сказки? – кисло спрашивает Джек.
– Я же говорю: я много об этом думал.
– Не уверен, что разделяю твою веру в общество, где всем заправляют нули, – задумчиво говорит мне Джек. – Люди есть люди. Мы всегда найдем способ все испортить, неважно, кто у руля.
– Думаешь?..
Джек пожимает плечами.
– Не веришь, что станет лучше? Что так обязательно будет – когда-нибудь, в один прекрасный день?
– Когда?
– На все нужно время.
– Но станет? – спрашивает Джек.
– Станет.
Только не для меня. Между нами разверзается пропасть, заполненная долгим молчанием. Но когда я наконец открываю рот и хочу что-то сказать, Джек заговаривает первым.
– Твоя девушка, Персефона Хэдли, пыталась пробиться сюда повидать тебя, и не раз, – шепчет он. – Но сверху спустили приказ – повыше, чем от начальника тюрьмы, – чтобы к тебе ни при каких обстоятельствах не допускали посетителей.
Эту новость мне трудно принять без горечи. Тут приложил руку Камаль Хэдли, не иначе.
– Джек, можно попросить тебя сделать кое-что?
– Что угодно.
– У тебя могут быть неприятности.
– Жизнь у меня довольно скучная, неплохо добавить перцу. – Джек усмехается.
Я благодарно улыбаюсь:
– Сможешь как-нибудь передать эту записку Сеффи?
– Персефоне Хэдли?
– Да, ей.
– Не вопрос. – Джек берет у меня конверт.
Я хватаю его за руку:
– Только вручи ей это сам, лично. Обещаешь?
– Обещаю, – отвечает Джек.
Я отпускаю его, смотрю, как он убирает письмо в карман. Со вздохом сажусь обратно на койку, прислоняюсь спиной к холодной стене. Столько всего еще хочется сделать, столько всего узнать. Вот было бы славно увидеть маму – еще хотя бы раз. Просто чтобы… попросить прощения. Но этого мне не разрешили. Одному небу известно, каково ей сейчас. Муж погиб. Убийство или самоубийство – выбирай что хочешь. Дочь погибла. «Несчастный случай». Младший сын вот-вот умрет из-за собственной глупости – сам виноват. А старший… пропал без вести? Его разыскивают – живым или мертвым. Бедная мама. В чем она провинилась, за что ей это все? Мысли начинают лихорадочно метаться. Как там Джуд? Я по нему очень скучаю. Вот было бы здорово знать, что у него все хорошо! В безопасности он или в тюрьме? Сумел ли связаться с Морганом? Нашел ли способ добраться непосредственно до этого предателя Эндрю Дорна? Статья в газете – это прекрасно, но откуда Джуду знать, что Дорн не выйдет сухим из воды или попросту не исчезнет? После всего, что он сделал, он не имеет права исчезать. Поймает ли его Джуд? Этого я никогда не узнаю.
А Сеффи – что чувствует она ко мне сейчас? По-прежнему ли носит нашего ребенка? Не сомневаюсь, ее мамаша с папашей просто из кожи вон лезут, лишь бы заставить ее сделать аборт. Может, она уже и сделала. Тогда, в розарии, мы были вместе совсем недолго. Сколько всего я хотел ей сказать – и теперь это уже никогда не будет сказано. Если бы я мог увидеться с ней еще всего один раз, мне удалось бы во всем этом разобраться, я уверен.
Я слышу, как в конце коридора щелкает замок бронированной двери. Джек вскакивает на ноги, выходит в коридор и встает у открытой двери камеры.
Вот, значит, и все. Я поднимаюсь и натягиваю футболку. Чувствую, как вся кожа покрывается мелкими капельками пота.
Я не хочу умирать…
В коридоре у моей камеры останавливается начальник тюрьмы Джустини. Смотрит на рассыпанные по полу карты, на койку, на меня.
– У вас есть последняя просьба? – сурово спрашивает Джустини.
– Давайте поскорее, – на последнем слове голос у меня дрожит. Ну вот, я сейчас сорвусь.
Боже, прошу Тебя, если Ты есть, если Ты существуешь, не дай мне сорваться…
Больше ни слова. Не могу рисковать.
Не
