По отъезде государя мы все оставались в том же положении, и я первый имел честь отдать Елизавете Алексеевне императорскую почесть по отъезде ее при рассвете в Зимний дворец, то есть салютовал ей при барабанном бое, чего, кроме императора и императрицы, гвардия никому из царской фамилии не делает. Вскоре после императрицы и вся их фамилия выехали в Зимний дворец, оставя сей замок навсегда.
12-го числа после полудня сменил нас измайловский караул, и мы в странном ночном наряде с опухлыми от бессонницы лицами, в измокшем и потом замерзшем от утреннего мороза платье проходили улицы веселящейся столицы, которой жители, толпами прогуливаясь, изъявляли друг другу радость, обнимаясь между собою и приветствуя себя с благополучной переменой правительства, зная благость нового монарха. Между сими гуляющими были и странные франты, например: круглых шляп ни у кого не было, а треугольных не хотели уже носить из ненависти к бывшему правительству, и так, обрезав поля у треугольных шляп, сии франты ходили в странного рода головном уборе, которому и сами смеялись. Нас встречали как избавителей, хотя из благопристойности и не кричали «ура», но, встречаясь с нами, снимали шляпы и кланялись с улыбкой благодарности. Так кончилось злобное правление Павла I-го, о которого судьбе нельзя и не пожалеть, видя, что сей монарх, могший снискать благословение миллионов, заслужил проклятие современников и укоризну потомства. Я от сей ночной тревоги выдержал болезнь, при которой вся голова у меня распухла, но, благодаря господа, сия болезнь прошла в несколько дней стараниями полкового штаб-лекаря Штофа. Не могу забыть, что, возвратясь с сей тревоги домой, я спал целые сутки, не евши и не просыпавшись.
Рассказ об убийстве Павла I М. И. Муравьева-Апостола{133}
При Павле I все батальоны гвардейских полков назывались шефскими. Семеновский полк находился под личным начальством своего шефа, наследника престола. 11 марта 1.801 года, ночью, когда зоря была уже пробита, Семеновскому 3-му батальону приказано было одеваться; его повели в Михайловский замок, чтоб сменить Преображенский батальон, занимавший караулы в замке. Эта смена совершилась под предлогом, что на другой день, 12 марта, Павел I будет рано смотреть Преображенский полк. Семеновцы заняли все посты в замке, кроме внутреннего пехотного караула, находящегося около залы, называемой уборной, смежной со спальней Павла I. Караул этот оставили из опасения, чтобы движением смены не разбудить императора.
На часах стоял рядовой Перекрестов и подпрапорщик Леонтий Осипович Гурко; последний потом рассказывал, что двери уборной заперли накрепко ключом и, не зная куда спрятать его, не говоря ни слова, спустили ключ ему под белье; он не успел опомниться, как ощутил неприятное прикосновение металла, скользнувшего по его ноге. При этом часовым было строго приказано безусловно никого не пускать. (…)
Императрица Мария Феодоровна, услышав шум, поспешила к мужу, к двери уборной. Но часовые, исполняя данное приказание, скрестили перед ней ружья. Императрице сделалось дурно. Ей подкатили кресло и подали стакан воды. Она протянула к нему руку. Перекрестов поспешил схватить стакан с подноса, выпил половину и, поставив назад, сказал: «Теперь пей, матушка царица, если ты должна умереть, я умру с тобой». В 1814 году по возвращении из Парижа, Перекрестов, прослужив лишние лета, вышел в отставку. Мария Феодоровна вспомнила о нем, и Перекрестов был определен камер-лакеем при ее дворе.
В темном коридоре, у дверей спальни Павла I, находилась икона; близ нее стоял на часах рядовой Агапеев. Когда заговорщики вступили в коридор, один из них, а именно: граф Зубов, ударил Агапеева саблей по затылку так сильно, что тот упал, обливаясь кровью. Затем они постучались в спальню. Комнатный гусар, приотворив дверь, чтобы узнать, кто стучит, подвергся участи Агапеева.
Заговорщики вошли в спальню и не застали в постели Павла; но постель оказалась еще теплою. После тщетных поисков, они отодвинули от камина экран, и пара ботфортов выдала Павла I. Они вывели его из-за камина, уложили в постель и потребовали подписать отречение от престола. Павел долго не соглашался на это, но наконец уступил настоятельным требованиям.
Один из заговорщиков поспешил известить об этом Беннигсена, остававшегося в смежной комнате и с подсвечником в руке рассматривавшего картины, развешанные по стенам. Услышав об отречении Павла, Беннигсен снял с себя шарф и отдал сообщнику, сказав: «Мы не дети, чтоб не понимать бедственных последствий, какие будет иметь наше ночное посещение Павла, бедственных для России и для нас. Разве мы можем быть уверены, что Павел не последует примеру Анны Иоанновны?»[213]. Этим смертный приговор был решен. После перечисления всего зла, нанесенного России, граф Зубов ударил Павла золотой табакеркой в висок, а шарфом Беннигсена его задушили.
Беннигсен, командуя Мариупольским гусарским полком, приехал в Петербург по делам службы в начале 1801 года. На одном из разводов он, задумавшись, стоял среди манежа. Павел с поднятой палкой скакал прямо на него. Беннигсен схватился за рукоятку своей сабли. Павел, проезжая мимо, отсалютовал ему палкой. После такой нелепой выходки Беннигсен охотно согласился вступить в заговор против императора. (…)
Главный караул занимал капитан Михайлов со своей ротой. Он был гатчинец, достойный образчик этих офицеров: грубый, безграмотный и пьяница. Солдаты этого караула тоже подняли ропот, что их не ведут унять шумящих. Михайлов, потерявшись, обратился за советом к стоявшему с ним вместе в карауле прапорщику Константину Марковичу Полторацкому. Понимая суть дела, тот отвечал, что не смеет давать совета своему командиру.
Михайлов вывел солдат из караульни. Поднявшись по парадной лестнице, на ее площадке, ему встретился граф Зубов и спросил: «Капитанина, куда лезешь?»
Михайлов ответил: «Спасать государя».
Граф дал ему вескую пощечину и скомандовал: «Направо кругом». Михайлов с должным повиновением отвел своих солдат в караульню. (…)
В 1820 году Аргамаков в Москве, в Английском клубе рассказывал, не стесняясь многочисленным обществом, что он сначала отказался от предложения вступить в заговор против Павла I, но великий князь Александр Павлович, наследник престола, встретив его в коридоре Михайловского замка, упрекал его за это и просил не за себя, а за Россию, вступить в заговор, на что он и вынужден был согласиться.
11 марта Павел I весь день подходил к дворцовым зеркалам и находил, что лицо его отражается в них с искривленным ртом. Придворные из этого повторяемого замечания заключили, что заведующий дворцами князь Юсупов впал в немилость. Этого же числа вечером Павел долго беседовал с М. И. Кутузовым. Наконец между Ними разговор зашел о смерти. «На тот свет идтить – не котомки шить», – были прощальными словами Павла I Кутузову.
В кампанию 1813 года Агапеев находился в стрелковом взводе 3-й роты Гренадерского 3-го батальона. Тогда М. И. Муравьев-Апостол собственноручно ощупывал на его голове рубец от ужасной раны, нанесенной ему графом Зубовым в известную ночь с 11 на 12 марта.
Агапеев рассказывал, что в эту ночь Павел I долго молился на коленях перед образом, прежде чем войти в спальню.
Из записок Н, А. Саблукова{134}
Около этого времени великая княгиня Александра Павловна, супруга эрцгерцога Иосифа, палатина венгерского, была при смерти больна, и известие о ее кончине ежечасно ожидалось из Вены. Император Павел был чрезвычайно недоволен Австрией за ее образ действий в Швейцарии, результатом которого было поражение Корсакова под Цюрихом и совершенная неудача знаменитой кампании Суворова в Италии, откуда он отступил на север через Сен-Готард. Англии была объявлена война, на имущество англичан наложено амбарго, и уже делались большие приготовления, дабы в союзе с Францией начать морскую войну против этой державы с открытием весенней навигации.
Все эти обстоятельства произвели на общество удручающее впечатление. Дипломатический корпус прекратил свои обычные приемы; значительная часть петербургских домов, из которых некоторые славились своим широким гостеприимством, изменили свой образ жизни. Самый двор, запертый в Михайловском замке, охранявшемся наподобие средневековой крепости, также влачил скудное и однообразное существование. Император, поместивший свою любовницу в замке, уже не выезжал, как он это делал прежде, и даже его верховые прогулки ограничивались так называемым третьим летним садом, куда, кроме самого императора, императрицы и ближайших лиц свиты, никто не допускался. Аллеи этого парка или сада постоянно очищались от снега для зимних прогулок верхом. Во время одной из этих прогулок, около четырех или пяти дней до смерти императора (в это время стояла оттепель), Павел вдруг остановил свою лошадь и, обернувшись к шталмейстеру Муханову, ехавшему рядом с императрицей, сказал сильно взволнованным голосом: «Мне показалось, что я задыхаюсь и у меня не хватает воздуха, чтобы дышать. Я чувствовал, что умираю… Разве они хотят задушить меня?» Муханов отвечал: «Государь, это, вероятно, действие оттепели». Император ничего не ответил, покачал головой, и лицо его сделалось очень задумчивым. Он не проронил ни единого слова до самого возвращения в замок.
