Ведь это же было не какое-то ординарное событие. Это была ВОЙНА, им самим и его деятельностью спровоцированная война, и на карту была поставлена судьба страны. Он, и только он один должен был взять на себя всю ответственность за безопасность страны. Ведь когда он безжалостно уничтожал, отправлял на расстрел сотни тысяч — цвет и гордость нашей Красной армии, он никому не передоверял свою страшную кровавую работу. Смело подписывал списки под лживым предлогом, что спасает страну от врагов, и с гордостью брал на себя ответственность за это кровавое преступление. Почему же сейчас он полез в кусты?
Пришел он в себя не в первую минуту начала войны, а опомнился и напомнил о себе в радиообращении к народу только 3 июля.
Колосс на глиняных ногах без головы
Сталин выступил 3 июля, через две недели, только вдумайтесь в это, через две недели после начала войны, когда 23 июня немцы уже заняли Минск. Когда немцы победоносно, несгибаемо шли уже по нашей стране, занимая один за другим наши города, и гнали, гнали без конца в Германию в немецкие лагеря для военнопленных не роты и подразделения, а армии во главе с нашими генералами и миллионы наших безоружных бойцов на голодную смерть, унижения и издевательства.
Вождь вдруг опомнился, когда наши просторы были уже усеяны трупами миллионов наших погибших бойцов.
— Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! (Ему, Сталину, нужны были две недели для того, чтобы он мог прийти в себя, опомниться, и, обратившись к своему народу, произнести эту фразу).
— Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается.
(А он только через две недели очнулся и у микрофона дрожащим голосом, заискивая и заикаясь, обратился ко всем).
— Войну с фашистской Германией нельзя считать обычной войной двух воюющих армий. Она является Великой отечественной войной всего народа против немецко-фашистских войск… Мы должны создать народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь и свою Родину.
Он ни слова не сказал о наших маршалах, генералах, о наших великих героях гражданской войны.
Сталин обратился к нашему прошлому, на сцену выплыло историческое прошлое русского народа, и странно было услышать из уст Сталина имена таких великих полководцев как Суворов, Кутузов, Александр Невский. Он старался пробудить, зажечь в народе патриотические чувства, напомнить народу, что он живет на земле, пропитанной потом и кровью предков. А я в это время думала, что если бы они все очутились под его «мудрым руководством», наверное, так же разделили бы судьбу своих не менее талантливых потомков.
Слушая его выступление, хотелось спросить: как же ты мог уничтожить всех своих самых блестящих полководцев, всех героев Гражданской войны, оголить, обезглавить, обескровить нашу блестящую Красную армию? И куда делись наши Тухачевские, Блюхеры, Якиры, Уборевичи и многие, многие другие? Ведь К. К. Рокоссовский, почти вынутый из «петли», показал, что могли бы сделать те сотни тысяч военных, которые были замучены, уничтожены, расстреляны в подвалах НКВД росчерком пера Сталина.
Где же ты был раньше? Грудью защищать будешь не ты, а народ. Зачем же ты довел нашу страну, наш народ до такого состояния, что Гитлер решил, если ты смог безнаказанно уничтожать его сотнями тысяч, то, с точки зрения Германии, в этой стране живут только «унтерменши», и он, Гитлер, сумеет покорить их в одно мгновение.
А затеянную с Финляндией войну в конце 1939 года, после всех кровавых сталинских побоищ, в военных кругах Германии вообще считали «пробой пера», которая показала всему миру, что наши войска были в самом плачевном состоянии. «Колосс на глиняных ногах без головы», говорили о Красной армии в то время. И всем было понятно, что слабость нашей армии — это результат репрессий и расстрела сотен тысяч высшего комсостава и миллионов лучших военных кадров.
Оставляли такие бездарности, как «первый командир» Ворошилов, которого даже в самое горячее время, в самый разгар войны с Финляндией пришлось заменить на Тимошенко. Всем стало тогда ясно, что Ворошилов способен только принимать парады.
Ни слова в своем выступлении Сталин не произнес ни о социализме, ни о коммунизме. И в конце вдруг с сильным грузинским акцентом выпалил:
— Да здравствует партия Ленина-Сталина! — без всякой скромности, сам напомнил — «Сталина», не забывайте.
И все с удивлением говорили друг другу: разве вы не слышали, он так прямо и сказал: «Да здравствует партия Ленина-Сталина!».
По голосу слышно было, что он не пришел еще в себя от испуга. Его голос звучал неуверенно, взволнованно, слышно было, как его зубы выстукивали дробь о стакан с водой.
Волнение и неуверенность Сталина передались и слушателям.
Заискивающий, унизительный тон сталинского выступления рассеял миф о его могуществе. Выступление, предназначавшееся для того, чтобы вселить бодрость и поднять патриотический дух населения, вызвало обратную реакцию. И перед народом вдруг предстал обыкновенный человек, не лишенный обычного чувства страха и паники за свою личную судьбу. Это был момент, когда весь народ с гордостью почувствовал, что его судьба и судьба всей страны зависит от народа.
Сталин в первый момент очень испугался, испугался за свою собственную шкуру. Он был трус и дрожал за свое благополучие и за свою собственную жизнь. И пришел он в себя только тогда, когда понял, или его убедили, что ему лично ничего не угрожает и что никто не собирается ему голову снимать за его злодеяния. Я слышала, что эти две недели его уговаривали, уговаривали и с трудом уговорили, наконец, выступить перед страной, настолько он был напуган.
Как же мог глава правительства две недели спокойно спать, есть, дышать, когда столько миллионов за это время уже погибло? Когда страна уже утопала в крови? Когда:
14 июля немцы были уже в Луге под Ленинградом;
16 июля немцы захватили Смоленск;
30 августа немцы захватили станцию Мга и прервали железнодорожное сообщение с Ленинградом;
8 сентября захватили Шлиссельбург и замкнули кольцо блокады.
И даже его появление на Красной площади на трибуне во время парада 7 ноября 1941 года не очень подняло его авторитет в рядах Красной армии.
7-я симфония Шостаковича
Я помню, как в марте 1942 года вечером к нам постучался военный и спросил, может ли он вместе со своими товарищами переждать у нас комендантский час. Их было четверо, прямо с передовых, навидавшихся уже всяких фронтовых страстей, они были сыты ими по горло. Я приготовила им горячий ужин из того мизерного пайка, который мы получали, ребята поужинали, чуточку выпили и, слово за слово, разговорились. Тот первый военный, который зашел попросить переждать комендантский час, оказывается, до армии был шофером у нашего родственника, у которого мы тоже очутились ввиду разграбления нашей квартиры. Разговор зашел о нашумевшей в это время, только что исполненной 7-й симфонии Шостаковича. И один из них, видно, не очень большой любитель Шостаковича, сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
