Ее муж улыбнулся, гнев его тут же растаял.
— И сколько я должен ждать, пока ребята вернутся из Китая и займутся делом?
— Еще четыре месяца, не больше.
— Дорогая моя, — сказал сэр Алан, — я принимаю твое пари. — Он встал и быстро поцеловал ее в щеку. — Не спуститься ли нам к обеду?
— Присядь еще на минуту. Поскольку ты уж пришел, то мне нужно обсудить с тобой еще одну проблему.
Он посмотрел на часы, затем вновь подошел к креслу.
— Сегодня утром, когда Бриджит убирала спальню Элизабет, она попросила меня прийти туда. Под подушкой она нашла письмо.
— О?
— Длинное-длинное письмо, которое писала Элизабет, любовное письмо.
Сэр Алан рассвирепел:
— Кому?
— Джонатану.
— Молю Бога, чтобы у нее хватило ума не отправить его, — сказал он со смешком.
Джессике было не до смеха.
— О, она не отправит его. Я кое-что разнюхала, что простительно матери, когда ребенок даже еще и не подросток, и нашла целую пачку подобных писем. Она начала писать их еще несколько лет назад.
— Я не вижу причин для тревоги. Это всего лишь грезы маленькой девочки.
— Да, конечно, грезы, но не маленькой девочки. Она быстро взрослеет.
Сэр Алан рассмеялся:
— Наша сирена не представляет никакой угрозы Джонатану. У него жена и ребенок.
— Меня волнует не это. Элизабет действует последовательно, слишком последовательно. Насколько я знаю, это романтическое наваждение длится уже четыре года.
— Джонатан на пятнадцать лет старше Элизабет, — сказал сэр Алан. — Я совершенно уверен, что он думает о ней лишь как о маленькой кузине, если вообще думает.
— Мы с тобой знаем это, а она нет. Она усиленно подчеркивает в своем письме, а я признаюсь, что прочитала его полностью, что между ними нет кровного родства.
— Дорогая моя, — сказал сэр Алан, — ты напрасно волнуешься. — Через год-два молодые кавалеры начнут ухаживать за Элизабет, и когда у нее проснется естественный интерес к ним, она забудет об этом наваждении, как ты выражаешься.
— Надеюсь, что ты прав, — сказала Джессика. — Ненормально, когда девочка так всецело предается безумной мечте, да еще столь долго.
* * *
«Летучий дракон» был вычищен и покрашен заново, запасные паруса распакованы, и началась погрузка провианта для обратного пути в Соединенные Штаты. В дни, предшествовавшие отплытию, Джонатан каждое утро приходил на причал из дома Суна. Он сам наблюдал за погрузкой ящиков с зеленым чаем. Этот груз был подготовлен Сун Чжао согласно их предварительной договоренности. Каждый вечер Джонатан возвращался в имение в дальней части Кантона, и каждую ночь он и Лайцзе-лу ухитрялись проводить вместе.
Как-то вечером, сойдя на берег, он увидел направлявшегося к нему Оуэна Брюса. Одна его щека была изуродована лилово-синим шрамом, и он шел, сильно прихрамывая и опираясь на трость с золотым набалдашником. У Джонатана не было никакого желания говорить с ним, но он не хотел, чтобы у шотландца создалось впечатление, что он его боится, поэтому он остановился и подождал его.
Брюс не стал тратить время на любезности:
— Рейкхелл, у нас с тобой есть незаконченное дело.
— Вы ошибаетесь, сэр, — последовал спокойный ответ. — У меня нет с вами никаких дел.
Шотландец пропустил эти слова мимо ушей.
— Я должен быть благодарен тебе за то, что ты спас мне жизнь. Но я не испытываю никакой благодарности. Не было бы никакого пожара, если бы ты самовольно не явился на мой склад.
— Я бы вообще не пошел туда, — сказал Джонатан, — если бы вы не подстроили так, чтобы у меня на корабле нашли опиум. Но этот разговор ни к чему не приведет.
— Ты знаешь, как начинался пожар, из-за которого у меня сгорело целое крыло склада?
— Понятия не имею.
— Ну, так у меня есть подозрения на этот счет, но мы пока оставим их на время. Я вижу, твой корабль готовится к дальнему плаванию и думаю, что ты отправляешься в Америку.
— Ваше предположение верно, сэр. — Джонатан начал обходить его.
— Одну минуту, — Брюс поднял трость, чтобы задержать его. — Рейкхелл, хочу дать тебе напоследок совет. Когда вернешься в Америку, оставайся там. Тебе рискованно возвращаться в Кантон.
Они пристально и враждебно смотрели друг на друга, и Джонатан понимал, что этот человек будет его смертельным врагом всю жизнь.
— Я буду плавать туда, куда сочту нужным, — сказал он, — и можете быть уверены, что я вернусь в Кантон.
Он быстро пошел прочь, не оглядываясь.
Их пути больше не пересеклись.
Последние дни в Срединном царстве пролетели быстро для всей команды клипера. Члены экипажа туго набили кошельки заработанными за год деньгами — а доходы делились между всеми, — и матросы вовсю ударились в покупки для своих родных. Даже Гримшоу купил чайник и набор чашек для сестры, которую он, как утверждал, просто ненавидел.
Эдмунд Баркер купил отрез вышитой ткани для Руфи, а затем расщедрился еще и на пару нефритовых сережек для нее. Чарльз купил подарки родителям и Элизабет, а Лайцзе-лу, по поручению Джонатана, накупила массу вещей для его отца, сестры и ее семьи. Она также подарила ему изящную фарфоровую вазу.
— Это для девушки, с которой ты был помолвлен. Хотя вы и не поженитесь, она поймет, что ты по-прежнему ее друг.
Чарльз провел последнюю ночь на берегу с Элис Вонг. В качестве прощального подарка он преподнес ей ожерелье из искусно сплетенного серебра.
— Когда Чаррз вернутся опять в Кантон, — сказала она ему — Элис иметь ему особый дар. — Она отказалась объяснить свои слова.
Сара Эплгейт ожидала Джонатана, когда он пришел в имение Суна, чтобы провести там последнюю ночь. Она подошла к нему, как только он и его эскорт вошли в ворота.
— Я хочу переговорить с тобой, молодой человек, — сказала она.
Хотя он и возвышался над ней более чем на фут, Джонатан робел в ее присутствии.
— Да, мэм, — покорно произнес он.
Сара провела его в отдаленный уголок сада.
— Вы с Лайцзе-лу, может, и считаете, что я глуха, нема и слепа, но это вовсе не так, — сказала она со свойственной ей резкостью. — Я знаю, что творится у меня под самым носом. — Она громко шмыгнула, как бы доказывая свои слова.
Он, конечно, знал, что она имеет в виду, но ответил лишь:
— Да, мэм.
— Ты — взрослый мужчина, а она — взрослая женщина, — сказала вдова из Новой Англии, — так что я не буду тратить время на нравоучения. Да и кроме того, времена меняются, и то, что осуждалось в мои времена, больше не кажется предосудительным нынешней молодежи. Но дело не в этом. Я думаю о будущем.