– До встречи, Серегей!
– До встречи!
Устах махнул рукой, и дружина повернула на Подол. А сам сотник с десятком воинов, челядью и носильщиками поехал к Горе, обители киевской боярской знати, богачей и Власти.
Серега теперь и сам числился хоть и не княжьим, а воеводы Свенельда, но боярином. И дом у него был, Свенельдов дар, – на Горе, внутри стен. Рядом со Свенельдовым подворьем.
У внутренних ворот княжьи отроки, вместо того чтобы как положено спросить, кто да зачем, – молча салютовали сотнику. И даже старший стражи, нурман, приветствовал Серегея поднятой рукой. Серегей сдержанно кивнул – как равному. Ну, почти равному.
А у собственных ворот его уже ждали. Управляющий, привратник, ключница, конюшие… Чертова прорва народу! Вечные какие-то разборки. И еще из Полоцка челяди навезли. Одно приятно: теперь это не его проблемы. Теперь здесь Слада.
«У нее не поворуют!» – подумал он не без гордости.
Серега придержал коня.
– Ну как, нравится?
– Очень! – Нежная улыбка на пухлых губках – только для него.
– Наличники и петухов новгородец резал! – похвастался Серега.
– Вижу! Очень красиво!
Еще бы не красиво! Три этажа, коньки на крыше, резьба на всем, даже на надворотной кровле, двор вымощен, сараи да конюшни выбелены. Тесновато немного, да ведь это – Гора. Тут с местом всегда проблемы.
Управляющий сунулся было: доложить. Духарев отмахнулся: потом, к ней – и показал на жену. Банька истоплена? Комнаты готовы? Коней – кормить, чистить. Дружинников – поселить в гостевых.
– Понятко, вы как? Трапеза сначала – или банька?
– Банька!
– Но после нас!
– Да ясно! Только вы, это, не очень долго… размывайтесь! – подмигнул Сладе.
– Болтун ты, Понятко! – сказала Серегина жена.
Понятке позволялось многое: друг. Почти младший брат. Хотя, если по годам, то молодой воин постарше красавицы-булгарки. Но старшинство – не только от возраста. А серебро Поняткино – у Сладиславы в распоряжении. Пока в бочонке, а весной в дело пойдет. Прибыль пополам. Убыток, ежели что, – тоже пополам. По-свойски.
Отдохнуть Сереге не дали. Едва лишь из бани вышли – гости. И какие гости! Горазд с Мышом!
За тот год, что не виделись, Горазд еще немного раздобрел. И седины прибавилось. А Мыш вымахал на голову выше сестры, в плечах раздался, костлявый, тощий, жилистый.
Брат!
Обнялись. Полюбовались друг другом.
– Вижу-вижу! Кто тебе голову брил? Свенельд?
– Он!
– Любо! Племяша покажи!
Сын сестры – это серьезно. По родовым законам брат матери – ближе отца.
– Успеешь, налюбуешься!
– А правду говорят, что ты самого Асмуда побил?
– Врут!
– Жалко! А я, Серегей, ой ловок на мечах стал! Скажи, Горазд? Любого гридня сделаю! Я у ромеев учился! Показать?
– Успеешь!
– А правда, ты князю киевскому смерть предсказал?
– Слушай, Мыш, остановись! Успеем еще наговориться!
– Да ну тебя! И запомни, я нынче не Мыш, а Мышата!
– Кто-о?! – Серега расхохотался, а Мыш обиделся.
Выручил Горазд.
– Мышата – это я придумал! Не гоже такого тароватого купца мелким зверьком кликать!
– Что, такой толковый?
– Не сказать, какой толковый! Слов нет!
Мыш тут же надулся от гордости.
Но тут вовремя возник управляющий, шепнул что-то Сладе: сообразил, под кем ходить будет.
– К столу! – скомандовала Сладислава. – Яства стынут!
Глава пятьдесят первая
Серегей, Перунов Гром
Когда заморили червячка, Серега улучил момент, отозвал Горазда в сторонку:
– Утварь драгоценную поможешь продать?
– Ясно, помогу. Чья утварь-то?
– Больше ромейской работы. И… лучше ее продавать подальше отсюда.
– А поглядеть можно?
– Не сейчас. Сейчас она в земле схоронена.
– А-а-а… – Горазд поглядел, прищурясь. – Значит, правду говорят про ту… дань?
– Что говорят? Кто?
– Успокойся. Не народ. Так, меж своими слухи ходят. Я болтать не буду, ты знаешь.
– А что еще говорят?
Вместо ответа Горазд позвал:
– Мышата!
Серегин названый брат что-то очень серьезно толковал желтоголовому, как одуванчик, племяннику. Маленький Рад дядю слушал, но времени даром не терял: грыз медовый пряничек.
– Мышата, поведай, сынок, что слыхал о герое нашем! – Горазд хлопнул Серегу по спине.
– Это можно, – степенно отозвался Мышата. – Только, брат, чур, уговор. Я те – слухи, ты мне – правда то иль брехня. По рукам?
– Ах ты торгаш хитрый! – Духарев сгреб Мыша в охапку.
– Пусти, медведь! – затрепыхался Мыш. – Ребры поломаешь!
– А будешь со мной рядиться? – грозно вопросил Духарев.
– Не буду, не буду!
– Тогда живи, – Серега разжал объятья, Мыш отряхнулся, поправил одежку, вернул на место сдвинутую золотую гривну.
– Говорят: ты сын Олегов! – Мыш ухмыльнулся, показав редкие зубы.
– Чего?!
– Того! – Очень довольный Мыш подбоченился. – Говорят, родил тебя Олег тайно от полюбовницы, девы небесной, и спрятал до времени, поручив тебя ведунам да чудищам лесным. И сидел ты в дупле дубовом тридцать лет и три года, а нынче вышел.
– Что за бред? – изумился Духарев.
– Кому бред, а кому и сказка красная!
– И что, этому верят?
– На торгу народ к красному слову доверчив! – Мыш осклабился. – Я-то помню, какой ты дурачок был, когда мы встретились, но люди-то не знают и всякие басни плетут. Вона в Переяславле на торгу про тебя пели. – Мыш взял в руки невидимые гусли, затянул тенорком. – Повстречал князь наш Игорь-батюшка во поле войско несчислимое, печенежское. И вело то войско чудище страшное, само сплошь железное да на железном коне…
– Слушай, давай простыми словами, – попросил Духарев. – У меня от твоего пения уши болят.
– Можно и без пения, – согласился Мыш и продолжил: – …И явился князю нашему витязь великий, именем Серегей, прозвищем Перунов Гром, и говорил, что один лишь он то чудище побить может. И велел князь боярину Асмуду проверить витязя – и побил тот Асмуда. Но пожалел, не стал жизни лишать. А потом выступил против чудища степного железного да схватил его да вырвал из седла и грянул оземь, так что лопнуло железо и вышел из чудища дух огненный. И бежали в ужасе печенеги, побросав богатства, прежде добытые. И забрал князь те богатства, говоря: мое это, по княжьему праву.
И сказал тогда Серегей-варяг, Перунов Гром слово заветное. И по слову тому кануло в землю сыру печенежское злато-серебро.
И рассердился было князь-батюшка, да утишил гнев. И рек так: «Иди ко мне, Серегей, Перунов Гром! Одесную будешь сидеть, из чаши моей пить!»
Но отвечал ему воин Перунов: «Не тебе, но сыну твоему служить буду, коли поставишь пестунами ему Свенельда, воеводу славного, да Асмуда-боярина».
И сказал князь: «Быть по сему, коли вернешь ты мне злато-серебро печенежское».
И рек тогда Серегей, Перунов Гром: «Почто тебе богатство печенежское, неисчислимое, княже? Дни твои исчислены. Мертвому злато – без нужды».
– Во как закручено! – не без восхищения произнес Духарев. – И кто же это, интересно, певцов тех надоумил?
Мыш с Гораздом переглянулись.
– Понимает дело! – одобрительно отметил Горазд.
– Угу! И не скажешь, что варяг!
– Ты на варягов бочку не кати! – огрызнулся Духарев. – Говори, что думаешь!
– А что тут думать! Песни те тебя славят да Свенельда. Ну ты хоть печенега убил, а Свенельд – что? Смекаешь?
– Угу. Ладно, увижу – спрошу.
Ну воевода! Ну хитрая лиса!
Свенельд знал все. И про золото – тоже. Духарев рискнул: доверился. Шила в мешке все равно не утаишь. Слишком многие знают об этом кладе. Вернется Игорь в Киев – что будет? Пойдет слух, что некий варяг золото у князя отнял – Игорь «потеряет лицо». Придется тогда князю брать Серегу в оборот.
«Ты не тревожься, – сказал Сереге Свенельд. – Ты теперь – мой. И послужил мне как никто. Вот и ты теперь положись на меня. Плыви себе в Полоцк, привози своих. Я позабочусь. – И на прощанье напомнил: – Десятая доля – мне. По уговору. Не забыл?»
«Бери хоть половину!» – щедро пообещал Духарев.
«Десятую долю, – строго сказал Свенельд. – Мне лишку не надо, я не Игорь. Мне люди верные нужны. Такие, как ты. А злата еще добудем!»
С тем Серега уехал.
И теперь убедился: воевода Свенельд просто так языком не треплет, за базар отвечает четко.
Пока Серегу знакомили с новостями, за столом народ продолжал веселиться. Бочонок греческого пришелся как нельзя кстати. Серегины девки-челядинки, с молчалового согласия хозяйки, мостились рядом с распоясавшимися дружинниками, звонкоголосый Понятко, опростав рог, затянул на пробу: «Как во славном граде Киеве…»
Отрок-вестник, которого надлежало встретить еще у ворот, стоял на пороге трапезной. Оглядывался, ища хозяина.
Духарев махнул ему рукой.
– Свенельд-воевода велит пожаловать к нему, – сказал отрок.
– Прямо сейчас? – спросил Духарев.
– Немедля.
– Еду, – коротко ответил Духарев.
