сладкие пироги. Воображаю, как обнимают меня во время танца под чувственную музыку.
Я изумленно киваю. Да. Бал.
– Хорошо. Сядь, нужно одеваться.
Я с трудом выполняю его просьбу и приподнимаюсь, спустив ноги на пол. Мидас тем временем относит к двери предметы, которые прижимал к моей коже, и передает тому, кто стоит в коридоре.
Он возвращается к кровати с платьем, перекинутым через руку. Оно белого цвета и кажется мягким и гладким как масло.
– Надевай.
Я хочу почувствовать его на своей коже, потому берусь за ночную рубашку на талии и снимаю ее. Беру новое платье и натягиваю его через голову, кожа тут же покрывает его золотом, и вот теперь у меня вырывается стон. Корсаж сжимает обнаженную грудь, и соски напрягаются. Талию тоже будто сжимают руки возлюбленного, а юбка скользит по моим гладким бедрам.
Восхитительно.
После паузы из моего горла вырывается хриплый звук.
– Благодаря мне ты хорошо себя чувствуешь, да, Драгоценная? – шепчет Мидас.
– Да, – выдыхаю я, наслаждаясь ощущением мягкой ткани на коже.
Он тихо посмеивается.
– Теперь надень это.
Чулки, перчатки, туфли – я надеваю все предметы, один за другим. Закончив, закрываю глаза и запрокидываю голову, потому что каждое движение ткани по моему разгоряченному телу кажется очень… чувственным.
Смутно понимаю, что двигаю рукой, расчесываю волосы, хотя не помню, когда мне дали гребень.
И не помню, как оказалась напротив Мидаса. Не помню, когда в комнату вошла Полли, но она здесь. На ней золотое платье, прозрачная ткань струится по телу, скрепленная застежкой на шее, как у меня. Платье обнажает каждый изгиб тела, ее силуэт – это чувственные тени под слоями ткани. Интересно, я выгляжу так же?..
Мидас разговаривает с ней, и хотя я слышу его, но не могу разобрать слова.
– …постоянно. Никому нельзя к ней прикасаться. Перед выходом дай ей еще один. Ты знаешь, куда идти. Я буду тебя ждать.
– Да, мой царь.
– Сегодня вечером ты получишь целую коробку, – говорит он, гладя ее по голове, и Полли почти урчит.
Мидас подходит ко мне, пока я раскачиваюсь.
– Скоро увидимся, Драгоценная.
Должно быть, проходит еще какое-то время, потому что следующее, что я помню, как стою у балконной двери и смотрю на падающий снег. Свет становится тускло-серым, небо облачается в безрадостный мрак.
Не знаю, как долго я наблюдаю за снегом, но ноги болят, словно стою я уже давно. Когда в стекле отражается какое-то движение, я оборачиваюсь и вижу, что Полли подходит к двери и открывает ее. Она говорит со стражником, но я ничего не понимаю из ее слов.
Вместо того я смотрю на ее светлые локоны, собранные на макушке полоской золотого шелка. В затуманенном сознании что-то всплывает, когда я смотрю на этот бант, на конец ленты, свисающей сбоку от ее шеи.
Невольно я поднимаю руку и чувствую, как завожу ее за спину.
Касаюсь пальцами ткани платья с закрытой спинкой, но кажется, что-то не так. Под ним вместо лент только боль.
От замешательства между бровями пролегает складка. Что-то не так. Чего-то не хватает.
Но это все равно что пытаться поймать на ветру семена одуванчика. Каждый раз, как я тянусь к пушинкам, они кружат, не попадая мне на руку.
Я моргаю, и Полли внезапно оказывается напротив. Ее щеки покрыты румянами, подходящими по цвету с ее налитыми кровью глазами, а серый свет отбрасывает тени на ее красоту.
– Пора на бал, – говорит она и жестом показывает мне идти впереди.
Не переставая хмуриться, я делаю шаг вперед и неосознанно выхожу за Полли и плавно скольжу по коридору.
Моргаю и иду.
Иду и моргаю.
Что-то не так.
Чего-то не хватает.
На лестнице я спотыкаюсь и хватаюсь рукой в перчатке за перила. Полли оборачивается, но на меня не смотрит.
– Не прикасайтесь к ней, – шикает она. Думаю, на стражников, хотя я слишком потеряна, чтобы посмотреть.
– Что-то не так, – бормочу я, и на мгновение вспыхивает воспоминание.
Я уже говорила это?
Полли смотрит на меня и презрительно фыркает.
– Ты не достойна росы. Только зря на тебя потратили.
Роса?
Она снова поворачивается, чтобы продолжить путь, и меня отвлекает эта свисающая с ее волос лента.
Лента…
Рука, срывающая стебель. Рот, дующий на семена одуванчика.
– Сюда, госпожа.
Полли берется за юбки, и мы снова идем, теперь по другой лестнице. Проходя через узкую дверь, я тут же морщусь обрушившегося на меня гвалта.
Музыка на фоне сотен голосов. Тепло тел, свет свечей, капающих с позолоченных люстр-сосулек. Я делаю шаг вперед, понимая, что стою на небольшом крытом балконе в бальной зале.
– Ты должна сидеть в этом кресле и ждать, – сообщает Полли, но ее голос залетает в одно ухо и вылетает из другого. Я охвачена покачивающимися в зале телами, мелодией, звучащей в воздухе, ароматами. И все же ищу, ищу в толпе, даже не понимая, кого пытаюсь найти.
Но поиски не увенчаются успехом, и мое внимание привлекает золотистый гобелен, свисающий с помоста, на котором стоят четыре кресла, похожие на троны.
Я смотрю на эти длинные полосы ткани и вспоминаю… вспоминаю…
Я сжимаю руку в кулак, стиснув связку этих выскальзывающих воспоминаний-одуванчиков.
И на сей раз, когда завожу руку за спину, провожу пальцами вдоль позвоночника.
Что-то не так.
Чего-то не хватает.
Пальцы дотрагиваются до кожи, боль пускает корни, и внезапно меня захлестывает вид меча, опускающегося на мою спину, которая выгибается вместе с ним.
У меня вырывается еле слышное:
– Мои ленты…
– Что? – спрашивает Полли.
Я закрываю рот ладошкой, когда у меня вырывается растерянный крик, и резко разворачиваюсь. Головокружение накатывает на меня вздымающейся волной.
– Да что с тобой? – спрашивает Полли, наморщив нос, когда я сгибаюсь пополам, а тело дрожит от воспоминания.
Я вспоминаю.
Жестокий удар меча. Лепестки, засунутые мне в рот. Отрезанная полоска, падающая на пол.
Мои ленты…
Сердце наполняется невыносимой болью, которая превосходит все, что я ощущаю телом. Дурман, наверное, немного притупляет боль, потому что я чувствую лишь постоянную пульсацию вдоль пустой спины. Это то же самое, что пытаться шевелить пальцами, которых больше нет. Мышцы сжимаются и напрягаются, пытаясь двигать тем, чего больше нет.
Исчезли, исчезли, исчезли…
Я начинаю дышать чаще, намного чаще. Хватаю ртом воздух, которого все равно не хватает, и задыхаюсь. Меня окутывает ужасный жар, охватывает так, что живот сводит судорогой, а между ног пульсирует.
О богиня… да я же одурманена.
Лихорадочно соображаю, пытаясь вспомнить последовательность событий, как долго я была в забытьи после того, как позолотила бальную залу. Но не
