Мистер Бейтс уверяет, что травмы незначительны, и Бингли вскоре поправится. Но, признаться, когда я навестил его после ленча, Ваш приятель вел себя более чем странно. Вместо того, чтобы лежать, он сидел за столом, пристроив поврежденную ногу на соседнее кресло, а сам что-то писал, и — судя по исписанным и разорванным листам, разбросанным по всему полу, а также бессвязной речи, прерываемой внезапной задумчивостью и внимательным изучением побелки потолка, — у меня появилось вполне оправданное опасение, что травма его головы была более серьезной, чем представляется местному аптекарю.
Наш великолепный судья Фэйр незамедлительно предположил, — поскольку именно мой гунтер был опоен, — что покушение замышлялось не на Бингли, а на Вашего покорного слугу. Посему сэр Юстас допросил меня с пристрастием, а затем потребовал от Тинкертона немедленного принятия мер по поимке затаившегося злоумышленника. Сыщик же ведет себя самым загадочным образом. В ответ на наши вопросы уклончиво молчит или отшучивается, бормочет непонятные фразы, вроде: «хризантемы еще не зацвели», насвистывает какую-то мелодию (в которой капитан Шелли, демонстрируя свои музыкальные дарования и хорошую память, опознал арию Магдалены из оперы «Божественный нектар») и постоянно исчезает в неизвестном направлении.
Все это выводит из себя сэра Юстаса, который срывается на всех обитателях Розингса, кроме нашей тетушки, в свою очередь устраивающей судье настоящие головомойки. Сегодня, едва он приступил к ее допросу, она разразилась настолько восхитительной тирадой по его адресу, что мы, — хотя и сидели в гостиной, а наша леди Кэтрин находилась в библиотеке, — услышали ее вполне отчетливо.
Во время ленча, так и не остыв после допроса, тетушка неоднократно возвращалась к воспоминаниям о занимательной беседе с сэром Юстасом, отчего судья затравленно молчал и несколько раз подавился сначала омаром, а затем черничным пирогом, и даже генерал Бридл с тиграми не смог отвлечь и успокоить леди Кэтрин в ее праведном гневе.
Ваш отъезд предоставил нашей дражайшей родственнице еще один повод для негодования — она все возмущается Вашим внезапным решением ехать в Лондон, из-за чего устроила мне свой собственный допрос с пристрастием и отчитала бедняжку Энн, которую винит в том, что она якобы не стремилась удержать в Розингсе своего кузена. Джорджиане от нее попало за чтение романов, Бингли — за неумение ездить верхом, Дугласу — за плохое поведение МакФлая, мисс Бингли — за то, что та переоделась к ленчу, — словом, все обитатели этого дома сейчас трепещут не столько перед злоумышленником, сколько перед леди Кэтрин, и, едва завидев ее, пытаются сбежать куда подальше.
Энн и Джорджи, дабы избежать очередных нравоучительных излияний, немедленно скрываются за фортепиано (в музыкальном салоне — в комнате пропавшей компаньонки мисс Мэри Беннет по-прежнему со страшным усердием терзает мистера Генделя), где с намеренно увлеченными лицами перешептываются и перебирают ноты. Мисс Бингли с сэром Юстасом проводят время, в основном, в розарии, мистер Херст между трапезами предпочитает находиться в своей комнате, миссис Херст с огромным фолиантом под мышкой разрывается между спальнями мужа и брата, зачитывая им по очереди из книги какие-то весьма полезные сведения то ли о звездах, то ли о планетах. Даже МакФлай предпочитает не совать и носа в Розингс, целыми днями где-то пропадая и возвращаясь только поздним вечером. Один бравый генерал Бридл выдерживает компанию нашей тетушки, утихомиривая ее при помощи тигров, фиалок и раскатистого гррр-мыканья.
А так все по-старому. Мистер Херст, спускаясь в столовую, определенно задается целью наверстать упущенное за те несколько дней вынужденного воздержания, и к концу завтрака, ленча, чая или обеда в собеседники уже не годится (справедливости ради, должен заметить, что и в начале трапезы от него немного толку). Мисс Бингли, огорченная твоим отсутствием, тем не менее, с удовольствием принимает знаки внимания от сэра Юстаса, который, как я успел заметить, появляется каждый раз с новой булавкой для галстука, а накрахмаленные манжеты его сорочки гремят не меньше, чем украшения миссис Херст, когда она воздевает руки к небу, рассуждая о перемещениях небесных светил. Наш вездесущий мистер Тинкертон, как я могу заметить, даром времени тоже не теряет. Он периодически исчезает, внезапно возвращается и загадочно рассматривает всех окружающих, редко произнося несколько слов, чем всякий раз вызывает недовольство сэра Юстаса.
Одним словом, Дарси, несмотря на очень насыщенную происшествиями жизнь в Розингсе, мне катастрофически не хватает Вас с Вашими рассудительными и ироническими фразами, способными хотя бы немного отвлечь меня самого от лирических мыслей о… Но, вероятно, это тема не для эпистолярных упражнений.
В Ваше отсутствие единственная здравомыслящая и ироничная особа, с которой приятно поговорить — мисс Элизабет Беннет. Благодаря общению с ней, я стойко переношу все тяготы моего существования в Розингсе и забываю о своей хандре.
Впрочем, не буду заставлять Вас выслушивать мои излияния по поводу, который может быть, мало интересен Вашему холодному рассудку.
Остаюсь, Ваш…»
Розингс, 24 апреля, суббота, 17:20 вечера
Письмо леди Кэтрин племяннику в Лондон
«Дарси,
Ваш отъезд привел меня в крайнее недоумение, а нежелание объяснить причину этого скоропалительного решения — заставило меня усомниться в разумности Ваших действий. По возвращении, коего я жду в ближайшее время, Вам придется объясниться и доказать мне, что причина, побудившая Вас так внезапно оставить Розингс и кузину, столь огорченную Вашим отъездом, была уважительна.
Напоминаю Вам, что категорически возражаю против спешки в том серьезном и ответственном деле, которое у нас намечается, и без соответствующей подготовки, осмотрительности и последовательности мы станем посмешищем в глазах всей Англии, чего я допустить не могу.
Далее хочу Вам сообщить, что не только моя дочь надеется на Ваш скорый приезд (Энн, бедняжка, невыносимо тоскует в связи с Вашим отсутствием, — к счастью, общество Джорджианы весьма отвлекает ее от бесконечной печали в разлуке с Вами). Мне Вы также незамедлительно требуетесь в Розингсе, поскольку за это время здесь произошло множество неприятных, и я бы даже сказала, возмутительных событий.
Ваш приятель мистер Бингли не только довел до бешенства лошадь Фицуильяма, упал с нее и повредил себе все, что только мог повредить, но еще и отпустил эту лошадь на волю, следствием чего стали потоптанные газоны, раздавленные клумбы с кремовыми, розовыми и фиолетовыми фрезиями — любимыми цветами моего покойного мужа, а Вашего дяди, сэра Люьиса.
