Сегодня ночью было на редкость сильное северное сияние. Световая полоса, наподобие змеи, быстро извивалась по южной стороне небосклона, и лучи, расходившиеся от нее, достигали почти зенита. Через зенит шла в течение некоторого времени лента с величественной короной, бросавшей на лед отсвет, похожий на лунное сияние. Небо зажгло в честь нового года свои огни, устроило феерическую пляску лучей среди ночи. Эти контрасты, кажется мне, олицетворяют внутреннюю природу самого северянина. Пляски искрящихся лучей на небе среди удручающей своим безмолвием природы, среди леденящего холода разве не напоминают наших норвежских танцев с их необузданными прыжками, громких переливов диких горных мелодий? Молнии северного сияния сверкают в душе северянина, жгучие стремления живут у него глубоко под ледяной оболочкой. Это жизнь, брезжущая в ночи, погруженной в сон; если бы только она могла выйти за пределы этих ледяных просторов, распространиться по свету!..
Итак, наступил 1895 год.
Поверни, фортуна, колесо, не мешай судьбе,Что бы ты нам ни дала, мы всем будем довольны,Пусть то будет дождь, или ветер, или солнечный свет,Покажешь ли ты нам веселое лицо или, как враг,Погрозишь нам наихудшим, нас это не тревожит:Человек был всегда кузнецом своего счастья.
«Четверг, 3 января. Тревожный день. Жизнь полна перемен, несмотря на все ее однообразие. Вчера еще мы строили всякие планы на будущее, а сегодня – как легко могли мы очутиться на льду безо всякого крова над головой. В 4 ч 30 мин утра начался напор льда в полынье за кормой, а в 5 ч – в полынье с левого борта. Я проснулся примерно часов в восемь от хруста и треска во льду, какой бывает в начале сжатия. Затем легкое сотрясение «Фрама», и я услышал доносящийся снаружи гром. Выйдя наверх, я был немало удивлен, увидев вдоль всей полыньи с левого борта, не больше чем в тридцати шагах от судна, громадную ледяную гряду. Трещины образовались шагах в восемнадцати от нас. Вещи, лежавшие на льду с этой стороны, пришлось перенести на борт; доски и бревна, которые летом поддерживали снежную хижину метеорологов и щиты перед ней, мы вырубили изо льда, чтобы не лишиться лесоматериалов. Прорубь, в которую была опущена планктонная сеть, при сжатии завалило льдом. Уже перед самым обедом я вернулся на судно, и тут началось новое сжатие. Снова спустился на лед. Грохот шел со стороны полыньи с левого борта, напор был очень сильный. Ледяная гряда медленно приближалась. Несколько позднее вышел на палубу Свердруп, но тотчас же возвратился и объявил, что ледяная гряда быстро надвигается на нас; нужно скорее перетащить на правую сторону «Фрама» стоявшую на нартах вьюшку для измерения глубины, так как с левой стороны лед дал трещины совсем близко от корабля. Гм, если на нас навалится такая ледяная гряда, прежде чем «Фрам» оторвется от льдины, удовольствия будет мало. «Фрам» теперь еще больше накренился на левый борт, чем раньше.
После обеда были приняты подготовительные меры на случай, если дело примет плохой оборот и нам придется покинуть судно. На палубу выставили наготове нарты и каяки; на лед с правого борта вынесли двадцать пять ящиков с собачьими сухарями, на фордек – девятнадцать ящиков с хлебом; наполнили керосином и вытащили на верхнюю палубу четыре цистерны общей вместимостью 200 л. Кроме того, еще раньше налили 100 л керосина – «снежинки» в десять жестянок поменьше и выставили их на палубу вместе с цистерной, наполненной «черным» маслом. Таким образом, топлива приготовили достаточно.
Когда мы сидели за ужином, вдруг опять послышался тот же хорошо знакомый треск и хруст во льду. Он все приближался и приближался и в конце концов раздался как раз под нами. Я выбежал наверх. Сжатие происходило в полынье в некотором расстоянии от правого борта. Я вернулся вниз, и мы продолжали ужинать. Педер, совершивший небольшой обход по льду, пришел сейчас же после этого и, как всегда, с веселой улыбкой сообщил, что треск не к добру: лед треснул меньше, чем на длину нарт от ящиков с собачьими сухарями, и трещина эта тянется до самой кормы «Фрама». Я вышел посмотреть и убедился, что трещина действительно порядочная. Ящики с сухарями мы перетащили для большей безопасности немножко вперед, тем более что вокруг судна появилось много мелких трещин. После этого я спустился вниз, набил трубку и погрузился в приятную беседу со Свердрупом у него в каюте.
Прошло довольно много времени, как вдруг снова раздался треск и началось сжатие. Шум был не больше обычного, но все же я спросил игравших в кают-компании в хальму, есть ли кто-нибудь на палубе. Если там никого нет, пусть кто-нибудь пойдет посмотреть, где происходит сжатие. В это время у нас над головой послышались быстрые шаги, и в кают-компанию спустился Нурдал. Он доложил, что сжатие происходит с левого борта и что неплохо было бы, если бы кто-нибудь еще подежурил на палубе. Мы с Педером поспешили наверх; за нами последовали и другие. Я кинулся по трапу вниз на лед, как вдруг Педер закричал мне сверху:
– Надо отпустить собак, смотрите – вода!
Мы поспели как раз вовремя; вода, залив лед, поднялась в собачьих будках уже довольно высоко. Педер подошел по колено в воде и вышиб двери будок. Большая часть собак тотчас же выскочила и запрыгала, взметая брызги, но нашлись и такие, которые в испуге забились в самые дальние углы, и пришлось их оттуда вытаскивать силой, хотя вода уже доходила им почти до брюха. Бедные животные: они, должно быть, чувствовали себя прескверно взаперти, видя, что вода подбирается к ним все ближе и ближе. И все же они подняли шум не больше обычного.
Поместив собак в безопасное место, я обошел вокруг «Фрама», чтобы посмотреть, не случилось ли еще чего-нибудь неприятного. Лед дал трещину вдоль судна у носа с правого борта; из этой-то трещины и потекла вода, она обошла корму, вдоль левого борта, где лед под тяжестью безостановочно двигающегося на нас ледяного вала все больше прогибался. Трещина прошла как раз под кузнечным горном, которому теперь угрожала явная опасность. Мы поставили его на нарты и перевезли к Великому бугру с правого борта. Туда же были свезены одиннадцать ящиков с пеммиканом, ящики с собачьими сухарями и девятнадцать ящиков с хлебом. Итак, у нас образовался настоящий склад, находившийся как будто в полной безопасности, так как, по-моему, лед в этом месте такой мощный, что вряд ли его может взломать. Ребята наши сразу оживились, забегали. Мы перенесли туда же четыре цистерны с керосином. Затем вытащили из трюма и поставили в полной готовности на палубе еще часть нашего продовольствия, которого, по расчетам, должно было хватить на двести дней: двадцать один ящик хлеба, большой запас пеммикана, муку, шоколад, масло, овсяную муку, экстракты супов и т. д. Кроме того, были приготовлены палатки, аппараты для варки пищи и другие предметы. Теперь наверху все было в порядке, и мы могли спать спокойно. Было, однако, далеко за полночь, когда мы покончили с этой работой. В сущности, я думаю, что это ложная тревога и нам не придется воспользоваться приготовленным, по крайней мере теперь. Но все же нужно быть наготове на случай чего-нибудь непредвиденного. Вахтенный получил приказание следить за собаками на льду, наблюдать за состоянием льда и разбудить всех немедленно, если появятся новые трещины под ящиками или снова начнется сжатие. Лучше разбудить пораньше, чем слишком поздно.
