на мне женится, если я захочу.
— Ничего не понимаю! — рассердилась Елена Васильевна. — Ты не любишь его?
— А ты, когда за папу шла, точно знала? — тоже рассердилась Женя.
— А как же иначе?! Но я не бросилась ему сразу на шею. Должна же быть, ну, не знаю... какая-то гордость?! А не сразу в постель!..
Женя вздохнула и, дурашливо приоткрыв рот так, что даже челюсть отвисла, закатила глаза к потолку, выражая усталое терпение и снисходительность к чужой беспросветной глупости.
— Да-да, именно гордость! — прикрикнула на нее Елена Васильевна. — И пожалуйста, не строй свои гримасы! — Ее всегда выводило из себя это нарочито глуповатое выражение на лице удочери, когда той казалось, что кто-то не так говорит, как, по ее понятиям, нужно было.
— Знаешь, мамочка, с этой твоей гордостью... вот и остаются потом в старых девах. Это в вашем веке по десять лет друг за другом ходили! А сейчас погордишься — он к другой уйдет, которая не такая гордая. Ему сейчас некогда пережидать твою гордость!
— Какая ты все-таки дура, — без особенной злости сказала Елена Васильевна. — В твои девятнадцать лет бояться одной остаться?!
— Мне через три месяца уже двадцать будет! — воскликнула Женя. — Другие уже все давно замужем...
— Кто другие?
— Ну, как кто? Все! И Галя, и Света, и Марина... Марина — даже второй раз уже!
— Вот-вот! — с иронией подхватила Елена Васильевна, торжествуя. Но тут же она спохватилась: получалось, что она как будто отговаривала свою дочь выходить замуж за этого... — Кстати, как его имя-отчество, твоего... Сергея?..
— Да просто Сергей, — сказала Женя, но почувствовала некоторое неудобство: а и в самом деле — как родители должны будут говорить?
— Но я же не могу просто по имени его называть, — возразила Елена Васильевна, тоже почувствовав это неудобство. Нет, как-то не совсем так все получалось...
— Ну, называй — Сергей Георгиевич, — согласилась Женя и торопливо добавила: — Хотя он гораздо моложе своих лет выглядит.
Последняя фраза ей самой показалась несколько странной: всегда раньше она, встречаясь с кем-то из своих сверстников, хотела, чтоб тот со стороны более взрослым казался, а тут она уже несколько раз ловила себя на том, что ей хочется, чтобы Сергей помоложе выглядел. Однажды совсем неловко случилось. Они зашли в кафе посидеть, а молоденький официант, совсем еще мальчишка, принимая у них заказ, маслено и нахально поглядывая на нее, спросил Сергея: «А ваша дочь что будет?» Бедный, у него после этих слов даже очки вспотели... Неужели он со стороны настолько пожилым кажется?
Сергей тогда что-то смущенно буркнул официанту, тот, записав в блокнот, отошел, а они боялись взглянуть друг на друга, и оба сразу о чем-то торопливо заговорили, стараясь отвлечься, замять эту неловкость, но он весь вечер потом был какой-то не как обычно говорливый, порывистый, суетливо много танцевал с ней и все старался, чтобы очень молодо это выглядело, как у юнцов вокруг — вскидывал руки над головой, подпрыгивал, вихлялся, — но слишком уж бодро, неестественно, почти лихорадочно, как будто и ей, и всем окружающим доказывал, что все это как раз для него. Может, если бы он хотя бы очки снял... А то он в них какой-то все-таки по-семейному положительный, как будто многодетный... Она перед другими стеснялась тогда за него, немного жалела, и эта жалость была ей неприятна.
Конечно, лучше бы он был лет на десять моложе, думала Елена Васильевна. Но, с другой стороны, теперь в расчет нужно было принимать прежде всего то, что уже случилось между дочерью и этим человеком, а не какие-то другие соображения. И потом, она же будет за ним как за каменной стеной. Да и Андрею легче смириться с его возрастом, когда он увидит, как тот внимателен к Жене, и как ей, малоприспособленной, непрактичной, ничего не умеющей по дому — даже чашку после себя никогда не вымоет! — как ей надежно и спокойно с ним будет. Не мальчишка какой-то, а человек самостоятельный, с определенным положением... И ничего не надо говорить Андрею, никаких этих подробностей о том, что у нее было с Сергеем... с Сергеем Георгиевичем. Этого уже не поправить, а Андрей только распсихуется, во всем, конечно, ее одну обвинит... И все его лечение в санатории насмарку пойдет: опять переживания, снова может язва обостриться. Ему и без этого хватает...
— Ты не вздумай папу волновать пока, — предостерегла Елена Васильевна.
С готовностью Женя согласилась: разумеется, совсем незачем зря волновать его.
— Ты бы Сергея Георгиевича хоть когда-нибудь к нам пригласила, — сказала Елена Васильевна и поучительно добавила: — Сейчас чтобы так относились — это редкость. Судя по твоему рассказу. И это надо ценить.
— Так я давно хотела его позвать! — Женя с благодарностью взглянула на мать. — Но он стесняется. Не тебя, а почему-то папу. Им было бы интересно, он тоже умный, хотя и немного стеснительный. Он...
— Лена, — озабоченно проговорила Надежда Викентьевна, входя к ним в комнату, — как у нас телевизор переключается? У меня что-то никак не выходит, а по второй программе...
— Бабушка, — раздраженно сказала ей Женя, — ты не видишь, что мы заняты? Дай нам спокойно поговорить! Вечно ты...
— Женя... — попробовала урезонить ее Елена Васильевна, подумав, однако, что свекровь и в самом деле могла бы понять, что у них неприятности. Хотя бы уж по заплаканному лицу внучки. Нет, ей немедленно этот телевизор понадобился... — Как ты разговариваешь с бабушкой?!
— А как я разговариваю?! Если она никогда ничего не видит?!
Надежда Викентьевна теперь обратила внимание, что, кажется, действительно что-то происходит между ними, неприятный, наверное, разговор, но она не отдала себе в этом особенного отчета: через несколько минут очень интересный фильм начинался, и мысли ее всецело были заняты тем, как переключиться на нужную программу, чтобы не опоздать.
— Она всегда так разговаривает, — ровным голосом, не теряя достоинства, заметила Надежда Викентьевна о внучке. — Я уже на это и внимания не обращаю. Я просто зашла узнать, как у нас переключается телевизор.
— А он — как везде переключается! — крикнула Женя. — Тебе же тысячу раз
