1837 г.).
Последние три года (а ведь ему всего двадцать три) Лермонтов странствовал и воевал, но еще каким-то чудом ухитрялся творить, сочинить свои лучшие стихотворения и «Героя нашего времени».
Круг знакомых Лермонтова в это время резко расширяется: он встречается со ссыльными декабристами (самому близкому другу он позднее посвятит стихотворение «Памяти А. И. О‹доевского›, 1839), грузинскими интеллигентами, русскими солдатами, жителями казачьих станиц и горских аулов. Но маска светского человека и прожженного, циничного служаки-военного закрывала для многих подлинное лермонтовское лицо.
Первая встреча Лермонтова с Белинским в 1837 году (они были почти ровесниками и земляками) окончилась скандалом. Лермонтов поддразнивал простодушного критика почти скалозубовскими репликами («Да я вот что скажу вам о вашем Вольтере, ‹…› если бы он явился теперь к нам в Чембары, то его ни в одном порядочном доме не взяли бы в гувернеры»), и тот, не прощаясь, покинул дом общего знакомого.
Лермонтов увидел в Белинском «недоучившегося фанфарона», а Белинский, в свою очередь, посчитал Лермонтова «пошляком», лишь случайно написавшим несколько удачных стихов на смерть Пушкина (Н. М. Сатин. «Отрывки из воспоминаний»).
Лермонтовская ссылка оказалась недолгой. Благодаря хлопотам вечной заступницы-бабушки он был переведен в другой полк и в начале 1838 года снова оказался в Петербурге. Но вернулся в столицу уже не мало кому известный корнет, а знаменитый – и гонимый – поэт. Он общается с людьми из ближайшего окружения Пушкина: В. А. Жуковским, П. А. Вяземским, П. А. Плетневым, семейством Карамзиных. Здесь он встречался и с Н. Н. Пушкиной и далеко не сразу проникся к ней расположением.
Теперь Лермонтов принят в высшем свете, куда он раньше безуспешно стремился. «Я кинулся в большой свет. Целый месяц я был в моде, меня разрывали на части. Это по крайней мере откровенно. Весь этот свет, который я оскорблял в своих стихах, с наслаждением окружает меня лестью; самые красивые женщины выпрашивают у меня стихи и хвалятся ими как величайшей победой. – Тем не менее я скучаю. Я просился на Кавказ – отказали. Не желают даже, чтобы меня убили. ‹…› Вы знаете мой самый главный недостаток – тщеславие и самолюбие. Было время, когда я стремился быть принятым в это общество в качестве новобранца. Это мне не удалось, аристократические двери для меня закрылись. А теперь в это же самое общество я вхож уже не как проситель, а как человек, который завоевал свои права. Я возбуждаю любопытство, меня домогаются, меня всюду приглашают, а я и виду не подаю, что этого желаю; дамы, которые обязательно хотят иметь из ряду выдающийся салон, желают, чтобы я бывал у них, потому что я тоже лев, да, я, ваш Мишель, добрый малый, у которого вы никогда не подозревали гривы», – признается он сестре любимой девушки (М. А. Лопухиной, 1838 или 1839 г.; оригинал по-французски).
Однако светские успехи не могли заглушить хандры, тоски, одиночества. Молодой И. С. Тургенев встретился с Лермонтовым на одном из таких светских вечеров. «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно темных глаз. ‹…› Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба» («Литературные и житейские воспоминания»).
Такими чувствами и продиктованы знаменитые строки новогоднего стихотворения 1840 года, в котором обычное светское увеселение, бал, увидено как натужное театральное представление, пляска живых мертвецов.
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски…
‹…›
Когда ж, опомнившись, обман я узнаю,
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник не́званую гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..
(«Как часто, пестрою толпою окружен…»)
Позиция и поведение Лермонтова привели к открытому конфликту. В феврале 1840 года (опять на балу!) он получил вызов от сына французского посланника (опять француз!) Э. Баранта. Дуэль между противниками велась на шпагах и пистолетах, окончилась примирением. Однако Лермонтов все равно был арестован и предан суду.
Во время следствия его навестил В. Г. Белинский. Впечатление критика от беседы с поэтом оказалось прямо противоположным прежнему. «Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!» (В. П. Боткину, 16 апреля 1840 г.). С этого времени Белинский откликался практически на каждое опубликованное стихотворение Лермонтова и посвятил его творчеству две большие статьи.
В апреле 1840 года Лермонтов снова отправляется на Кавказ, в действующую армию. Перед его отъездом в Петербурге был издан роман «Герой нашего времени», а уже в конце года – маленький сборник «Стихотворения». Но поэма «Демон», драма «Маскарад», два неоконченных прозаических романа, множество замечательных стихотворений оставались в рукописях.
На Кавказе Лермонтов участвует в нескольких кровопролитных боях (об одном из них рассказано в стихотворении «Валерик»), приобретает уважение товарищей отчаянной храбростью. Он жил одной жизнью с простыми солдатами, чем вызывал недоумение и неприязнь некоторых своих сослуживцев: «Лермонтов собрал какую-то шайку грязных головорезов. Они не признавали огнестрельного оружия, врезывались в неприятельские аулы, вели партизанскую войну и именовались громким именем Лермонтовского отряда» (Л. В. Россильон).
В начале 1841 года Лермонтов снова приезжает в отпуск в Петербург. «Три месяца, проведенные ‹…› Лермонтовым в столице, были ‹…› самые счастливые и самые блестящие в его жизни. Отлично принятый в свете, любимый и балованный в кругу близких, он утром сочинял какие-нибудь прелестные стихи и приходил к нам читать их вечером. Веселое расположение духа проснулось в нем опять в этой дружественной обстановке, он придумывал какую-нибудь шутку или шалость, и мы проводили целые часы в веселом смехе благодаря его неисчерпаемой веселости» (Е. П. Растопчина. Из письма А. Дюма, 27 августа (10 сентября) 1858 г.).
Перед возвращением на Кавказ хороший знакомый Пушкина В. Ф. Одоевский дарит поэту записную книжку с надписью: «Поэту Лермонтову дается сия моя старая и любимая книга с тем, чтобы он возвратил мне ее сам, и всю исписанную. Кн‹язь›. В. Одоевский 1841 Апреля 13-е. СПБ».
Книжка вернулась к первому владельцу через два с половиной года, о чем он тоже сделал надпись: «Сия книга покойного Лермонтова возвращена мне Екимом Екимовичем Хостаковым 30-го Декабря 1843 года. Кн. В. Одоевский». В ней оказались тексты стихотворений
