Даже Меньшиков не раз находился в опасности окончить свою деятельность подобным же образом. Рассказывали о следующем анекдоте, случившемся в последнее время царствования Петра. Бывши однажды в Сенате и услышав о некоторых воровствах, он в гневе сказал генерал-прокурору Ягужинскому: «Напиши указ, что всякий вор, который украдет настолько, чего веревка стоит, без замедления должен быть повешен». Ягужинский возразил: «Всемилостивейший государь, разве хочешь ты остаться императором один, без подданных? Все мы воруем, только один больше и приметнее другого»[829].
Публичные наказания в России в XVII в.
Гравюра
Особенно последние годы царствования Петра, со времени его возвращения из-за границы в 1717 году, были эпохой террора, беспощадного преследования нарушителей «правды». Бывали случаи наказания и невинных; вообще же жестокость царя в этих делах объясняется не произволом азиатского деспота, а чувством долга государя, заботившегося о благе народа. Мы помним, что, когда во время стрелецкого розыска патриарх просил царя прекратить пытки и казни, Петр возразил ему: «Я исполняю богоугодное дело, когда защищаю народ и казню злодеев, против него умышлявших». То же самое мог он сказать о своей строгости при наказании казнокрадства, продажности, лихоимства и проч. Мысль о преобразовании, об улучшении быта народа, о поднятии уровня нравственности находилась в самой тесной связи с этой неумолимой строгостью Петра, одобряемой, впрочем, не только современниками-иностранцами, каковы были, например, ганноверский резидент Вебер или французский дипломат де Лави и проч., но также и настоящими русскими патриотами, каким был Иван Посошков.
Мысль о реформе не покидала Петра до гроба. Еще в самом конце своего царствования он мечтал об учреждении особенной коллегии, обязанной представлять проекты разным улучшениям государственного быта. Он понимал, что государство нуждается постоянно в обновлении, что никогда не должно довольствоваться существующим. Не будучи знакомым с сочинениями Крижанича, он держал правила последнего, заметившего о государстве: «Потребна ему есть неустойна поправа»[830].
Глава II. Хозяйственный быт
«Деньги суть артериею войны», – сказано в письме Петра к Сенату. Для решения многосложных политических задач царь нуждался в весьма значительных материальных средствах. Особенно же постоянные войны, содержание войска и флота требовали громадных сумм.
К сожалению, данные о размерах бюджета, о доходах и расходах государства и о состоянии флота и войска за это время весьма скудны. Мы знаем, что к концу царствования Петра регулярная армия состояла из 210 тысяч человек, флот из 48 линейных кораблей и 800 других судов с экипажем в 28 тысяч человек.[831]
В 1710 году государь велел в первый раз сличить приход с расходом: оказалось, что при общем доходе около 3 миллионов рублей без малого половина этой суммы употреблялась на содержание войска, а полмиллиона рублей на расходы содержания флота. Тут Петр не щадил ни денег, ни людей. Условием внутреннего преобразования был успех в области внешней политики. Цель была достигнута. Войско и флот находились в таком состоянии, что могли внушать другим державам высокое понятие о значении сил и средств России[832].
Были и другие расходы, до того времени не имевшие столь значительных размеров. Более тесные сношения с Западной Европой требовали содержания резидентов при иностранных дворах. Уже в 1704 году содержание Матвеева в Гааге обошлось в 27 тысяч гульденов. В 1706 году получали: Урбих в Вене 9 тысяч рублей, Толстой в Константинополе 4225 рублей, Матвеев в Англии 5265 рублей.[833] Зато для содержания своего двора Петр не нуждался в больших суммах. Между тем как в конце царствования его государственные доходы достигали суммы 10 млн. рублей, содержание двора, как рассказывали современники, стоило не более 50 тысяч рублей[834].
Для покрытия государственных расходов нужно было думать о новых источниках доходов. Усложнение финансовой системы, изобретение новых средств для доставления казне необходимых денежных сумм, во многих случаях повреждение экономических интересов посредством чрезмерной строгости при взимании налогов, обусловливаемой недостаточным пониманием общественно-хозяйственного организма, – все это было характерной чертой в истории государственного хозяйства при Петре.
Явилась новая должность «прибыльщиков», которые стали искать во всем прибыли государству и сообщали свои мнения о новых источниках доходов. Первым прибыльщиком сделался Алексей Александрович Курбатов, по предложению которого была введена гербовая бумага (1699). В актах 1705 года встречаются имена еще других прибыльщиков; то были большей частью люди незнатного происхождения, которые, однако, скоро получали довольно важные места. Курбатов сделался вице-губернатором в Архангельске, другой прибыльщик, Ершов, бывший крепостной человек князя Черкасского, вице-губернатором московским[835].
Эти люди обнаруживали необычайную изобретательность и рабочую силу, то указывая на возможность введения новых податей и налогов, то объясняя вредное действие той или другой привилегии, то стараясь собирать недоимки и проч.
Приступили к выпуску легковесной монеты, к отдаче на откуп рыбных ловель, к обложению сборами бород, бань, дубовых гробов и проч. Соль стала гораздо дороже прежнего; подушная подать сделалась страшно тягостной для народа. Иностранцы, как, например, Плейер, фан дер Гульст, Перри и другие, в весьма резких выражениях порицали образ действий прибыльщиков и прочих финансовых чиновников, не обращавших достаточного внимания на экономические силы народа, беспощадно преследовавших несостоятельных должников казны и разорявших народ. Фокеродт выразил предположение, что рано или поздно чрезмерное насилие сборщиков налогов должно будет повести к какому-нибудь кризису[836].
О мере страдания народа можно судить по следующему письму самого прибыльщика Курбатова к Петру в 1709 году: «От правежей превеликой обходится всенародный вопль, а паче в поселянах, яко не точию последнего скота, но иные беднейшие и домишков своих лишаются. И ежели вашим презрением ныне вскоре отсрочкой помилованы не будут, то в сих последних сего года месяцах премногое приимут разорение и, Бог весть, будут ли впредь иные даней ваших тяглецы… а впредь, по благом окончании войны сея, могут помалу и во всем исправиться»[837]. Недаром Посошков в своем сочинении «О скудости и богатстве» требовал осторожности в обращении с народом, замечая в главе «О правосудии»: «В поборах за гривну из человека хотят душу вытянуть, а где многие тысячи погибают, того ни мало не смотрят… а что тем собиранием своим бед наделают людям, того не смотрят и не радеют о том» и проч.[838]
Петр старался действовать в духе воззрений Посошкова. В указе от 25 августа 1713 года он, «милосердуя о народах государств своих, ревнуя искоренить неправедные, бедственные, всенародные тягости», изъявил сожаление о том, что «возрастают на тягость всенародную великие неправды и грабительства, тем многие всяких чинов люди, а наипаче крестьяне, приходят в разорение и бедность», поэтому Петр изъявил намерение «искоренить повредителей интересов государственных и во всяких государственных делах неправды и тяготы, а именно в сборах». В другом
