выражений реальность. Тело прикреплено к слою действия в отличие от слоя речевых текстов. В романе достаточно полно представлен этот особый опыт телесности.
Итак, данный роман является текстом перехода от позиции художника, писателя — к позиции религиозного мистика, обладающего видением реальности.
Эстетика Е.Л. Шифферса: антииомичное сочетание аристократической тонкости и великой безыскусности
Е.Л. Шифферс — один из наиболее требовательных людей по отношению к построению произведения и соблюдению стиля. Безукоризненная выдержанность стиля предполагает, что человек, воспринимающий художественное произведение, не будет отвлекаться ни на что внешнее, ни на что вторичное. Он весь будет сконцентрирован на выделенном автором содержании, свободно проходя через предложенную форму восприятия, как через прозрачный куб воздуха, которым дышат, не замечая этого. Форма не будет мешать. Как добиться подобного эффекта при восприятии невероятно сложного и, казалось бы, даже перегруженного содержания? Любое лишнее сопоставление, любая лишняя краска будут сбивать и уводить от напряженной работы восприятия.
Знаменитое высказывание Мандельштама «Стихотворение живо внутренним слепком формы» являлось мыслью самого E.Л. Шифферса. «Внутренний слепок формы» определялся проделанной работой души, которую E.Л. и вручает читателю. Поскольку работа души осуществлена, и это автор знает точно, для него бессмысленно и невозможно кокетство с читателем, игривые просьбы к нему о снисходительности. Автор всегда счастливее читателя. У него работа уже получилась, она ему удалась, личное продвижение состоялось. Другое дело, что читатель может быть благодарным или неблагодарным. Если проделанная автором работа вызовет аналогичное по направленности усилие у читателя, то воспринимающий сможет вернуть автору, хотя бы частично, затраченную огромную энергию, предъявив результаты собственного внутреннего продвижения.
Работа души Евгения Львовича определялась продвижением в самопознании, где человеку открывалась правда о нем самом, о сознании, о его подключенности к родовой памяти, о личности, об обращенности к Богу. В данном романе, во всех его частях, самопознание осуществляется по многим направлениям. Если для кого-то самопознание является важным и у него есть опыт подобной работы, роман читается. Если работа самопознания человеку чужда, роман не читается, читатель не может войти в его пространство, не может начать в нем двигаться.
Один человек, обладающий даром духовного восприятия, читая разные тексты Е.Л. Шифферса, сказал, что, по его впечатлению, автор пишет огненными буквами, его тексты выжигаются горящей вязью. Но огненные горящие буквы — это и есть стиль самопознания, при котором сознанию человека удается найти поддержку Духа, выйти за некоторую складчатую границу устоявшегося самовосприятия. Собственно, к этому Богообщению и стремится Е.Л. на страницах своего романа. Опыт, достигнутый автором при его написании, стал затем основой многоплановой программы, этапы реализации которой могут быть восстановлены по религиозно-философским произведениям Шифферса. Но основной метод движения в романе уже представлен целиком. Этот метод работы Е.Л. заключается в опыте самопознания на основе Богообщения. Но опыт Богообщения и самопознания может быть только безыскусным, какими бы утонченными ни были различные переживания, выделяемые в сознании. Поскольку в этом направлении движения сознание должно однажды замолчать и погрузиться в Великую Тишину. И если опыт здесь возникает и приобретается, то он может быть только простым и зримым, основанным на погружении сердца в тишину. Автор, получая такой опыт, начинает нечто понимать и знать. И это страшное, глубинное знание мы ощущаем в языке автора романа.
Это — особенный, воздушный, терпкий язык, пьянящий сознание читателя. Ему начинает казаться, что именно на этом языке можно заговорить со змеями и морскими гадами, осуществляющими свой «подводный ход»; с животными, пришедшими раньше человека на планету; с деревьями; с движущейся подземлей застывшей и «остановившейся» магмой камней и минералов; со светом звезд, сообщающим нам о границах бесконечной Вселенной (например: «…и надо будет Мне, малышу Иисусу, прийти и принять эту смерть, как жизнь, и рассказать человекам о том, что Я вижу сейчас во сне звезд, НЕДВИЖНЫХ звезд, никуда не идущих, стоящих над моей задранной головою НЕДВИЖНО, и не знаю Я, живы ли они или мертвы уже, и это лишь свет их идет так долго своей ПРЯМОЙ дорогой, свет их, который Мне светит видеть, что Я умею и чего бегу»); с определенными местами на земле (памятью этих мест); с ушедшими душами. Работая с языком, ничего придумать нельзя, можно лишь воспородить, открыть, произвести в мир.
Каждая из сущностей процесса становления Жизни-Космоса-Троицы, которая безошибочно может быть опознана внутри языка, внемлет и отзывается энергии этой речи. Но подобное оказывается возможным, если в самом языке переплавляются стихии: водная стихия сознания, огненная стихия соприсутствия Духа, воздушная стихия звучащей речи, алмазно-минеральная стихия телесности сердца, на престоле которого восседает душа. Душа для нас в этом контексте — это сознание, которое может существовать и двигаться вне тела, но содержащее в себе память о кристалле тела. Говорить на подобном языке можно, если сознание автора выходит за язык и прекращает, преодолевает писательство как основной тип деятельности, создающий все новые и новые формы выражения. Следовательно, эстетика писателя E.Л. Шифферса — это эстетика преодоления писательства и выход в Вечную Великую Тишину и в созерцание Нетварного Света. И сам этот выход содержит в себе Знание, которым владеет E.Л. Шифферс, о происхождении Мыслеобраза и Языка.
Это Знание содержится в религиозно-философских работах E.Л. Шифферса: в очерках «Пространство», «В поисках утраченной памяти» и др. Суть этого Знания заключается в том, что выход за язык предпринимает святой, осуществляющий богопознание, восприятие Нетварного Света. Обведенный образ восприятия святого является иконой, где энергия образа уподобляется энергии Первообраза. Гениальный художник-писатель, «прилепляясь» (термин E.Л. Шифферса) к образу святого, чтобы не сорваться в бездну, создает символ или иероглиф. Правильный образ реальности дает энергию человеку, поскольку он связан с порождающей энергией Первообраза, которая формирует сознание человека и вообще возможность что-либо видеть.
В этих идеях E.Л. Шифферса содержится, на мой взгляд, целая программа исследований происхождения образа и языка, в том числе исследований преодоления результатов иконоборческих разбойничьих Соборов, важнейших положений Седьмого Вселенского собора, положившего конец иконоборческой смуте, реакции ислама и иудаизма на создание икон в Византии. Любые фигуративные образы Бога — если при их создании не осуществляется «заступ» в зону, где святой, у которого они возникают (прорезаются сквозь его сознание), прикасается к энергии Первообраза — являются клеветой на Творца, ересью, прелестью и должны быть запрещены. И здесь мусульманство, иудаизм и позднее протестантство едины в запрете сотворения кумиров и прельщения.
Но если Святой осуществляет выход за фигуративные образы, за язык, вступает во взаимодействие с Духом Святым и получает энергию первообраза? Тогда запрет иконографии и других предъявляемых результатов Богопознания является запрещением участвовать в сотворении мира на основе взаимодействия
