Маленков. Несомненно, одаренный человек. Несмотря на его тучность, был энергичный и взрывной. Понимал все с полуслова и работал буквально за двоих. Много раз, особенно когда я находился в непосредственном подчинении Маленкова) мне приходилось наблюдать за его реакцией, быстрой и в основном правильной. Думаю, что Сталин держал его на таком высоком посту не случайно и не зря. Он знал, что если он Маленкову что–то поручает, то тот обязательно это выполнит.
Приведу один небольшой, но характерный пример. Сталиногор- ская станция. Работала на подмосковном угле. Ночью мне звонят и говорят, что станция накануне остановки, потому что запасов угля нет. Железнодорожники эшелоны угля, который шел на Сталино- горскую станцию, бросили на пути, отцепили паровоз. Через 3–4 часа станция должна остановиться.
Я вижу, что мне уже не удастся сдвинуть этот поезд, тем более что паровоз уже отцепили. В отчаянии звоню Маленкову. (Напомню, что было ночью.) Говорю ему, что вот такое создалось положение.
Маленков слегка меня обругал (я говорю «слегка», потому что это был человек исключительно вежливый, тактичный) и, естественно, тут же принял меры, этот эшелон угля был доставлен вовремя, и станцию не отключили.
Таких примеров было очень много. Это был динамичный, и, я бы сказал, доброжелательный человек.
Каганович. Очень шумливый деятель, трибун. Но тем не менее следует иметь в виду: метро в Москве построили главным образом из–за настойчивости и оперативности Кагановича.
А так он ведь без образования, никакого образования у него не было. Но Каганович отличался большой любознательностью. Я, кстати, учился вместе с его племянником от старшего брата. И вот этот племянник Лазаря Моисеевича мне рассказал такую историю. Как- то его дядя увидел у племянника логарифмическую линейку. Спрашивает: «Что это такое?» Когда ему пояснили, что не нужно на бумаге считать, а можно на линейке тут же получить точный ответ, Каганович буквально вцепился в это дело. Несмотря на свою загруженность, Лазарь Моисеевич стал просить племянника, чтобы тот его обучил, как логарифмической линейкой пользоваться. Итак, повторяю, Каганович не имел образования. Он политик, это его, так сказать, хобби. По своей натуре он взрывной, очень горячий, и делал немало ошибок. Причастен был и к репрессиям. Но в то же время этот человек был очень мобильный, и я должен сказать, что он сделал и немало хорошего.
Когда Каганович был во главе Госснаба, от него зависело все или почти все: и валенки, и ватники, и инструмент, и топливо, и энергия и т. д. В ту пору я с Кагановичем, образно говоря, поступал так: «наступал» ему на ногу и не отпускал до тех пор, пока он не принимал положительного решения. Т. е. брал его измором.
Берия. Я был продолжительное время после Маленкова в подчинении у Берии. Нужно сказать, что каждый из них при первой беседе со мной заявил, правда, по–разному: «Ты отвечаешь за энергетику, отвечаешь головой. Ни на кого не ссылайся, а приучись за все отвечать. Тебе нужна помощь, своевременно обращайся». Маленков это сказал очень вежливо, очень мягко, я бы сказал, приятно.
Берия ту же мысль выразил по–другому: «Ты (мать твою и т. д.) думаешь, что ты теперь нарком? Ты сегодня нарком, а завтра тебя ногами вперед на кладбище». (Вот такое «ободряющее» вступление.) А потом он примерно сказал то, что и Маленков. Берия заявил: «Я (т. е. Берия) ничего не понимаю в энергетике, ты несешь полную ответственность, ты принимаешь решения и будешь отвечать за них соответственно. Ты это учти».
Но я должен заметить, что с точки зрения авторитета во всякого рода учреждениях и тот, и другой имели, я бы сказал, очень высокий рейтинг, перемешанный, правда, со страхом. И скажу откровенно — я этим пользовался. Когда я говорил, что выполняю поручение Берии, то все это принимали во внимание и мои просьбы выполняли. Потому что знали — это не моя прихоть, а тех, кто стоит за мной.
Поэтому, если говорить о сути, технике дела, то и Маленков и Берия, действительно в этой технике, электроэнергетике практически мало что понимали. Но они, я считаю, исходили из правильного принципа: или держи человека, если ты ему доверяешь, или, если ты ему не доверяешь, и он не соответствует своему назначению, сними его. Я думаю, что в этом отношении их тактика была абсолютно правильная.
Вот, например, приношу я проект постановления Лаврентию Берии. Он тут же спрашивает:
— Ты читал его?
— Читал.
— Расписался?
— Расписался.
— Где расписался?
— На последнем листе.
— Нет, ты на первом распишись, чтобы товарищ Сталин видел.
(Берия уже не интересовался — что ты написал, как ты написал.)
— Ты со всеми согласовал?
Я говорю:
— Более или менее со всеми.
— А разногласия остались?
— Остались.
— Большие?
— Небольшие. Может быть…
— Не может быть, — перебивает он меня. — Получит, прочитает и будет выполнять.
Видите, и это все исполнялось. И вот эту часть я бы хотел подчеркнуть. Сейчас выходит тот или иной, пусть очень важный Указ Президента СССР, а как он выполняется! Как тормозится! А возможно было такое отношение или даже намек на подобное отношение тогда, при Сталине, тем более в условиях войны? Конечно, нет. Если выходит решение, оно должно быть выполнено.
И еще одно было условие. Сталин об этом говорил, в том числе и мне говорил: «Если у тебя все так складывается, что ты видишь: выполнить никак не сможешь, — вовремя доложи об этом. А не тогда, когда уже срок выполнения подошел или подходит.»
Микоян. Очень умный армянин, очень порядочный, понимающий человек. Он был долгое время главой Внешторга, т. е. наркомом. Я у него (когда нужно было что–то получить по импорту: машины, краны и т. д.) часто бывал. И он решал вопросы оперативно и безотказно. И не только со мной. Всегда был внимательный, спокойный и выдержанный.
Калинин. Он был олицетворением крестьянской России. Очень добрый, благородный, простой и порядочный. Так же, как и Ворошилов.
Булганин. Фанфарон. Я не знаю, читали ли Вы воспоминания Галины Вишневской? Опубликованы они были в «Огоньке». Она описывает, как Булганин за ней ухаживал. Причем ухаживал довольно настойчиво. Он вызывал к себе ее мужа и говорил ему: «Как ты можешь, такой плюгавый, соответствовать такой красивой женщине?» В общем, гнул свою линию.
Вознесенский. Человек он был сложный, умный, систематизированный. Я наблюдал всегда за его действиями, поведением, особенно на заседаниях Политбюро или правительства.
Чем Вознесенский «забивал» всех остальных? Единственной книжицей, которая всегда была у него в кармане. Небольшая такая книжечка. Какой бы вопрос Сталин не задал, Вознесенский, взяв свою книжицу, давал четкий и ясный ответ.
Никто, ни Маленков, ни Каганович, ни Берия, ни Молотов этого не имели. И он перед Сталиным, который не терпел словоблудия, пустословия, выглядел хорошо и своей аккуратностью, конечно, повышал собственный рейтинг (как сейчас говорят). И с этой точки зрения Вознесенский, по моему мнению, сам являлся системой, именно продуманной системой. Словом, это был человек очень способный, пожалуй, даже незаурядный.
Но наряду с этим у Вознесенского постепенно, в связи с тем, что Сталин ему как молодому и как человеку, который все знает, отдавал предпочтение, закружилась голова. Я думаю, что его гибель (не понимаю, как Сталин мог пойти на это) тоже в какой–то степени определялась его амбициозностью.
Я присутствовал на многих заседаниях правительства, Политбюро ЦК, ГКО и видел, что Вознесенский теряет самообладание, какую–то выдержку. Он твердо был убежден, что позиции его очень прочны, что при Сталине он недосягаем. Думаю, что в этом заключалась его роковая ошибка. И, возможно, Вознесенский с его (употреблю непарламентское выражение) сволочным характером, видимо, переоценил свое положение.
Хотя были случаи, когда он должен был бы сделать для себя некоторые выводы. Расскажу Вам о случае, который был у меня с ним. Я написал записку Сталину относительно того, что сооружение гидроэлектростанций нужно планировать не по пятилеткам, а на 15- летний срок. Доказывал всем, что гидроэлектростанции — сложные сооружения и их строительство никак не укладывается в 5-летний срок. А раз не укладывалось, раз срока пуска не было, то капиталовложения ддя этой цели в данной пятилетке отпускались в минимальном, урезанном объеме. А когда наступала следующая пятилетка, то этот малый объем не давал возможности пустить станцию в действие. И нужно сказать, что Сталин сразу понял это. Ведь и ленинский план ГОЭЛРО был рассчитан на 10–15 лет.
Обсуждается данный вопрос у Сталина. И вдруг на этом заседании выступает Вознесенский с разгромной речью, причем, я бы даже сказал, с подлой речью. Он не рассматривал этот вопрос по существу, не опровергал мои предложения, обоснования, выводы. Он построил свою речь по–другому. Что вот Жимерин ставит своей целью разломить, разрушить стройную систему сталинских пятилеток. Предлагая сооружать электростанции в течение 15-летнего срока, он, мол, подрывает сталинские пятилетки. Такова была программная речь председателя Госплана СССР.
