Глава 71. Девушка мечты
Дарина
В десятом часу Ян уходит. Я же еще какое-то время в одной и той же позе сижу на кровати, прокручивая в памяти все то, что произошло ночью и утром. В особенности наш разговор, состоявшийся перед тем, как он покинул мою комнату.
Стук в дверь вынуждает отвлечься от тревожных мыслей и выйти наконец из этого странного состояния оцепенения.
— Кисуль, я не помешаю? — в проеме показывается Инга.
— Нет. Я одна.
— А где Кучерявый? — интересуется удивленно.
— Недавно ушел. Ты прости, что тебе пришлось оставить нас наедине, — извиняюсь виновато.
— Да ладно, не понимаю я, что ли. Поговорили хоть или некогда было? — спрашивает, по пояс ныряя в шкаф.
— Поговорили, — выдыхаю, перебирая пальцами бумажную визитку, которую не выпускаю из рук вот уже больше часа.
— Смирнова там уже всему этажу растрещала, что застукала тебя в комнате за поцелуями с горячим темноволосым красавчиком.
— Рот-помело, — заливаясь краской стыда, качаю головой.
— Значит все хорошо? Примирительный кекс состоялся? — выглядывает из-за дверцы и прищуривается.
— Не состоялся. Спасибо Смирновой.
Хотя, в общем-то, и правда спасибо. Я ведь совсем голову потеряла от его откровенных прикосновений и страстных поцелуев.
— Ну коза, Смирнова! Но вы тоже, даете, хоть бы на ключ закрылись. Чай будешь? — направляется к столу.
— Угу.
— В целом, как прошла ночь? Спокойно? Наша скромная мебель, смотрю, цела. И правда разговаривали только? — обернувшись через плечо, недоверчиво вскидывает бровь.
— Не только, — отзываюсь приглушенно. — Ругались, спорили, целовались…
— Милые бранятся, только тешатся. А если серьезно, Даш, твой Кучерявый меня немного пугает. Кукла еще эта… — косится в сторону полки. Туда я примостила ее утром.
— Эта кукла принадлежала его сестре. Я просила подарить. Вот он и принес ее мне, — пожимаю плечом.
— Блин, лучше б ты не говорила, — усаживается на стул, поджимая ноги к подбородку. — Я ж итак боюсь их, а теперь буду думать, что в ней живет дух маленькой девочки.
— Дурочка, — кручу пальцем у виска. — Это все твои фильмы ужасов, — поднимаюсь и, закутавшись в одеяло, шагаю к столу.
— Ну а так вообще, к чему пришли? Вместе, не вместе? — отправляет в рот печенюшку.
Вместо ответа в нерешительности кладу перед ней прямоугольную карточку.
— Это что? — поднимает ее и крутит меж пальцев. — Покровский Максим Леонидович. Врач-пси… Психотерапевт, — читает вслух.
— Ян хочет, чтобы я с ним встретилась.
— Жесть, Арсеньева, — почесывает нос и сочувствующе на меня смотрит.
— Он предложил начать все заново, но сказал, что я должна хорошо подумать.
— Ясное дело. Связаться с психом — такое себе. Спасибо, что хоть сам псих это осознает.
— Инга, — выразительно стреляю глазами. Ей хорошо известно, что я терпеть не могу, когда она использует по отношению к нему подобные слова.
— Давай называть вещи своими именами. Ян — душевнобольной. В большей или меньшей степени — это уже второстепенно. Честно, Даш, оно тебе надо? Кладбища и прочее. Я бы не рискнула точно.
— Вспоминается твой первый восторг, — не могу удержаться от язвительного комментария. В начале первого курса она так отчаянно хотела заполучить его себе.
— Мой восторг был вполне объясним. Абрамов — ходячий секс. Сильный. Умный. С характером. Энергетика эта его мрачная. Потому и заинтересовалась, — невозмутимо разводит руками.
— И стоило ему отказать тебе, как интерес пропал.
— Поправочка, — выставляет палец вверх. — Интерес пропал после того, как я погуглила названия найденных в ванной таблеток. А уж потом, после истории с Каримовым…
Прозвучавшая фамилия резонирует неприятным эхом в груди.
— Прости, что напомнила.
— Ничего, — обхватываю ладонями пузатую чашку и всматриваюсь в свое отражение.
— Надеюсь, Руслан отлично проводит время в колонии-поселение. Все-таки какой Игореша молодец! Столько всего раскопал на эту мразь, что даже папа-мент ничем помочь сыночку не смог. Вот это я понимаю, адвокат!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сашка сказала, что Каримов-старший собирается подать в отставку, — делюсь с ней последними слухами.
— Давно пора! Жаба мерзкая, — кривится подруга.
У нее внезапно звонит телефон.
— О! Гляди кто! — Инга принимает видеовызов. — Бобылыч!
Прислоняет смартфон к стене и активно машет руками, едва не опрокинув кружку.
— Девчонки, не вижу вас. А вот, вижу.
На экране появляется изображение. Измученная Ритка в легком сарафане и улыбающийся Степка, сидящий у нее на руках.
— Мамаша, здрасьте! Как дела?
— Степка, привет! — здороваемся с Вершининой наперебой.
— Степка ваш уже три ночи спать всему дому не дает.
— А че такое?
— Зубы у нас, че! Нижние резцы показались. Причем на пару, — сообщает она, отбирая у сына свою порядком отросшую косу.
— Ой, я видела статью в журнале. Зубы у младенцев — это жопа, — кивает Инга.
— Журналы, — пренебрежительно фыркает Бобылева. — Приезжай к нам, послушаешь Степкины концерты вживую.
— Не-не-не, спасибо! Итак впереди сессия. Да здравствует зубрежка, недосып и Дашкины конспекты!
— Плачет? — спрашиваю, наклоняясь ближе.
— Даш, капризный стал, жуть, — рассказывает Ритка. — Сил нет уже никаких. От груди не оторвать. С рук не сходит. В кроватку не положить, сразу истерика.
— Дя! — подтверждает мелкий. Разумеется, произносит он этот слог случайно, но получается очень в тему.
— Ты еще похудела, что ль? — внимательно разглядывает подругу Вершинина.
— Ага, что в общем-то удивительно, ведь мама следит за каждым моим приемом пищи. Не обо мне заботится, нет, вы не подумайте. О Степочке! — произносит с ревнивой интонацией. — Все. Теперь у нас мир только вокруг него одного крутится.
— Перестань, Ритка! — журит ее мать.
— А не так, что ли? — отзывается дочь. — Чувствую себя фабрикой по производству молочной продукции.
— Бобылыч, у тебя послеродовая депрессия началась? — постукивая длинными ногтями по столу, с видом знатока уточняет Инга. — Я читала об этом в «Космо».
— Лучше бы ты Дашкины книжки читать начала! — раздражается та в ответ.
— Пффф.
Очередной стук в дверь мешает разжиганию конфликта.
— Да.
На пороге появляется Левицкий. Растрепанный. Без рубашки. Без очков.
— Инга, можем поговорить? — спрашивает взволнованно.
— Не можем! — отчего-то сильнее обычного ершится она. — У меня тут… трансляция важная. Бери Евгения и давай… Не мешай нам.
— На минуту выйти нет возможности? — парень предпринимает еще одну попытку завладеть ее вниманием. И от меня не укрывается тот факт, что Вершинина старательно избегает зрительного контакта.
— Нет возможности, — сухо чеканит по слогам.
— А когда будет?
— КАК-НИБУДЬ ПОТОМ, ГЕРА! — психует брюнетка, резко поднимаясь со стула.
— Почему ты ушла? — в его голосе сквозит растерянность.
— По качану и по капусте! — солдатским маршем пересекает комнату, берет в руки пластиковый контейнер с улиткой, возвращается и вручает его Левицкому. — На!
— И все-таки, на секунду, Инга, — проявляя несвойственную ему настойчивость, Герман вынуждает ее выйти в коридор. Правда длится их беседа на повышенных тонах совсем недолго. Вершинина по громкости Левицкого перекрывает. Кричит. Возмущается. Однако толком разобрать, что там у них происходит, не представляется возможным. Нам с Бобылевой остается разве что молча смотреть друг на друга и гадать, что к чему.
Финальный аккорд. Инга от души хлопает многострадальной дверью и, прислонившись к ней затылком, возводит глаза к потолку.
— Капец! — выдыхает шумно. — Вот угораздило, блин!
— Что случилось? — обеспокоенно на нее смотрю.
— Что-что! — снова гневается она. — Это все домашнее вино бабушки Левицкого! И ты! Ты виновата не меньше, Арсеньева! Тебе нужен независимый мужской совет. Бла-бла-бла. Покажи грудь Герману. Он тщательно осмотрит и подскажет, нужна ли операция! — передразнивает мою манеру говорить. — Показала на свою голову!
