же, как приготовлю.
Она, наконец, убирает руки, и я поднимаюсь, надеваю штаны-сокрис и завязываю кушак. Елалальте снова моет руки в тазу, продолжая говорить о том, что ребенок правителя Асморанты, судя по всему, родится в конце Жизни, и она обязательно останется со мной до этого момента и проследит, чтобы все прошло хорошо, но я едва внимаю ее словам.
Ребенок растет так быстро. Холода еще не начались, а я уже боюсь этой беременности. Я не знаю, как мне сможет помочь эта травница, ведь она не знает ничего об Энефрет и той магии, что дала мне этого ребенка. И она наверняка будет рассказывать обо всем Мланкину. Я вижу, как она ему предана. Я слышу, с каким благоговением она произносит его имя.
— Мне нужна Унна, — говорю я, и Елалальте замирает. — Та девушка, что пришла…
Я обрываю себя: мне незачем объяснять это ей.
— Ты свободна. Спасибо за помощь.
Она кивает.
— Принести отвар, син-фира?
— Да, пожалуй, — отвечаю я. — Принеси.
Елалальте исчезает за шкурой, забрав с собой таз, и я опускаюсь на постель, думая о том, что делать дальше. Никто не приносит мне еду, и я не намерена оставаться голодной — это может навредить ребенку, да и не настолько я глупа, чтобы думать, что моя голодовка разжалобит Мланкина. Он будет только рад, если эта тягость прервется. В этом-то я уверена.
Я набираю снеди в кухне и возвращаюсь обратно, заглянув по пути в сонную Кмерлана. Его нет, и голоса я его тоже не слышу. Я хочу поискать его и начинаю звать, но из бокового коридора появляется пара воинов Мланкина и просто преграждает мне путь дальше.
— Прости, син-фира, у нас приказ.
— Где мой сын? — Я не выгляжу величественно с птичьей ножкой, торчащей из наложенной в плошку каши, но я наступаю на них, и они пятятся назад. — Где фиоарна Кмерлан?
— Правитель и его сыновья уехали в город, син-фира, — раздается голос, и из коридора появляется Шудла. Он явно был рядом с самого начала и просто наблюдал, ждал, как я себя поведу. Он не стал бы вмешиваться, если бы я просто покорилась и пошла к себе, но я хочу видеть своего сына, и меня не удержать. — Они вернутся после обеденной трапезы.
Он не лжет мне, я чувствую это в его голосе. Я смягчаю тон:
— Хорошо. Пусть мой сын придет ко мне после того, как вернется. Я хочу его видеть.
— Я спрошу правителя, — кивает Шудла, и я замираю, хотя почти ожидала это услышать.
— Я, син-фира Асморанты, прошу тебя, этого мало?
Воины не знают, куда смотреть, и переминаются с ноги на ногу, пока мы меряем друг друга острыми взглядами.
— Я рад твоему возвращению, Инетис, — говорит Шудла наконец, склоняя голову. — Но у меня есть слово правителя, и служу я, прежде всего, ему.
Кому, как не мне, это знать. Денно и нощно, тайно и явно, Шудла всегда присутствовал там, где находился правитель. Он не был магом, но к его словам прислушивались и дед, и отец Мланкина, и теперь старика слушал и он сам. Если доживет, Шудла послужит еще и Серпетису.
— Я скажу ему о твоем желании, и думаю, нисфиур не будет чинить препятствия, — добавляет он мягко, как будто говорит с другом.
Но он мне кто угодно, только не друг.
Я хочу швырнуть плошку в это угловатое лицо, хочу затопать ногами и заорать, как топала ногами и орала моя мать, когда ей не желала подчиняться чья-то болезнь. Но Кмерлана все равно нет в доме, и даже если я надену плошку Шудле на голову, я не смогу его увидеть.
Я отталкиваю одного из солдат плечом и иду прочь, не сказав больше ни слова, но через пару шагов оборачиваюсь.
— И еще: мне нужна Уннатирь. Девушка, которая пришла со мной и наследником.
Шудла кивает. Еще бы он не знал, о ком речь. Мне кажется, он даже знает, где она сейчас, но я не хочу вести разговоры. Каша стынет, ножка вот-вот подернется слоем жира. Я хочу поесть, пока все еще горячее.
Мне нужно думать о ребенке.
32. МАГ
Мланкин предлагает мне остаться в его доме, но я отказываюсь и провожу вот уже вторую ночь в одном из самдунов. Вопреки ожиданиям, они вовсе не переполнены пришедшими за помощью и ответами — у многих нет с собой даже завалящего денежного кольца, и бывшим магам приходится ночевать на улице. Праздничная дармовая еда и вино помогают пришедшим не оголодать, но преданности к владетелю земель от неба до моря и до гор не добавляют. Я слышу от уплетающих хлеб с сыром столько же проклятий, сколько и от тех, кто с преувеличенным презрением отказывается от еды. Мне даже интересно, сколько сдастся уже к концу завтрашнего дня. А может, и сегодняшнего.
Я думаю об Инетис, которую поручил заботам травницы Мланкина с хазоирским труднопроизносимым именем Елалальте. Доедая утреннюю трапезу — лепешки, намазанные тонким слоем сала, и густой луковый суп, я говорю себе, что нужно ее навестить. Я не видел ее со вчерашнего дня, как и Унну, которую пристроил в доме для работников Мланкина. О ней не подумали ни сестра, ни Серпетис. Я нашел ее вечером у одного из самдунов, она просто стояла у стены, сжав рукой ворот корса и глядя прямо перед собой, пока мимо текла пьяная толпа.
— Почему ты не попросила Серпетиса? — спросил я ее.
Но она только покачала
